Зарница - Сергей Александрович Милушкин

Грузовик вдруг затормозил — как-то слишком резко и девушка налетела на него.

— Ой! — тихо сказала она. — Извините. Наверное пост? Не видите?

— Пост? — повторил Шаров и тут же заметил человека в военной шинели, через плечо которого был перекинут ремень от торчащей за спиной винтовки. Мужчина обошел грузовик, быстро заглянул в кузов, скользнул взглядом по лицами измученных людей, большинство которых сидели с закрытыми глазами.

— Трудфронт? — спросил солдат. Никто ему не ответил, лишь самый ближний мужчина, сидящий у самого борта, устало кивнул и что-то неразборчиво буркнул.

— Ну-ну, все устали, товарищ, это не повод материться, — по-отечески пробурчал солдат, ощупывая взглядом сидящих в кузове.

Шаров напрягся. Его новенький костюм «Монтана» с надписью «СССР» на спине хоть и был довольно неприметным, темно-синего цвета, вполне мог заинтересовать постового хотя бы тем, что никто больше не был одет так легко, будто вышел на вечернюю пробежку.

Он подумал, что сейчас вот-вот раздастся приказ: «Эй, там, в спортивном костюме! Да-да, вы мужчина! Спуститесь сюда и позвольте-ка посмотреть ваши документы…»

Сердце Шарова затрепыхалась как перед важным стартом. Мысли судорожно дернулись в очередной попытке отыскать хоть какое-нибудь рациональное объяснение происходящему и заодно придумать, что же сказать солдату. Для съемок фильма, а Шаров не терял надежды, что это могло быть все же такой грандиозной съемкой, в которой актеры слишком вжились в свою роль — слишком темно, неустроенно, мерзко — пару раз он бывал на подобных мероприятиях и прекрасно знал, что съемочная площадка — это прежде всего — куча самого разнообразного осветительного оборудования, проводов, камер и реквизита. А еще больше отборного мата помощника режиссера, снующие незанятые актеры, изнывающая от безделья массовка и толпа зевак. Всегда толпа зевак. Даже если съемки проходили ночью — а так и было во втором фильме, в котором он участвовал в третьестепенной роли (подсуетился тренер, который сказал — «Илья, бег это не навсегда, пробуй себя, ищи, тем более внешность позволяет») — даже там его нашли поклонницы, которым было наплевать, что он чемпион СССР по бегу, главное, что он — АКТЕР, а это равносильно синониму «НЕБОЖИТЕЛЬ». Тем более, молодой, незанятый.

А еще он знал, что уже давным-давно в Советской армии никто не использует винтовку Мосина, разве что на парадах, когда военные одеваются в форму прошедших лет — а ведь именно это оружие висело за спиной хмурого солдата, подозрительно задержавшегося в паре метров.

Шаров вжался в борт полуторки и закрыл глаза.

Он услышал, как подошвы сапог шаркнули по грунтовке — солдат снова прошел вдоль кузова, потом неспеша направился к водительской двери.

— Это все? — спросил он.

— Как есть все, — ответил шофер, чиркнул спичкой и тут же до Шарова долетел едкий папиросный дымок. — Вот наряд на трудфронт.

— Трехгорка? — спросил солдат. — Сегодня еще что ли ходка?

— Через час последняя группа, там написано.

— Понятно. Вроде, все нормально, — медленно сказал солдат, возвращая водителю бумагу. — Эй, Сайко! — раздался голос. — Открывай шлагбаум. Трудфронт едет!

За криком послышался лязг металла, мотор грузовика чихнул и вновь заработал, машина дернулась, затем набирая обороты помчалась вперед.

Шаров осторожно выглянул из-за сидящего справа человека, одетого в толстый, пропахший куревом и землей стеганый ватник — сложив руки на коленях, мужчина, мерно покачиваясь, спал.

Позади промелькнула едва заметная нитка шлагбаума, две тени с винтовками на плечах опустили его, как только машина проехала.

«Это все взаправду…» — вдруг подумал Шаров и от этой мысли живот скрутил спазм. Все по-настоящему, потому что сходится! И погода, и взрыв, и странная обратная дорога к воинской части, которую он не узнавал, хотя обладал наметанным взглядом — и все остальное, что вольно или невольно бросалось в глаза: начиная от заградительных ежей, благодаря которым он может остаться без ноги и заканчивая солдатами в шапках со звездочками и винтовками за плечами.

Этого не может быть, но это правда.

Он медленно повернул голову к своей спутнице.

Девушка сидела с закрытыми глазами в самом углу, прямо позади кабины шофера и едва заметно чему-то улыбалась.

Он не мог оторвать глаз от нее — в черном пуховом платке, обрамляющем нежные черты лица, будто бы улыбался сам ангел. Шаров подумал, что, если он сейчас вздохнет или пошевелится — она обязательно услышит и проснется. А скоро она где-нибудь сойдет, и он больше никогда ее не увидит.

Но как это возможно? Как⁈ — мысли лихорадочно роились в голове, но ответа — что же делать дальше, он не находил.

Если это и правда сорок первый… октябрь… значит, немцы на подступах, где-то совсем рядом и взрывы эти, что они постоянно слышали — никакая не стройка, не прокладка новых веток метро, а самые настоящие взрывы. В школе он плохо учил историю, особенно историю недавнюю — ему нравились египетские фараоны, походы Александра Македонского, покорение Америки — романтика, дальние странствия и всё такое. «Дурак, — подумал он. — Говорила тебе Оксана Федоровна, учитель истории, — 'вот вы смеетесь, а когда-нибудь придет момент, и вы поймете, что история — самый важный предмет, который нужно было учить. Но, боюсь, будет уже поздно».

«Дурак!!!» — прошептал он засохшими губами.

Помнил он и то, что дед был призван добровольцем прямо из Москвы, где проживал позади птичьего рынка на Большой Калитниковской.

Когда его призвали? — холодея подумал Шаров. — Кажется, примерно в октябре, так говорила бабушка. А еще он видел несколько писем-треуголок, старых, с размытым влагой почерком, который всегда внушал ему благоговение. С войны дед не вернулся.

Машина вновь подпрыгнула на ухабе, и девушка открыла глаза.

— Я, кажется, задремала… — сказала она, краснея.

— Ничего, — ответил ей Шаров, отводя взгляд.

Она старалась на него не смотреть, но он чувствовал, что ее буквально разбирает любопытство.

— Вы… не сказали, откуда меня знаете, — набравшись смелости, произнес Шаров. Сейчас этот вопрос интересовал его больше всего.

Она улыбнулась.

— Если честно, не думала увидеть вас вот так, рядом… и… вы такой скромный…

Теперь пришла очередь краснеть Шарову. Чего-чего, а скромным его никто никогда не называл, да и не был он скромным.

— Вы же Андрей Емельянов, чемпион СССР по бегу… правда… — она запнулась, потом быстро взглянув на спящих людей, продолжила совсем тихо: — года три назад вы пропали куда-то. Ходили слухи, что во время