Генерал из трясины. Судьба и история Андрея Власова. Анатомия предательства - Николай Коняев

— Господин министр! Я принимаю во внимание существующие препятствия. Но я не теряю надежды,

что две дивизии — это только скромное начало, так как вы сами знаете, что одни вы не сможете пробить стену головой. Поэтому расширение формирования — в наших обоюдных интересах.

— Конечно, конечно! — весело воскликнул Гиммлер. — Наши арсеналы в данный момент из-за переноса нашей промышленности очень скудны. Но, верьте, это скоро изменится, главным образом, благодаря работе и испытаниям над новым оружием, о котором вы не могли не слышать и которое сыграет решающую роль в войне… Сами понимаете, что я не могу вдаваться в подробности…

— Несмотря на то, что русские части во Франции разрознены и разбиты, я считаю своим долгом еще раз подчеркнуть необходимость собрать их и реорганизовать.

— Конечно, конечно. Это, само собой разумеется.

— Эти ваши слова я принимаю с благодарностью к сведению, но одновременно принимаю их как обещание прекратить распыление национальных русских сил в Германии. Если мы хотим победить Сталина, то это будет невозможно, если и дальше «восточное министерство» будет делать, что ему заблагорассудится, разбивая наши силы на разные сепаратистские группы и комитеты. Эти группы управляются честолюбивыми людьми, которым все равно, что они ведут людей бороться за чужие интересы. Если нам удастся добиться освобождения России, то само собой разумеется, что там, именно в России, будет предоставлена возможность украинцам, кавказцам и другим решить, хотят ли они, чтобы их государства стали независимы, или они желают остаться членами великой России. Я почти уверен в исходе подобного выбора и в том, что те силы, которые при помощи «восточного министерства» и других немецких учреждений уже заранее пытаются оторвать национальности от великой России, ни в коем случае не найдут отклика среди самого народа этих частей моей родины. Наш народ понятия не имеет о созданных здесь своих «вождях». Национальные республики уже давно соединены в экономическом плане всерусской государственности. Это мое убеждение. Конечно, я могу ошибаться, но, во всяком случае, мы должны начинать с этой платформы: совместной, честной борьбы против Сталина, за свержение его режима. Мне известно, господин министр, что вашей главной идеей является новая Европа, и что ваши эсэсовские части состоят из представителей разных европейских народов. Они сегодня борются плечом к плечу, дружно, без споров. Будущий же, новый порядок можно создать только тогда, когда победа будет достигнута. Если я при вашей помощи смогу свергнуть Сталина и его режим, то я знаю, что за эту услугу в будущем мне придется принести некоторые жертвы. Возможно, что когда-нибудь мы станем перед проблемой уничтожения старых границ и начертания новых. Возможно, что в будущей «общей Европе» Украина станет равноправным членом, но она при этом не сделается сепаратистской частью России. Но обо всем этом мы будем говорить только после совместно достигнутой победы, на принципах взаимопонимания и полного равноправия.

Д’Алькен вспоминал, что в этот момент разговор поднялся к критической черте. Власов попытался перебросить мост через непроходимую, как казалось на первый взгляд, пропасть — гиммлеровскую идею о германизации Востока.

— Господин министр, — сказал Власов. — Если вы искренне стремитесь к победе, то вы должны снять с меня запрет вести разговоры с представителями так называемых националов». Вы имеете власть это сделать. Вы можете все разрозненные силы объединить на базе предположительного федерализма, которая существовала бы на протяжении всего времени борьбы с коммунизмом. В общем, я не могу от вас скрыть, что я пережил столько разочарований, что я больше не хочу тратить силы на бесцельную, ненужную борьбу одних против других. Я стремлюсь к тому, чтобы прямые переговоры вести только с одним немецким авторитетом.

Гиммлер слушал, не перебивая.

— Здесь, рядом со мной, сидят два человека, с которыми вы познакомились, — ответил он, не задумываясь. — Группенфюрер Бергер будет заменять меня во всех вопросах, касающихся вас. С ним вы будете тесно сотрудничать. Кроме того, я назначу доктора Крэгера связным.

— Благодарю вас, господин министр. Я даже не рассчитывал на это. Но я еще не кончил. Я должен затронуть еще некоторые факты. Дело касается моих соотечественников, находящихся на работах в Германии. Вы опасаетесь, что включение их в ряды освободительной армии нанесет удар немецкой промышленности?

— Да! — сказал Гиммлер. — Поверьте, что я много думал, много наблюдал за этими людьми. Должен признаться, что мы поражены. Эти люди превзошли все наши ожидания. Случаев саботажа не так уже много, как мы предполагали.

— Господин министр, если мои соотечественники будут знать, что они работают не для чужой страны и чужих стремлений, никакого саботажа не будет. Если мы рассеем их сомнения насчет честности намерения Германии освободить их родину, они будут работать больше, лучше, жертвенно. Кроме того, наша победа над Сталиным лежит не в одном формировании освободительной армии, айв создании единого политического центра, который будет иметь право обнародовать программу нового строя на родине.

— Об этом мне уже было сообщено, у меня есть общее представление о центре, так же как и об освободительной армии. Я предполагаю, что вы одновременно будете и главой этого центра.

— Если мы уделили сегодня столько времени всем вопросам, то я прошу разрешения дать мне возможность доложить вам об уже разработанных планах для армии и для правительства, которые мы сначала из осторожности назовем «комитетом», — сказал Власов и дал знак своему адъютанту принести карту.

— Спасибо! — проговорил Гиммлер. — Я отдам приказ просмотреть ваши предложения.

— Я не закончил вопрос о «комитете», — продолжал Власов. — В связи с ним я хочу просить, чтобы план был расширен и все мои соотечественники, находящиеся в Германии, все русские подданные были бы подчинены именно комитету. Это подчинение сопровождалось бы всеми дисциплинарными правами. В этом случае я приму на себя ответственность, чтобы включение моих соотечественников в освободительную армию не отозвалось на продукции. Я позабочусь о том, чтобы оставшиеся на местах рабочие силы усилили напор, так как, повторяю, они будут знать, для кого и для чего они работают.

— Согласен с вашим мнением. Мы обязаны заняться вопросом о ваших людях. Я уже подготовил свою позицию для того, чтобы она произвела полное облегчение условий жизни ваших земляков… Однако, боюсь, что полное подчинение вам гммм… не очень разумная вещь. Ведь вы должны будете их наказывать. Это может бросить известную тень, тем более что. Обо мне лично уже давно создано очень плохое мнение. Все же я думаю, — торопливо говорил Гиммлер, — я надеюсь, все это урегулировать позже. Когда сначала будет создана ваша армия, а затем комитет, как вы его назвали, я вас представлю фюреру в рамках вполне официального приема. Тогда. тогда возможно будет заключить союз.

Когда Гиммлер начинал заикаться, это означало, что прием закончен.

Д’Алькен это хорошо знал.

Знал это и Власов.

Он тоже поднялся.

Гиммлер пригласил его пообедать.

Во время еды беседа продолжалась, и хотя говорили уже на общие темы, без записи и стенограммы, но некоторые слова Власова запомнились д’Алькену.

Когда разговор коснулся расстрела Тухачевского, Власов, не сморгнув, ответил:

— Тухачевский сделал ту же ошибку, как и ваши противники, господин министр, 20 июля! Он не знал психологии масс.

Когда Власов — он пробыл у Гиммлера шесть часов! — попрощался и ушел, рейхсфюрер задержал д’Алькена.

— Вы правы, — сказал он. — Это — крупная, большая личность. Но вы не должны забывать, что он — славянин. Я вам приказываю все время находиться начеку и немедленно доносить мне обо всем, что будет выходить за пределы нами сегодня говоренного. Я должен все время быть настороже! Но то, что говорил Власов о будущем, меня глубоко поразило. С ним мы достигнем гораздо большего, чем всей пропагандой. Однако он — славянин и останется славянином.

На следующий день после этой встречи Жиленков вызвал нового редактора газеты «Заря» Ковальчука, старшего преподавателя Зайцева, сотрудника отдела печати Норейкиса и передал им указание Власова составить программу Русского освободительного движения.

Собрав все документы, пропагандисты принялись за работу.

«В составлении манифестаучаствовали Жиленков и работники его отдела, — показывал А.А. Власов на московском процессе. — Редактировал манифест я сам при участии Жиленкова, Закутного, Малышкина. Написанный нами проект манифеста был передан наутверждение Гиммлеру. Последний внес в него свои поправки. После этого манифест был переведен нанемецкий язык, и Гиммлер снова проверял его».