ЦУНАМИ - Анатолий КУРЧАТКИН

Пожилой гид с молодым напарником встречали плоты за крутой излучиной, на тихом, спокойном участке, где река разливалась такой гладью, что, не знать ее настоящего нрава, могла бы сойти за равнинную. Документы, фотоаппараты, часы, отданные им на хранение, перекочевали обратно на свои места в карманах, на руках, в сумках, и пожилой, с улыбкой человека, предвкушающего близкий отдых, указал рукой на вертлявую тропу, карабкающуюся вверх по обрыву:

— Прошу! Машина ждет.

Солнце уже зашло, воздух был густолилов, день угасал на глазах, мирно отдавая ночи власть над половиной земли.

Темнота прянула к окнам, не оставив глазу за ними ничего, кроме самой себя, — только сели в машину и тронулись. Мир тотчас сжался до пределов «тойоты», с тигриной мягкостью мчащей свое железное тело вслед за отбрасываемым ею световым пятном, все, что осталось за ее пределами, исчезло, перестав существовать.

Обратный маршрут «тойоты» в точности повторил утренний, только в обратном порядке. Первым к своему отелю был доставлен японец. Покидая машину, он поклонился в отдельности каждому, оставив напоследок Нелли.

— Мы с вами замечательно побеседовали. — Его изможденная улыбка была полна лукавства. — Рядом с вами мне ничего не было страшно. — Уже в дверях он приостановился и, обернувшись, добавил: — В вас есть что-то, что делает вас похожей на мою жену. В вас я видел ее.

У таек-канадок, когда «тойота» остановилась около их отеля, вдруг возник бурный разговор на тайском с молодым напарником пожилого гида. Смысл разговора открылся, когда тайки-канадки принялись выходить. Молодой напарник гида, похихикивая, перекинулся несколькими словами с пожилым, тот засмеялся, помахал ему рукой, и молодой благодарно сложил ладонь к ладони руки перед грудью, быстро поклонился пожилому, после чего открыл дверь кабины со своей стороны и вслед за тайками-канадками тоже соскочил на землю.

— Youth! — Молодость! — обернувшись в салон, бросил пожилой Раду с Нелли, прежде чем снова трогать машину с места. В его прощающе-понимающей улыбке сквозило и нечто вроде с трудом сдерживаемой радости.

— Старый сводник, — обращаясь к Раду, с ворчливым смешком произнесла Нелли по-русски, только машина взяла с места.

— Почему ты так полагаешь? — спросил он.

— А я видела, как он еще в деревне подталкивал молодого локтем: давай-давай. Очень понятный был жест. Может быть, это его сын. Плохо разве, если девочка вывезет сына в Канаду? Когда-то ее мама туда, теперь дочка отсюда мальчика. Они же все здесь хотят из этого рая в западный ад.

Рад вспомнил все поведение молодого напарника гида во время экскурсии. Действительно он мало напоминал настоящего напарника. И напарника, и стажера. Похоже, Нелли была права.

— А что, у вас там ад? — спросил он.

— Ну уж не рай-то точно.

— А здесь, ты в самом деле полагаешь, что рай?

— Не придирайся к словам, — отмахнулась от него Нелли.

Деревянные ворота их River Ping Palace-отеля были широко распахнуты, словно стоял день. Но в самой гостинице не горело ни огонька, будто она уже бесповоротно погрузилась в ночь, и только сквозь листву садика между жилым домом и одноэтажным строением служб трепещуще просвечивали фонари с площадки около ресторана. Вечера впереди было, однако, еще нескончаемо. Еще предстояло где-то поужинать, приняв перед тем душ и переодевшись.

При мысли о необходимости переодеться Рад испытал досаду. Ему было не во что переодеваться. Брюки за время дороги высохли, но, судя по разводам на штанинах, в таких же разводах был у него и весь зад — куда пойдешь в таких брюках. В запасе у него имелись лишь шорты, но нельзя было надеть и шорты. Шорты в Таиланде за исключением морских курортов были, оказывается, оскорблением для местного населения.

Ему пришлось спросить у Нелли, не оставил ли, уезжая, Дрон запасных брюк.

Нелли зазвенела своим серебряным колокольчатым смехом.

— Бедный, — сказала она. — Остался без штанов. Ну пойдем, оденем тебя.

Переступивши с Нелли порог их с Дроном номера, Рад ощутил лихорадку, которую подавлял в себе целый день. Они были вдвоем в комнате, где должно было бы быть еще и Дрону, и то, что его не было, то, что они с Нелли были наедине, это, неожиданно для него, в один миг смело все барьеры, которые он нагородил внутри себя. В нем все словно бы задрожало, он почувствовал эту дрожь даже в кончиках пальцев. Единственным спасением было как можно скорее уйти отсюда. Он ретировался из номера с такой поспешностью, что договариваться с Нелли о времени встречи пришлось уже из коридора.

Брюки Дрона, как и следовало ожидать, оказались ему велики. Роста они с Дроном были почти одного, но Дрон шире в кости, грузнее, и в поясе брюки имели сантиметров пятнадцать лишних. Других брюк, однако, не было. Рад вдернул в петли ремень, затянул его так, чтобы брюки не сваливались, и равномерно разогнал складки по бедрам.

Нелли, увидев его, не смогла удержаться, чтобы не фыркнуть.

— Ты мне напоминаешь докера из нью-йоркского порта.

— Никогда не ужинала с докером из нью-йоркского порта? — ответил на ее выпад Рад.

— Никогда не думала, что придется, — пустила свой колокольчатый смешок Нелли.

Обедать в гостиничном ресторане или же там, где вчера после отъезда Дрона, она не хотела, они поймали такси-скамейку и поехали в центр. Светлый уютный ресторанчик европейского облика, где они ланчевали в день приезда, светился в Неллиной памяти ярким празднично-цветным пятном, и Нелли хотелось войти в ту же реку еще раз.

Ту же реку они искали, кружа по одним и тем же местам, минут сорок. Рад название ресторана не помнил, Нелли казалось, что она помнит, но когда они отыскали ресторанчик, выяснилось, что ресторан называется не «LL», как ей казалось, а «JJ».

— У меня ранний склероз, — оживленно говорила Нелли, когда они уже были в ресторане, устраиваясь на своем месте за столом. — Как тебе, Рад, нравится женщина с ранним склерозом? В расцвете лет, но со склерозом! Представляешь, сегодня она не помнит, с кем спала вчера, а завтра не будет помнить, с кем сегодня. Удобная женщина, да?

Шуточки, что она отпускала, становились все прямее и откровенней, неприступная прежде Троя стояла с открытыми воротами. Ночь близилась — и было ясно: достаточно шага с его стороны навстречу Нелли — нет, полушага! — и выбора у него уже не останется: только вступать в крепость и овладевать ею.

Однако обед закончился — Рад умудрился даже не подать вида, что заметил снятые засовы.

Будь он на месте Нелли, он бы оскорбился этим: не заметить снятых засовов было невозможно.

Нелли и оскорбилась. Они ждали официанта, ушедшего выписывать счет, — она вдруг словно вспыхнула отчуждением, сделалась замкнутой, заносчивой, от ее оживленности осталось только воспоминание, «да», «нет» — все, что теперь можно было вытянуть из нее.

И ехали в гостиницу — отчуждение ее лишь нарастало. Получить от нее ответ в виде «да» или «нет» — это уже можно было считать удачей: молчала сама и предпочитала демонстративно не отвечать ему. Такси-скамейка остановилось около ворот гостиницы, Рад, подав руку, помог ей сойти, пошел к кабине рассчитаться с водителем, а когда рассчитался, около машины ее не было. Только в темноте двора хрустел под быстрыми шагами гравий, хруст оборвался — и раздался стук каблуков по деревянному настилу веранды. Потом стук каблуков сменил ритм — Нелли поднималась по лестнице. Слушая звук ее шагов по лестнице, Рад испытал мучительное двойственное чувство: сожаления и торжества. Черт побери, отказаться от Трои, когда она сама складывала свои богатства к твоим ногам!

Он пробыл в своем номере уже минут десять, успевши почистить зубы, когда в дверь постучали. Решительным, сильным стуком. И даже если бы стук был другим, все равно он был бы уверен, что это Нелли. Но зачем-то, подойдя к двери, спросил:

— Кто?

— Рад, открой, мне нужно тебе кое-что сказать, — требовательно произнес голос Нелли за дверью.

Мгновение он медлил, не открывая. Он знал: лучше бы не открывать. Но не мог же он не открыть ей!

Рад повернул ключ в замке. Не успел он взяться за ручку собачки, чтобы нажать ее, та сама сходила у него под рукой вниз-вверх, дверь открылась, заставив его отступить назад, и Нелли стремительно вошла в комнату. Может быть, можно было бы сказать и «ворвалась». Лицо ее было воодушевлено той решительностью, что заявила о себе требовательным стуком в дверь.

— Вот что я хочу тебе сказать… — проговорила она, но недоговорила, так же стремительно, как вошла, повернулась, крутанула в замке ключ и снова обратила к Раду лицо. Руки ее оказались у него на шее, она прижалась к нему и, заглядывая ему в глаза, выдохнула: — Ты что дуришь? Тебе перед Дроном совестно? Ему бы не было! Ему бы не было, не дури, как ты смеешь мне отказывать!

Она переоделась и была сейчас в шелковом терракотового цвета халате с драконами, широкий пояс, скорее, захлестнут конец за конец, а не завязан, лифчика под халатом у нее не было, как, возможно, и всего прочего, и грудь ее с вызывающей покорностью вминалась в него.