Зултурган — трава степная - Бадмаев Алексей Балдуевич

Церен ей нравился своей терпимостью к ее шалостям, тихой покорной улыбкой, пониманием многих вещей, которых девушка попросту не знала. Будучи постоянно занятым работой наравне со взрослыми, Церен перечитал почти всю библиотеку ее отца. Иногда он просил газеты. Нина приносила их пачками. Лишь одну из газет она не давала Церену — ту, которую отец прятал в комод и не разрешал трогать. А Нине те газеты без надобности. Она упивалась любовными романами. Знала она лишь название запираемой на ключ газеты. Поэтому когда Церен спросил у Нины газету «Правда», девушка удивленно повела бровью.

— А зачем тебе та газета, Сирень? — она с первых дней так окрестила мальчика. Церену в то время было все равно, как называют его Жидковы. Но когда повзрослел и отношения между ним и Ниной стали более доверительными, он умолял не называть его так. Девушка почему-то уперлась в своем желании произносить имя паренька на свой манер и, в свою очередь, просила не обижаться, шепнув: «Как-нибудь позже я тебе все-все объясню! Ладно?»

Церен понимал лишь то, что новому его имени девушка придавала какое-то таинственное, одной ей известное, значение. Родители считали все это не больше, чем детской забавой дочери. Но когда Нина повзрослела, заневестилась, а голос ее приобрел распевную нежность, и «Сирень» эта зазвучала в голосе дочери некоей музыкой, они добились, и то не сразу, лишь того, чтобы дочь не называла так работника при гостях. А Церен между тем превращался в статного широкоплечего молодца, развитого, ловкого во всяких работах. Нина не сводила с него глаз, назло отцу и матери, и придумывала какие-то новые имена или присваивала вычитанные из романов.

Как-нибудь изменить отношение дочери к кучеру родители не смогли. Сошлись на том, что девушке одной под родной крышей не жить, а выйдет замуж — забудет свои детские увлечения. Подумывали и о том, чтобы избавиться от кучера: выделить ему две-три коровы, коня и пусть себе с богом отправляется в свой хотон…

План было совсем созрел, но внезапно умер дед Наум, и все конюшенное хозяйство на какое-то время оказалось в ведении Церена. Кроме того, на Жидкова-старшего в дороге напал грабитель из дезертиров. Церен спас жизнь Николаю Павловичу. После того случая Жидков не мог решиться отказать в месте преданному слуге.

Сейчас, когда Церен попросил газету, которую отец не разрешил никому показывать, Нина заколебалась.

— Я знаю, что у Николая Павловича такая газета есть, — настаивал Церен. — Они с Борисом говорили о ней в пути.

— Ах, тебе нужна газета! — тараторила девушка, кокетничая. — По тебе здесь, может, кто-нибудь скучает. Это тебя не тревожит. Только появился — давай газету… Зачем тебе именно та газета?

— Я только взгляну, — умолял девушку Церен. — Может, там что-нибудь про доктора Вадима сказано.

— А почему там о нашем фельдшере должно быть написано? — с недоверием спросила Нина.

— Потому что эта газета — большевиков, а твой отец говорит: доктор Вадим — большевик!

— Мой папа, может, тоже большевик, а о нем ни одна газета еще не напечатала ни строчки.

Церен не знал, что ей сказать. Но Нина уже давно решила принести газету. Ей было приятно поболтать с Цереном.

— Ладно, постараюсь, но ты и про меня не забывай, — с обидой закончила девушка.

Газета «Правда», которая попадала в дом Жидкова, прочитывалась и Цереном. Не все слова в ней понимал паренек. О чем-то догадывался, но было и такое, что полагалось бы спросить у старшего. Только где этот старший? Если Жидков и впрямь большевик, как говорит Нина, почему же прячет под замок газету?

В калмыцких хотонах забирали подчистую трудоспособных мужчин на рытье окопов. Война продолжалась, и казалось, ей не будет конца. Жидков становился все мрачнее. Борис тоже ушел на фронт. Написал лишь два письма и как в воду канул. Церен старался выполнять свое дело, чтобы не разгневать хозяина. Два раза Жидков наведывался к Бергясу, и разговоры в кибитке старосты были уже не такие шумные и веселые, как прежде. Жидкову перестали привозить «Правду», или он прятал ее подальше, так, что Нина не могла отыскать.

С Араши Чапчаевым Церен встретился за эти годы только дважды. Один раз в Царицыне, мельком. Второй раз в ставке Малодербетовского улуса. Араши удивлялся тому, как вытянулся Церен, стал совсем взрослым. Рассказал о Нюдле, та все еще жила в пансионе. Церен кое-что знал о жизни сестренки из ее писем.

Церен надумал было даже забрать Нюдлю к себе на хутор. Узнав об этом, Араши рассердился и запретил отрывать девочку от учебы. Учитель пришел в восторг, когда узнал о пристрастии Церена к книгам.

— Говоришь, перечитал всю библиотеку Жидковых? — не переставал он удивляться. — Какие же книги ты прочитал?

Церен назвал Чехова, Толстого, Джека Лондона.

— И про Ваньку Жукова читал? — спросил Араши.

Церен тут же, как на уроке в школе, точно, даже с интонацией передал содержание чеховского рассказа. Учитель принялся благодарить Жидкова за его внимание к сироте, обещал навестить любознательного паренька на хуторе. Тогда же Церен узнал из разговора Жидкова с Чапчаевым о том, что царь свергнут. Жидков возмущался: «Как же без царя? Куда приведут Россию эти ниспровергатели?» И всю дорогу ехал нахохлившись.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Был конец августа, но жара стояла невыносимая. К обеду Церен пригнал выездных коней на пруд, что в балке Нугры. От Жидкова хутора до пруда — пять верст, но земля и здесь принадлежит арендатору Жидкову. Лошадей в жару купали в дальней заводи пруда. Здесь можно было и самому освежиться, но Церен был стыдлив, а сюда часто наведывались дочери Жидкова.

Церен решил угнать коней за лозняки, в такое место, куда никто не заглядывает. Раньше, до поселения здесь Жидкова, никакого пруда в балке Нугры не было. Жидков нанял людей и перегородил балку плотиной. С весны котловина заполнялась водой. Теперь здесь водилась рыба, по вечерам квакали лягушки; пошли в рост краснотал и камыш. Церен иногда уединялся в этих местах, чтобы отдохнуть после долгой дороги, смыть с себя пыль.

Больше всего в такие минуты Церен боялся появления Нины. А девушка не очень раздумывала над тем, где и в какое время появляться, если ей понадобится Церен.

Парень опасался не за себя. Ему-то что? Выгонит Жидков — подастся в свой хотон, найдет приют у соседей. Любая работа ему не страшна, сил не занимать, прокормится. Не подвести бы Нину. На что она надеется, все больше привязываясь к нему, безродному калмыку? Дочь богача, русская… Если в соседних поместьях узнают об этом ее увлечении, Жидкова засмеют. Прояви Церен уступчивость, они с Ниной давно бы уже стали близкими. Радости на час, а горя на всю жизнь. Нина такая горячая, когда обовьет его шею руками… Но разве непонятно, что они не могут стать мужем и женой? Так пусть останется она в памяти чистой и прекрасной, как луна в летнем небе, как далекая звездочка.

Пока он так думал о Нине, возвышенно и жертвенно, девушка уже стояла возле воды, а конь ее, привязанный за длинный повод, щипал траву.

— А, ты здесь, мой Сиреньчик! Надумал сбежать от меня? Ишь, куда запрятался!

Выкрикнув это, девушка в одно движение сбросила с себя платье и, перетянув пояском купальник, кинулась в воду. Плавала она легко, быстро, саженками… Настигла Церена в лозняке на другом берегу.

— Ты обо мне думаешь или нет? Я вся измучилась! — она сжала его голову мокрыми ладошками у висков и стала целовать в лоб, в щеки, в губы. — Сирень, милый, как я стосковалась по тебе! Люблю! Люблю! Люблю! — произносила она с какой-то торжественностью после каждого поцелуя.

— Я… И я — тоже! — сказал Церен робко, будто не своим голосом.

— Скажи еще раз, милый!.. Говори много раз, сколько сможешь! — почти приказывала она. В глазах ее перемешались восторг и ожидание.

— Люблю! Люблю! Люблю! — приговаривал теперь Церен, с каждым словом смелея. — Если хочешь, я крикну на всю степь?

Нина отстранилась от него, посмотрела испуганным взглядом в лицо парня и поплыла назад. Выскочив на берег, она оделась, села на коня и умчалась, вскинув руку над головой.