Боем живет истребитель - Николай Скоморохов

В воздухе он один в ответе за свои решения. Они должны быть продуманны, целесообразны, обоснованны, чтобы у подчиненных не возникало ни малейшего сомнения в их разумности!

К сожалению, в первое время к искусству организации и ведения воздушного боя не все командиры относились с должным вниманием, и молодые летчики нередко обретали мастерство ценой ошибок и неудач, отчего терялось многое.

…На аэродроме я поздравил Мишу Цыкина с очередной, четырнадцатой по счету победой. Мне тогда и в голову не могло прийти, что это наш последний совместный воздушный бой.

Миша вновь отправился на задание. Встретил «мессершмиттов», вступил с ними в схватку. Потом переключился на подошедших «фоккеров», одного из них сбил. Но и в его кабине разорвался снаряд.

Раненный в живот, Миша продолжал отбиваться от «мессершмиттов». На помощь ему выслали группу истребителей.

Мой самолет как раз заправили горючим. Я занял место в кабине, включил радио. Слышу голос Цыкина:

– Ранен вторично, выхожу из боя.

Быстро взлетаем, идем в район боя, а Миша уже заходит на посадку.

Не встретив в воздухе ни единого фашиста, возвращаемся. Спешу узнать, что с Мишей. Его уже увозит санитарная машина. В сторонке стоит подбитый самолет. Бросаюсь к нему, заглядываю в кабину – она вся в крови.

Отправили Мишу во фронтовой госпиталь. Состояние у него крайне тяжелое. Мы – к начальнику госпиталя, просим, чтобы Мишу быстрее оперировали.

В тревоге ждем часа три. Наконец к нам вышел хирург.

– Слишком много в нем осколков,-сказал он.-Уезжайте, дело долгое и сложное.

Мы вернулись в полк, охваченные тревогой: Миша на грани смерти. К счастью, его крепкий организм победил. Цыкин вернулся к нам весной, попробовал летать на истребителе, но на высоте свыше семи тысяч почувствовал острые боли в животе – что-то там не так срослось. Вскоре его перевели в транспортную авиацию.

В марте все летчики пересели на Ла-7. Это сразу резко повысило боеспособность эскадрильи, полка: двигатель нового «лавочкина» более мощный, обзор лучше.

Очень часто меняем аэродромы. Это объясняется тем, что, остановив и обескровив гитлеровскую группировку у Балатона, войска 3-го Украинского фронта 16 марта перешли в решительное и успешное наступление, очищая венгерскую землю от захватчиков. Главный удар наносился в направлении Варполота – Веспрем.

В эти дни снова отличились штурмовики во главе с Героем Советского Союза капитаном Г. Сивковым и молодым, но уже прославившимся летчиком старшим лейтенантом Н. Шмелевым.

Командир звена штурмовиков коммунист лейтенант Петр Иванович Орлов повторил подвиг Николая Гастелло. Его самолет подбили зенитки, но он продолжал вести бой. В машину попал еще один снаряд, она загорелась.

Орлов мог дотянуть к своим, и крайнем случае – покинуть самолет. Но все видели, как он решительно перевел бронированный «ил» в пикирование и врезался в скопление вражеских эшелонов на железнодорожной станции Чаковец. Когда наши войска ее освободили, увидели десять сгоревших эшелонов с танками и артиллерией. Такой ценой заплатили фашисты за героическую смерть нашего товарища. П. И. Орлову посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

И вот 4 апреля 1945 года последний гитлеровец вышвырнут за пределы Венгрии. Над страной Лайоша Кошута и Шандора Петефи взвилось знамя свободы. Позднее в ознаменование этого исторического события правительством Венгерской Народной Республики день 4 апреля был объявлен национальным праздником. В указе говорилось: «…4 апреля-праздник вечной благодарности, горячей любви, дружеской и союзнической верности венгерского народа своему освободителю, защитнику независимости Венгрии, главному стражу и могучей опоре – Советскому Союзу, доблестной Советской Армии».

…Последнюю ставку нацисты делали на свои оборонительные рубежи вдоль восточных границ Австрии. Но тщетными оказались их надежды. Советские танкисты решительным натиском преодолели сопротивление фашистов и уже 5 апреля вышли к окраинам Вены. Здесь снова завязались ожесточенные бои.

К этому времени мы перебазировались на аэродром вблизи города Шапрона, расположенного у самой границы с Австрией, возле озера с таким же названием, большая часть которого – австрийская, меньшая – венгерская. Сам город – древний, со своеобразной архитектурой, с узкими улочками, сумрачными замками, от которых так и веяло средневековьем.

Итак, перед нами лежала Австрия – еще одна оккупированная гитлеровцами страна.

Мы тогда еще не знали, что здесь будет обнаружен гитлеровский лагерь смерти – Маутхаузен, где истреблены тысячи ни в чем не повинных людей. Здесь погибли генерал-лейтенант Дмитрий Карбышев, командир 306-й штурмовой авиационной дивизии полковник А. Ф. Исупов.

Перед первым полетом над территорией новой для нас страны мы, по обыкновению, припомнили ее историю. В 1938 году фашистская Германия беспрепятственно оккупировала Австрию. И вот теперь советский воин пришел сюда, чтобы навсегда избавить трудолюбивый, жизнерадостный австрийский народ от нацистской чумы.

Итак, под крылом – Австрия. Сначала равнинная, слегка всхолмленная местность, там и сям мелькают небольшие хуторки. Чем ближе к Альпам, тем все более волнист рельеф. Справа – Дунай. Слева – знаменитые Австрийские Альпы. Я вижу их заснеженные, сверкающие под лучами весеннего солнца вершины, и мое сердце начинает учащенно биться. Мог ли я думать, летая над седым Кавказом, что боевая дорога летчика-истребителя приведет меня к другим горам – Австрийским! Теперь доведется летать над теми самыми суровыми перевалами, ущельями, пропастями, которые в свое время мужественно преодолевали отважные суворовские войска.

Альпы!

Увертываясь от разрывов зенитных снарядов, идем к столице Австрии – Вене.

Она проплывает внизу, серая, в мрачных развалинах. А ведь мы не бомбили Вену. Это поработала американская авиация.

Вена широко раскинулась на правом берегу Дуная. Снизились, рассмотрели ее получше.

В хорошем настроении вернулись мы из того первого разведывательного полета. А вот на земле оно испортилось. Летчики-штурмовики, с которыми я очень дружил, встретили меня с холодком.

– Что случилось? – спрашиваю у Олега Смирнова. Он протягивает мне свежий номер газеты «Защитник Отечества».

– Почитай статью «Дело нашей чести» – все поймешь. Недоумевая, беру в руки газету. Вижу: статья написана капитаном Юрием Казьминым, моим другом, которого я уважал как оперативного корреспондента. Пробегаю статью глазами.

В ней рассказывается об одном вылете штурмовиков под прикрытием возглавляемых мной истребителей. После выполнения задания, написал автор, командир попросил меня оценить действия штурмовиков.

– Бомбили не метко, – будто бы осветил я. Далее в статье было написано, что в моем голосе звучала горечь и я справедливо критиковал товарищей по оружию.

Заканчивался материал такими словами: «Мы прошли много, теперь недалеко до Берлина, близка победа. Но она не придет сама собой. Дело нашей чести – метким огнем и точным бомбовым залпом беспощадно истреблять немецких бандитов».

Статья как статья. Появление ее в газете было вызвано тем, что в период Будапештской операции командарм потребовал от нас повысить эффективность ударов, поменьше расходовать боеприпасов впустую.

Однако эта статья поставила, меня в неудобное положение перед штурмовиками, мастерство которых я высоко ценил. Видимо, все сведения Казьмин взял из третьих рук, чьи-то мысли перепутал с моими и приписал мне слова, которые я не мог сказать.

После этого случая Юра Казьмин долго не появлялся в полку. Очевидно, он чувствовал неловкость перед нами за допущенную ошибку.

Но у меня довольно быстро прошла обида. Я простил его, когда понял, какое это тонкое дело – газетная работа.

Говорят, газета живет один день. Это не совсем так. Участники войны хранят как самые дорогие реликвии вырезки из фронтовых и армейских газет. Много их и у меня. В том числе и статья Юрия Казьмина. Теперь я ее перечитываю с улыбкой.

А вообще труд военных журналистов в боевой обстановке заслуживает самой высокой оценки. Они всегда были там, где всего опаснее и напряженнее. Благодаря им все мы быстро узнавали о героях и совершенных ими подвигах. Яркие, броские материалы об отличившихся в боях, об умелом обслуживании техники читались в подразделениях с большим интересом, использовались в политинформациях, беседах.

Мы особенно приветствовали каждый приезд к нам фотокорреспондента Николая Гаврилова. Ему было около сорока, но его подвижности можно было только завидовать. Любили его за то, что он, снимая людей для газеты, обязательно высылал им по нескольку фотографий на память. Где находил он для этого время и средства – неизвестно, но сейчас многие из нас, листая фронтовые альбомы, испытывают к нему искреннюю благодарность.