Открыть ящик Скиннера - Лорин Слейтер

Таковы утверждения рекламы, но они лгут, и не только потому, что слишком упрощают ситуацию. Они причиняют более глубокий вред. Статистика, которую так любят приводить фармацевтические компании и многие психофармакологи, утверждает, что семидесяти процентам тех, кто принимает лекарства, становится лучше… ну а если тридцати процентам лекарства не помогают, то тревожиться не о чем: у вас очень хороший шанс. Впрочем, если присмотреться внимательнее, открывается совсем другая картина. Действительно, на семьдесят процентов принимающих лекарства они оказывают действие, но только на тридцать — выраженное; для остальных же эффект указывается умеренным или минимальным. По некоторым оценкам, у шестидесяти процентов находящихся на лечении развивается толерантность к препаратам, которая в конце концов делает лекарства бесполезными. Вот и произведите перерасчет. Большинство из тех, кто принимает таблетки, или остаются серьезно больными, или получают некоторое облегчение, а «некоторое облегчение», когда вы ужасно страдаете, — не то, что следует праздновать. Фармакология оказывает помощь, но совершенно недостаточную. Данные статистики должны бы заставить нас задуматься: почему мы одновременно и критикуем психохирургию, и относимся с уважением к ее месту в современной медицине.

Чарли Невиц и доктор Робертс потратили много времени и сил, чтобы добиться разрешения на то, чтобы в Массачусетском госпитале Чарли подвергли психохирургической операции. Проводимая здесь процедура существенно отличается от той, которой пользовался Мониш. Во-первых, применение стереотаксических инструментов позволяет делать разрезы, не разрушающие периферическую мозговую ткань, тем самым минимизируя шанс нежелательных побочных эффектов. Во-вторых, никто теперь не рыщет по палатам, случайным образом отбирая пациентов для лоботомии: в конце XX века Национальным комитетом по безопасности пациентов (тем самым комитетом, надзора которого так не хватало Фримену и Монишу) были выработаны строгие правила применения психохирургии.

15 декабря 1999 года Чарли Невиц и его жена Саша прилетели в Бостон. Там Чарли встретился с хирургом, который должен был его оперировать, и прошел бесконечное тестирование. Все это время Саша, миниатюрная блондинка, говорящая с южным акцентом, выглядела испуганной. Когда двадцатилетняя Саша вышла замуж за Чарли, у того никаких симптомов не было. Потом в один день Чарли стал инвалидом; психоз навязчивых состояний иногда развивается очень быстро, без каких-либо предвестников.

— Я боюсь, — постоянно шепчет Саша, — не станет ли Чарли после операции более тупым? — Она повторяет этот вопрос, обращаясь к врачам; потом она говорит то же самое и самому Чарли, когда мы сидим в пиццерии на Бикон-хилл: — Дорогой, я очень надеюсь, что после операции ты не станешь тупым.

Чарли, который подносит ко рту поджаристый кусок «пепперони», замирает на месте. Пицца повисает в воздухе, потом Чарли кладет ее на тарелку, где капли жира образовали роршаховский рисунок.

— Мое самое большое опасение, — медленно говорит Чарли, касаясь виска, — заключается не в том, что я стану тупым. — Он смотрит на Сашу, а потом переводит взгляд на меня — журналистку, которой позволил присутствовать в своей жизни в этот самый важный момент. — Больше всего я боюсь, что после операции стану несдержанным; я читал, что такое временами случается. Я просто не хочу постоянно выходить из себя. Чарли смотрит на жену, улыбается и берет ее за руку. — Или набрасываться на тебя. — Саша смеется.

Утро следующего дня выдалось холодное и ясное. Солнце на небе похоже на апельсиновый шербет. Булыжник на Биконхилл покрыт опасной корочкой льда, ломающейся под ногами. Так легко упасть… Мы с Сашей и Чарли встречаемся во дворе старинного кирпичного здания, откуда доносятся ужасно ясные и полные предзнаменования звуки рога.

— Вы слышите? — спрашивает Чарли.

Мы мелкими шажками осторожно спускаемся с холма. Несмотря на все, что я успела прочесть, я тоже опасаюсь, что Чарли может оказаться после операции несколько туповатым. Вот сейчас передо мной живой и остроумный Чарли, а всего через несколько часов что-то существенное будет вырезано из его души. Это делает наш спуск с холма почти мифическим, полным значения. В прошлом веке Фримен писал, что психохирургия и в самом деле чего-то лишает пациента, но за дни и годы, следующие за лоботомией, рождается новая, более зрелая личность. Хирург, который будет оперировать Чарли, заверил его, что тот не ощутит никаких интеллектуальных или личностных потерь: процедура теперь так тонко разработана, что коснется только больной ткани. Так или иначе, мы скользим, спускаясь с холма. С крыш свисают блестящие кинжалы льда, и с их концов вниз падают капли.

В госпитале Чарли получает идентификационный браслет и ложится на операционный стол. Ему бреют и протирают спиртом голову. Саша начинает плакать.

— Сколько разрезов вы собираетесь сделать? — спрашивает Чарли.

— Два, — отвечает хирург.

— Нет, — говорит Чарли.

— Я не могу сделать всего один, — возражает хирург. — В этом случае не удастся избавить вас от болезненных симптомов.

— Я это знаю, — говорит Чарли. — Я хочу избавиться от симптомов. Я не хочу, чтобы был сделан один разрез, и не хочу, чтобы их было два. Я хочу, чтобы вы сделали по меньшей мере три.

Хотя современные врачи подчеркивают различия между цингулотомией и лоботомией, на самом деле эти два метода имеют значительное сходство. Ни лоботомия, ни цингулотомия не предполагают удаления явно больных тканей; в обоих случаях рассекается здоровое розовато-серое и белое вещество мозга, переворачивая клятву Гиппократа — «не вредить» — с ног на голову. Конечно, бывают случаи, когда причинение вреда ведет к здоровью, примером чего служат химиотерапия и пластическая хирургия: у пациента отрезается нос, но благодаря этой кровавой процедуре новый нос избавляет человека от мучительной неуверенности в себе.

Впрочем, в процедуре лоботомии и цингулотомии имеются и важные различия. При лоботомии хирург рассекает волокна, соединяющие лобные доли с таламусом; при цингулотомии — нервные пути от лобных долей к поясной извилине, которая, как предполагается, ответственна за тревожность. Когда этот нервный пучок оказывается перерезан, тревожные мысли, навязчивые идеи не могут пройти. Телефонная линия не в порядке.

Сьюзен Коркин, глава департамента психологии Массачусетского технологического института, провела самое длительное в США лонгитюдное изучение пациентов, перенесших цингулотомию; она нашла, что эта операция не отразилась на нормальных эмоциональных реакциях, но уменьшила патологические симптомы. Цингулотомия, обязанная своим рождением, конечно, Монишу, вернула здоровье десяткам безнадежных больных. В отличие от ранних операций цингулотомия ни разу не приводила к смерти, и ни одно лезвие не было потеряно в мозгу.

В операционной голову Чарли помещают в стальной нимб, чтобы обеспечить абсолютную неподвижность во время сверления отверстий. Современнейшая аппаратура передаст на экран излучаемые мозгом Чарли волны. Врач сверлит отверстия над висками Чарли. Потом — разрез вбок, оставляющий за собой белую линию. Эта линия ведет к здоровью, но для Чарли она больше похожа на знак минуса, на монограмму, выжженную в мозгу. Делается еще один разрез. Глаза Чарли широко раскрыты. Хирург смещает электрод, и губы Чарли начинают дергаться, а левая рука подпрыгивает.

— Вы можете моргнуть? Можете ли отсчитать от семи обратно? Я уже заканчиваю. Можете вы назвать свое имя? — говорит хирург.

— Не могу, — говорит привязанный к столу Чарли; голос его звучит хрипло и неотчетливо.

— Вы не знаете, как вас зовут? — спрашивает хирург.

— Не могу… Чарли… Вы знаете, у меня онемел язык.

В 1997 году журнал «Обсервер» опубликовал статью «Лоботомия возвращается». Хотя автор статьи явно воспринял это как тревожную тенденцию, может быть, в некоторых случаях такое развитие событий следовало бы приветствовать. На самом деле возможно, что Мониш был прав, что темное отклонение — это не психохирургия, а психофармакология. Нам не удалось создать лекарство, которое действовало бы с той же специфичностью, что и современная психохирургия. Ни одно лекарство не способно воздействовать только на миллиметровую мишень в поясной извилине; действие лекарства подобно разлитию нефти, и выкинутые на берег гладкие черные птицы — это бессонница и потливость.

Гарольд Сакхейм, специалист в области нейронаук, говорит:

— Не думаете ли вы, что сексуальная дисфункция — это следствие специфичности прозака? Нет, фармакологические средства, несомненно, воздействуют и на другие системы организма. С другой стороны, воздействие, которое может быть нацелено на очень специфический участок ткани, не перегружая всю систему, не вызывая массивные мозговые дисфункции, как это случается при медикаментозном лечении, — это именно то, в чем видится будущее психиатрии.