Зеркало Кассандры - Бернар Вербер

— Видимо, перед нами те, кто официально обязан предвидеть будущее нашей страны. Скорее всего, выпускники ENA[20], — шепчет Ким.

— Как ты догадался?

— Они всегда составляют планы из трех пунктов. Ты брата среди них можешь узнать?

Кассандра внимательно разглядывает слушателей. Поговорив о старении населения, молодые люди упоминают о притоке эмигрантов, потом о проблеме криминогенной обстановки в пригородах, обсуждают перемещение предприятий, финансовый кризис, увеличение количества безработных, галопирующую инфляцию, цены на недвижимость, не забывая и об обеднении населения, о бомжах, о загрязнении воздуха в больших городах и о пробках на дорогах южного направления.

На доске появляются цифры, проценты, схемы, графики.

Технократы с однобоким и близоруким видением мира. Они не умеют мыслить широко и глубоко, они запоминают лишь то, что им вдалбливают в технократических школах, то, что повторяют каждый день журналисты. Это система, которая сама себя поддерживает, топчась на месте. Никакого риска. Так они уверены в том, что не покинут знакомую территорию и протоптанные дорожки. Все время одно и то же восприятие жизни.

Занятие заканчивается. Молодые люди в своей дорогой, строгой униформе встают и небольшими группами покидают зал через боковую дверь. Преподаватель остается в одиночестве. Это мужчина лет шестидесяти в вельветовом костюме, белой рубашке, подтяжках, галстуке бабочкой, маленьких очках полумесяцами и ботинках на толстой подошве. Он напоминает девушке одного американского актера.

Эдварда Голденберга Робинсона в фильме «Зеленый сойлент».

Преподаватель, кажется, обеспокоен неприятным запахом. Он ищет его источник, думая обнаружить дохлую мышь за батареей. Потом он выходит из аудитории и видит спрятавшихся за дверью Кассандру и Кима. Он испуганно возвращается в помещение, хватает телефон и говорит:

— Служба безопасности? Быстро сюда, к нам вторглись…

Но Ким уже оборвал провод.

— На помощь…

Кассандра прижимает ладонь к его рту, заставляя замолчать.

— Я не желаю вам зла. Я — дочь министра Жака Катценберга. И сестра математика Даниэля Катценберга.

Эдвард Г. Робинсон колеблется, разглядывает девушку и немного успокаивается.

— Действительно, есть фамильное сходство. Ваш брат никогда не упоминал о вашем существовании, но отец, напротив, часто о вас говорил. Скажите, что вы здесь делаете?

— Я как раз ищу своего брата.

— Его здесь нет.

— А что это за место такое, Министерство Перспективного Прогнозирования? Я о нем ничего не слышал, — спрашивает Ким.

— Как, вы не в курсе? Это министерство создал ваш отец, мадемуазель. Заметьте, оно было строго засекреченным. Ваш отец с блеском закончил ENA, но он раньше всех понял, что управлять — значит предвидеть. Действительно предвидеть. И он создал это министерство. Несколько пышное название для учреждения, во всем сведенного к строгому минимуму.

Мужчина приглашает молодых людей подняться на этаж выше, в свой кабинет. Стены комнаты украшены астрологическими рисунками в виде розеток, пересеченных разноцветными линиями. С рисунками соседствуют фотографии настоящих созвездий, сделанные космическим телескопом «Хаббл».

— Управлять — значит предвидеть. Очень часто руководители стран держали при себе астрологов, но все попытки сделать прогнозирование будущего официальным на государственном уровне с треском проваливались. Система пятилетних планов привела к голоду и коррупции в России, а также на Кубе, в Китае и во всех других странах, решивших авторитарно влиять на будущее.

— В странах с тоталитарным режимом, в общем, — уточняет Ким.

— Политики всегда с неодобрением относились к будущему. Помня об этом, ваш отец создал сначала консультативный орган, подчиненный Министерству Экономики. Его официальной задачей было прогнозирование финансовых кризисов. Затем наступил великий кризис. Мы не заметили его приближения. Это не понравилось. Министерство Экономики с нами рассталось. После этого наша консультативная служба стала сотрудничать с Министерством Экологии. Мы должны были предвидеть увеличение загазованности воздуха в городах и степень загрязнения океанов. Но экологи нам не доверяли. Тогда мы примкнули к Министерству Планирования Семьи, и нашей задачей сделалось изучение уровня рождаемости и определение количества пожилых людей, уход за которыми ляжет на Службу социальной поддержки. Тут мы опять высказали некоторые соображения, и опять не угодили. И даже вызвали раздражение. Затем мы стали независимым министерством. Чем громче звучало наше имя, тем меньше средств оказывалось в нашем распоряжении. Вначале нас было семеро, потом — пятеро. Под конец нас осталось трое. Ваш отец, секретарша и я. Мы — самое маленькое министерство, работающее с самым скромным финансированием. Наш бюджет в десять раз меньше, чем у Министерства по Правам Человека, безо всяких преувеличений. Чтобы расширить простор для действий ваш отец создал политическое движение под названием: «Реабилитация будущего». Что опять вызвало раздражение. И нам не увеличили, а еще больше сократили бюджет.

Человек в очках-половинках бросает взгляд в окно.

— А что это было сейчас за совещание специалистов? — спрашивает Ким.

_ Это студенты ENA. Они приходят сюда и анализируют свое видение политического будущего. Перспективное прогнозирование — факультативный предмет, изучение которого дает им два дополнительных балла из ста пятидесяти, необходимых для выпускного экзамена. Они выбирают из многих необязательных предметов: туризм, налоги на профессии, нотариальное заверение документов, кадастр, управление манифестациями, изучение чиновничьей униформы или… будущее.

— И им интересно? — спрашивает Ким.

— Еще бы. Скажем, что участие в кружке размышлений о будущем кажется им престижным. И является последним оправданием нашего существования: мы развлекаем студентов…

Он вздыхает.

— Да, конец Министерства Будущего печален. Но ведь футурология никогда не пользовалась популярностью в этой стране. Вы читали опросы общественного мнения?

Кассандра вспоминает о том, что говорил ей Орландо:

— Семьдесят пять процентов французов боятся будущего, а шестьдесят два процента предпочитают вообще о нем не думать.

— А вы сами-то кто? — спрашивает Ким.

— В тот момент, когда господин Катценберг создавал это министерство, я был — не смейтесь! — редактором рубрики гороскопов в крупном еженедельнике. Будущее, пусть даже индивидуальное, являлось моей профессией. Я познакомился с вашим отцом на сайте футурологии. Он счел, что я даю наиболее эффективные и наиболее верные прогнозы, выбрал меня среди всех остальных претендентов и неожиданно предложил перейти к нему. В этом весь Жак. Он судил не по дипломам, а по проделанной работе и по степени энтузиазма. С тех пор я оставался рядом с ним.

— Вы один в этом здании?

— Да, я последний из могикан. Министерство Финансов отказало нам в кредитах, поскольку считает нас «радужными мечтателями». Особенно меня, поскольку я не закончил ни ENA, ни другой престижный университет. Поэтому я и выкладываюсь во время занятий. Я втайне надеюсь, что, когда кто-нибудь из моих студентов окажется у кормила власти, он вспомнит о гибнущем министерстве и поможет ему деньгами.

Человек тихонько смеется.

— Пока эти студенты ответственностью не облечены и могут посещать «министерство радужных мечтаний». Потом они станут серьезными людьми и будут руководить только ближайшим будущим, потеряв всякий интерес к перспективам, превышающим три года. Они даже забудут о том, что когда-то приходили сюда. Они словно устыдятся того, что размышляли о будущем!

— И вы занимаетесь только этим? Ведете кружок размышлений для студентов ENA? — спрашивает кореец.

— Еще мы публикуем ежегодный отчет с прогнозами, который никто не читает. Честно говоря, мы тратим больше времени на нашу гибнущую бухгалтерию, чем на анализ блестящего будущего этой страны. Ах, никто и не подозревает, что нищета может затронуть даже министерство. Доказательство: вы беспрепятственно можете проникнуть в наши помещения. Проходной двор. Ах… Будущее уже не то, что было раньше.

— Как мне нравится эта фраза, — бормочет Ким, уже мечтающий написать ее на майке.

— А мой брат?

— Он последний служащий нашего министерства. После смерти вашего отца администрация не могла не принять его на работу. Но это временно. Вот в чем парадокс: Министерство Будущего воспринимается как древний мир с двумя последними динозаврами, вашим братом и мной.

Он грустно улыбается, что еще больше увеличивает его сходство с Эдвардом Голденбергом Робинсоном в финальной сцене «Зеленого сойлента».