Ты и Я - Сводные (СИ) - Сью Ники

— Что это? — почти шепотом спрашиваю.

— Мой страх, — также тихо отвечает Царев.

— А толстовка? — боюсь, но все же произношу эту фразу. Сжимаюсь вся, прикусываю край нижней губы.

— Помнишь, в младших классах ходил стишок один? Про то, что, если чайку придает море, она разбивается о скалы. Однажды я решил, что любовь подобна морю для меня. Глупо, конечно, было полагать такие вещи в пятнадцать лет. Но это было впервые, когда я захотел попробовать настоящих отношений. По-взрослому. В итоге ничего не вышло. Я ревновал Нату часто к Сане, и к другим. Она и повод давала. Меня это все бесило знатно. Мы ругались. В ее глазах я постоянно падал. И тут это видео… Беляев же его выложил специально. Он любил Наташку, а она выбрала не его.

— Саша любил Наташу? — перебиваю, потому что удивлена сильно.

— С садика или чет такое. Они лучшими друзьями были. Ну… и тут это видео. Я думал, она не поверит. Вот ты же не поверила? Хотя знала меня меньше. А она поверила. Пришла ко мне и сказала, что с нее хватит. Уж этой выходки простить не сможет. Короче бросила меня, с гордо поднятой головой. Меня это знаешь… так задело. Нет, не потому что она меня бросила. А потому что я привык держать всех на расстоянии вытянутой руки. И впервые решил попробовать опустить руку. Было страшно, и в то же время интересно. Казалось, снял броню. Улыбаешься и думаешь, а мир не такое дерьмо. И люди не такие конченные. А потом получаешь удар в спину. Так больно было осознать, что кто-то, кому ты доверился, может запросто отвернуться, запросто кинуть камень по ногам. Я эту толстовку и не носил ни разу, Даш. Просто каждый раз смотрел на нее и напоминал себе — никому не верь. Никого не подпускай близко. Люди имеют свойство ломать других людей.

— Что изменилось сейчас? — чуть придвигаюсь к Илье. Он сидит по-турецки, а я поджимаю ноги к телу, пряча часть себя под одеялом.

— Появилась ты.

— Я? — моргаю часто, потому что не верю услышанному. Как будто сплю, как будто не со мной все это происходит. Сердце стучит лихорадочно, и хочет большего, хочет к Илье. Да что уж там, мне правда безумно хочется обнять его, уткнуться в любимую мужскую грудь, никогда не отпускать.

— Даш нам шанс, м? Мой страх — потерять тебя, Даша. — Царев тянется к моим рукам, переплетает наши пальцы, а я смущаюсь до самых кончиков волос. Опускаю голову, не могу сдержать слез. Не могу сдержать всхлипа.

— Эй, ты чего? — тревожится Илья, а затем наклоняется и обхватывает мое лицо ладошками.

— У тебя рана на губе, — хлопаю ресницами, все еще никак не могу прийти в себя. И счастлива, и плакать охота.

— Чу-чуть по геройствовал. — Шепчет почти мне в губы.

— Где ты ночевал?

— В КПЗ или как оно там называется. Короче, то еще местечко. — Усмехается Царев.

— Ч-что? В полиции?

— Я соскучился, — переводит неожиданно тему, все еще продолжая нагло скользит по мне взглядом. Мы так близко. А от дыхания Ильи у меня начинают покалывать губы. Хочется наклониться, хочется снова вкусить его сладость.

— Извини, что поспешно сделала выводы о тебе и… в общем, я виновата.

— Да нет, это я дурак. Вспылил. Да и выкинуть надо было к чертям эту кофту. Знаешь, а давай вместе избавимся от нее? Сожжем? Или…

Глаза Царева переливаются в тусклом свете комнаты. И я решаюсь на самый неожиданный для себя шаг — поцеловать его. Потом договорит. Если сейчас же не коснусь его губ, кажется, сойду с ума.

Обхватываю Илью вокруг шеи и притягиваю к себе, забывая обо всем на свете. По спине стаей пробегают мурашки, в животе порхают бабочки, а в голове фейерверк от столь смущающих и желанных эмоций.

* The Weeknd — Die for Youперевод песни взят с сайта: www.amalgama-lab.com

Глава 33

Засыпаем мы в обнимку. Просто, потому что невозможно оторваться друг от друга. Хотя я переживаю, вдруг мама случайно нагрянет или Борис. Но Илья закрывает дверь за замок, залазит под мое одеяло и твердо заявляет, что никуда он не пойдет. Я, конечно, немного теряюсь от его напора, но Царев руки не распускает. Все в меру дозволенного. Ну а полежать часок другой на его груди, разве от такого можно отказаться.

Утром в шесть утра бужу Илью, и практически силой выгоняю из комнаты. Однако он даже в сонном состоянии умудряется сопротивляться. Милый до ужаса. И отпускать-то не хочется. Но родители есть родители. Увидят, по головке не погладят.

Спать сама уже не ложусь. Какой тут сон? Все мысли только про Царева, а губы до сих пор полыхают от страстных поцелуев. Сколько мы целовались? В который час уснули? Мы вообще спали-то? Боже! От воспоминаний щеки так и полыхают, а улыбка не спадает с лица.

Кажется, у моего счастья есть имя, запах, я даже знаю его адрес. Безумие какое-то. Но такое приятное безумие.

В семь просыпается мама, а после нее и Борис. Идут в душ по очереди, затем на кухню. У меня тут, к слову, уже блинчики готовы. Запах стоит по полной программе. Не хватает только людей за столом, но судя по часам это поправимо.

— Ого, — удивляется мама, рассматривая скатерть самобранку. — У нас какой-то праздник?

— Бессонница, — вру, а сама не могу перестать улыбаться.

— А так и не скажешь, — усмехается родительница. В ответ лишь пожимаю плечами. Однажды придется сознаться, что у нас тут любовь под одной крышей. Но не сейчас. Для этого нужно храбрости набраться. С этим пока что туго.

— Доброе, — сухо здоровается Борис, усаживаясь за стол. — Сегодня какой-то особый повод? — удивляется отчим. Да уж, не часто я готовлю.

— У Дашки бессонница, — отвечает за меня мама. К счастью, дальше Борис не пытает, просто молча начинает завтракать. Я тоже сажусь. Однако то и дело поглядываю на дверь, да на часы. Ильи до сих пор нет. Сопит там в тряпочку. Разбудить бы его, да будет странно это выглядеть. Жаль, конечно. Эти блинчики я больше ему готовила, чем всем остальным.

В половину восьмого понимаю, надо идти в школу. Царев может спокойно прогулять урок, а то и два, а то и целый день. Мне такой роскоши не светит. Поэтому прощаюсь с семейством и ухожу на занятия.

На улице вроде солнечно, но октябрь все же не сентябрь. Ветерок прохладный, небольшая сырость. Хочется солнца, а лучше весну.

До школы добираюсь на автобусе достаточно быстро. Вот только у самых ворот натыкаюсь на Сашу с Игорем, а если уж совсем приглядеться, то можно заметить рядом Нату с Маринкой. Они о чем-то разговаривают, однако никакой радости на лицах нет. Все как один хмурые. Заприметив меня, замолкают. Даже шаг назад делают.

Я и сама теряюсь. События минувших дней пролетели вспышками перед глазами, хотя сердце больше не ноет, там лишь осадок. Романова смотрит прямо на меня, и от этого ее взгляда по телу мороз пробегает. Кожа будто льдинками покрывается. Мы стоим в метрах пяти друг от друга. И только сейчас я начинаю понимать, почему человек, которого я считала другом, неожиданно отдалился.

Илья. Вот ответ.

Прикусываю губу. Нужно подойти, поздороваться. Все же когда девчонки заволокли меня в туалет, Наташка не бросила, наоборот заступилась. Разве не в таких ситуациях познается дружба?..

Делаю шаг через силу, затем еще парочку. И возле ворот останавливаюсь. Поднимаю голову, а у самой ноги трясутся. Не знаю почему.

— Привет, — глухо произношу, пытаясь разглядеть в глазах бывшей подруги хоть какой-то огонек.

— Привет, — холодно отзывается Ната. — Пойдем, Марин?

— Наташа, мы… мы можем поговорить? — выдавливаю из себя каждое слово. А ведь она была его девушкой. Он обнимал ее, также как и меня. Целовал. Шептал всякие глупости на ухо. Только она почему-то отвернулась от него, как и вся школа в тот день отвернулась от меня.

— Зачем?

— Нат, — едва слышно говорит Сашка.

— С девушкой Ильи Царева общаться нет никакого желания. Уж извини, Лисицына.

— Н-но… — не успеваю ничего сказать, да и какие тут могут быть аргументы. Романова резко разворачивается, уходит с гордо поднятой головой. За ней следом и Маринка с Игорем. Только Беляев почему-то продолжает стоять. Смотрит то на меня, то куда-то вдаль.