Злой дух Ямбуя - Григорий Федосеев

Сторожкая ночь сгустилась над котловиной. Только ветерок веет прохладой в лицо да табун бесформенных туч молча наплывает на небо.

Над ближним холмиком вспыхивают светлячки, они мигают на одном месте, как свечи у гроба. Потом внезапно гаснут.

Но что это? Холмик шевелится и как будто разваливается. Меня словно током пронизывает, окатывает холодным потом. Хватаю всполошившегося Загрю, подминаю под себя. В темноте замечаю, как с Елизара сползает телогрейка. Покойник в чем-то светлом поднимается на четвереньки, смотрит в нашу сторону живыми глазами. У меня леденеет кровь. А Елизар еще чуточку приподнялся. В ужасе протираю глаза… Нет, это не привидение и не галлюцинация. Покойник снова припадает к холмику, и под ним звонко треснула сухая веточка. Мои руки, как бы сами по себе, выбрасывают ствол карабина вперед, к небу, и немую темень ночи разрывает огненный взрыв…

В блеске мигающего света я увидел на теле Елизара рысь, узнал ее по светлой шубе, по куцему заду и по злому кошачьему взгляду. Она, словно отброшенная звуком, рванулась в кустарник и бесследно исчезла, растаяла в черных зарослях.

Выстрел снимает страх. Все остается на месте, лишь обманутое сердце еще тревожно стучит. С болью думаю, что ночь ведь только начинается. Что же будет со мной дальше?

Хорошо, что со мною мой верный друг! Хочу поймать его, прижать к себе и не отпускать, но он неожиданно вскакивает и, сгорбив упругую спину, настораживается. Повернув голову к восточному склону гольца, нюхает воздух, вдыхая его короткими глотками, и нервно переставляет передние ноги — верный признак присутствия зверя.

Я приподнимаюсь. Темень захватывает котловину. Загривок у Загри щетинится, острые когти глубоко вонзаются в землю, и, чуточку осадив назад, он уже готовится к прыжку.

Я даю ему в бок пинка, но собака не обращает на меня внимания. Где-то там, на склоне гольца, откуда слабый ветерок набрасывает подозрительный запах, ходит зверь, но какой?

Вдруг четко доносится грохот камней под чьими — то торопливыми шагами.

Стук камней обрывается у нижней границы россыпи. Снова тихо-тихо. Медведь, кажется, догадывается, что возле его добычи кто-то есть, неслышно крадется по просветам зарослей.

У меня словно лопнуло сердце, и горячая кровь хлынула по всему телу.

Опять загремели камни, и уже совсем близко.

Загря не выдерживает, вырывается из скрадка, тащит за собой и меня.

Теперь наша встреча неизбежна. Но проклятая темень, ничего не вижу!

Уже у самого края зарослей стукнул отброшенный в прыжке камень, еще и еще… Ближе хрустнула веточка… И опять все оборвалось. Нет, не грохотом камней страшна эта ночь, не гневом зверя, не темнотою, а молчанием, затаившейся тишиной.

Зверь сползает в ложок вместе с шорохом потревоженной им россыпи.

В углу котловины, куда направлена морда кобеля, возникает большое тусклое пятно. Это он! Прикладываю к плечу карабин и холодею — не вижу ни мушки, ни ствола, между нами сомкнулась тьма… Но вот пятно вдруг оживает, становится заметным, увеличивается, наплывает на нас…

Дорога каждая секунда. Окаянные тучи окончательно заслонили свет. Загря отрывает ремешок, вырывается вперед. Я шагнул было за ним и остановился в беспросветной тьме. Отчаянный лай собаки взбудоражил тишину. Зверь бросается на Загрю, но у него не хватает ловкости поймать его. Я не стреляю — не вижу цели. Поражаюсь своему спокойствию, точно окаменел в эту решающую минуту.

Кобель работает с невероятным остервенением и, отступая, ведет на меня зверя. Вот он вырисовывается из мрака бесконтурной глыбой, уверенный, злой, все ближе и ближе. Я крепко прижимаю ложе карабина к плечу. Проклятье, опять не вижу мушки! Лай собаки, стон зверя, грохот камней сливаются в один нескончаемый гул. Вижу, черное пятно уже подходит к холмику с медведицей, но вдруг ринулось напролом в ночные заросли… Медведь не бежал — канул без единого шороха, растворился в, темноте.

Потом где-то за логом снова залаял кобель, затрещал стланик, послышалось тяжелое сопение. Наперерез бы надо, наперерез, да куда побежишь, ничего не видно!

На востоке голец отделился от неба, и облачко над ним посветлело. Где же луна?

В грохот камней на россыпи ворвался вой Загри, и я услышал удаляющийся бег зверя. Но он не удрал, нет, стал обходить меня с тыла и затаился совсем недалеко от котловины.

Что же я буду делать, если людоед налетит на меня? В двух шагах ничего не вижу.

Проходят долгие минуты ожидания. Ни медведя, ни Загри.

Взошла луна. Как же непростительно она опоздала!

От холмика, у которого я стою, беззаботно уплывают в чащу два светлячка, и там гаснет их прерывистый холодный свет. Прошмыгнула горбатая тень соболя и замерла в недвижимом воздухе хищным силуэтом. Пониже котловины раздался короткий, дрожащий крик совы; серебристым лоскутом она плавно парит над просветами и исчезает в сумраке.

Кто-то в зарослях протяжно простонал и смолк. Кто бы это мог быть? Не почудилось ли?

Вот опять донесся стон, долгий, протяжный… Боже, да ведь это же Загря! И я, не рассуждая, забыв про опасность, бросаюсь в заросли.

Бегу по еле заметным просветам. Перескакиваю через рытвины, кустарник, спотыкаюсь о камни, замаскированные лишайником.

За волнистым гребнем на россыпи в ложке лежал Загря с беспомощно болтающимися в воздухе ногами. Увидев меня, пес с трудом пошевелил головою, попытался встать и от боли заскулил.

Хватаю его за передние лапы, вырываю из щели. Он ревет, болезненно поджимает левый бок, хватает пастью мою руку, но не кусает. На пальцах чувствую липкую влагу, кровь. Видимо, медведь хватил его так сильно, что кобель, проделав в воздухе сальто, попал спиною в щель между крупных камней и не мог сам выбраться. Но вот что удивило меня: зверь не растерзал его.

Скорее назад! Скорее из зарослей, где все враждебно и где ночью в темноте ты беспомощен, как слепой щенок!

Загря припадает на все четыре ноги, еле поспевает за мною. Вид у него неважный.

Вот и котловина. От холмика бросаются во все стороны вспугнутые нами тени. Видимо, уже по всей округе среди хищников разнеслась весть о медвежьей добыче, и любители поживиться сбежались на ночной пир. Из темных закоулков чащи за нами следят соболи, колонки, слышится злобное фырканье горностая.

Большая ночная птица прошмыгнула низко над котловиной и, исчезая во мраке, бросила протяжно: «Куу-и… Куу-и…».

Стою у тела Елизара. Рядом у ног лежит Загря. Он как будто оглох, потерял чутье. Тяжело дышит и, изредка вытягивая морду, безучастно смотрит в пустое небо.

«Неужели Загря после этого случая будет бояться медведя?» — с горечью подумал я.