Ловушка для «Осьминога» - Станислав Гагарин

Марина приблизилась к Андрею и так его поцеловала, что у Колотухина-младшего закружилась голова. Неприятное чувство из-за необходимости объясняться с отцом исчезло, мир вновь стал розовым и голубым.

А Марина опять спросила его: правда ли, что он так сильно любит ее…

Андрей посмотрел на нее сияющими глазами:

– Люблю, неужели ты все еще сомневаешься?

– Тогда открываем шампанское! – воскликнула Марина. – Отпразднуем наше согласие… Доставай из холодильника бутылку, а я накрою стол в гостиной.

Марина захлопотала, все она делала быстро и аккуратно, чего-чего, а хозяйничать ее Бронислава Иосифовна приучила.

Вскоре на столе красовались фрукты, тихоокеанские крабы, красная и черная икра, бутылки с австрийски лимонадом и бутылка шампанского, и не какого-нибудь, а произведенного во французской провинции Шампань.

– Открывай бутылку, – сказала Марина.

– Может быть, подождем твою маму? – неуверенно предложил Андрей.

– Маме оставим…

– Но я-то ведь не пью шампанского, – твердо сказал Андрей. – Ты знаешь… Ничего не пью. И тебе, кстати, не советую.

– Советовать будешь, когда выйдем из загса, – прищурилась Марина. Она знала, что жених ее не пьет ничего, что содержит алкоголь, из убеждения. Но ей так хотелось, чтобы Андрей все-таки выпил. И вовсе не из-за таблетки, она сможет подсунуть ее и в лимонаде из Вены. Нет, пусть оскоромится, если уж так любит ее.

Но тактику, чтобы не перегнуть палку, надо было менять.

– Андрюшенька, – ласково заговорила Марина, – ну что с тобой случится из-за бокала шампанского? Ничего не случится… А потом мы ведь отмечаем такое событие!

Андрей Колотухин, так и не решив, будет он пить или нет, все же открыл бутылку и наполнил два бо­кала.

– Ой! – сказала вдруг Марина, – цветов не хватает… Твой букет в вазе на кухне. Принеси, пожалуйста.

Пока Андрей ходил за цветами, Марина бросила в его бокал таблетку. Пузырьки в шампанском побежали чуть быстрее, еще мгновение – и ничего на дне бокала уже нельзя было различить.

Андрей вернулся, поставил цветы на стол и нехотя взял бокал.

«Чокнусь, а пить не стану», – подумал он.

– За наше счастье! – сказала Марина и поднесла бокал к губам, зорко наблюдая за Андреем.

«Пригублю и поставлю», – решил он.

И тут позвонили у входной двери.

– Это мама, – проговорила Марина и поставила свое шампанское на стол. – Как она кстати!

«Очень кстати!» – подумал Андрей и тоже поставил бокал на стол.

В прихожей раздались восклицания, взаимные поцелуи, видно, Марина официально сообщила матери о принятом решении.

– Отнеси-ка это в кухню, дочь моя! – донесся командирский голос Брониславы Иосифовны. – А я пойду обниму своего сыночка!

«Сыночек» тем временем не зевал. Он уже налил для себя в пустой бокал австрийского лимонада, ко­торый по цвету не отличался от шампанского, а свой бокал с шампанским поставил у прибора, который Марина приготовила для матери.

– Здравствуй, дорогой Андрюша! – заговорила Бронислава Иосифовна, входя в комнату. – Как я счастлива! Поздравляю…

Она поцеловала Андрея, потом, увидев на столе шампанское, взяла бокал и высоко подняла его.

– Как выпить хочется! – воскликнула будущая теща. – Давай, милый Андрюша, за любовь! – Бро­нислава Иосифовна хрустально звенькнула своим бокалом о бокал Андрея, который тот робко приподнял в руке, и жадно выпила вино.

Тут в гостиной появилась Марина с вазой отменного винограда «Хусайне белый», который обычно называют дамскими пальчиками.

– Эх! – сказала Резник-старшая. – На счастье! – Она хлопнула об пол хрустальный бокал и заплакала.

– А ты чего ждешь? – упрекнула Марина Андрея. – Только посуду не бей, хватит и маминого бокала.

– Не буду, – улыбнулся Андрей.

– Пей до дна! – воскликнула Бронислава Иосифовна, и Андрей Колотухин послушно осушил бокал австрийского лимонада.

VI

Капитан Анатолий Звягин всегда учил старших пограннарядов не только скрупулезно изучать особенности участков, на которых им предстоит нести службу, но и перед каждым выходом на границу мысленно проигрывать путь движения, заранее определять приемы и методы маскировки с учетом местности, времени суток и сезона года. Он внушал им: ничто так не демаскирует пограничников, не подрывает саму основу их службы, как разговоры и курение в нарядах. Последнее вообще исключалось, ибо на заставе никто не курил. А подавали в этом пример офицеры и старшина заставы прапорщик Колов. «Обезьянство это», – внушал Никита Авдеевич очередному молодому парнишке, только что прибывшему из учебного подразделения, и тот, видя, что вокруг никто не курит, быстро избавлялся от дурной привычки.

Пограничники заставы хорошо усвоили, что им необходимо так перемещаться, чтобы их фигуры не появлялись на фоне неба, чтобы их не могли увидеть на открытых участках дорог и просек, на полянах, на берегу реки или озера. Всегда в тени, всегда сливаясь с окружающей средой, растворяясь в ней, становясь для нарушителя невидимкой.

Обо всём этом писатель Скуратов знал из книг и предварительных разговоров с капитаном Звягиным, его замполитом, старшиной заставы, со старослужащими. О всех них он собирался написать документальную повесть для журнала «Пограничник». Теперь писатель, отправляясь с пограннарядом и подполковником Логиновым на охрану границы, с интересом наблюдал, как воплощаются эти принципы на деле.

Скуратов заприметил, как умело пользуется следовым фонарем старший пограннаряда Семен Паршин. Контрольно-следовую полосу не осмотришь ночью без фонаря. Но стоит его зажечь, притаившийся нарушитель, если объявился на этом участке, сразу обнаружит наряд. Как тут быть? Об этом писатель не спросил капитана Звягина, но сейчас сам увидел, как пограничники пользуются фонарем. Паршин внимательно осматривал участок контрольно-следовой полосы, затем посылал луч на несколько десятков метров вперед и гасил фонарь. На мгновенье все застывали в темноте, прислушивались, затем проходили эти метры без фонаря. Иногда сержант возвращался и снова осматривал подозрительный, по его мнению, участок.

«Он действует непредсказуемо, – подумал Скуратов. – В поведении сержанта нет системы, поэтому вычислить его нет возможности. Вот он погасил фонарь, прислушивается. Но почему именно в этом месте? Об этом знает только он. Или даже не знает, ему подсказывает интуиция, как поступить. Сложная и, на первый взгляд, запутанная поведенческая система. Но запутанная она для наблюдателя со стороны – для нарушителя».

Он хотел было спросить подполковника Логинова, правильно ли он оценил действия сержанта Паршина, но тут же мысленно обругал себя: какие вопросы на границе… Наблюдай, впитывай впечатления. Спросишь по возвращении.

Ночь была лунной, но пока шли лесом от спутницы Земли мало было толку. Затем деревья поредели, и Скуратов увидел меж стволов светлую поверхность озера.

Сержант Паршин остановился.

Он двигался первым, затем шел писатель, следом подполковник Логинов, а замыкал группу ефрейтор Пентти Винонен с черным, вовсе не видимым ночью Ремизом.

Когда готовились к выходу на границу, и Пентти знакомил Ремиза с гостями заставы – надо было, чтоб пес привык к новым людям, которые отправлялись вместе с ним на службу, – Скуратов сказал, обращаясь к собаке:

– Ну и красив же ты, Ремиз… Только не хотел бы я встретиться с тобой ночью, дорогой полубрат.

– Почему «полубрат»? – заинтересованно спросил Логинов. – Насколько я помню, Есенин говорил: «братьев наших меньших никогда не бил по голове».

– Это у философа Иоганна Гердера в трактате «О переселении душ», – пояснил Скуратов. – Там он устами Феага, героя сочинения, говорит: «Я не стыжусь моих полубратьев – животных… Твердый, хитроумный и поучительный характер животного получает искру света, которую мы называем разумом, и человек готов…»

– Это про моего Ремиза, – убежденно произнес Пентти Винонен.

Все рассмеялись.

– А что? – возразил ефрейтор. – Мне нередко кажется: вот сейчас произойдет особенное, и собака заговорит. Я даже чувствую, что ему хочется сказать мне нечто, мучительно хочется – но слов он произнести не может.

– Организм собак не приспособлен для человеческой речи, – заметил начальник заставы. – Разве что Ремизу твоему операцию сделать… Приспособить наш артикулярный аппарат.

Дойдя до озера, наряд остановился. Луна светила в их сторону, и старший не выходил на открытое место. Сержант внимательно осмотрелся и принял вправо.

Через сотню-другую шагов Паршин снова замер. Ему послышался некий звук у границы, как будто бы хрустнула ветка. Ремиз тоже почуял нечто и передал сигнал Винонену.

Подполковник Логинов тронул Скуратова за плечо.

– Оставайтесь на месте. Ни шагу в сторону, – ед­ва слышно прошептал он, и вместе с Пентти и Ремизом беззвучно исчез в кустах.