Башня преступления - Поль Феваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А, ты уже вернулась, – пробормотал старьевщик, протирая со сна глаза. – Чего тебе надо, Котри? – крикнул он.
Пистолет, вжавшись спиной в стену, притаился за шкафом.
Котри через дверь сообщил:
– Встречаемся через час, на улице Сен-Рош, в «Большой Бутылке».
– Ладно, приду. А теперь проваливай, – буркнул Ландерно.
И снова повернулся к стене.
Клементина приоткрыла дверь, и Пистолет выскользнул в щель, как змея.
По дороге в кабак он тихо бормотал:
– С помощью женщин я всего могу добиться. Теперь надо довести дело до конца. Главное, помнить об осторожности. Я ведь рискую своей жизнью…
Из гардероба торговки он выбрал яркое воскресное платье, правда, не очень свежее, пеструю шаль и чепчик с выцветшими цветочками.
В этом наряде Пистолет был так безобразен, что любо-дорого смотреть!
Едва он вышел на улицу, как водовоз назвал его кошечкой и обещал любить до гроба.
Клампену это польстило, но не было времени ввязываться в приключения.
Идя по улице Сент-Оноре и пересекая рынок, Пистолет часто останавливался, чтобы полюбоваться своим отражением в витринах. «Очень недурно!» – решил он про себя.
– Если на пути попадется бездомная собачонка, возьму ее на руки, – размышлял он вслух. – Это будет последним штрихом… хотя мужчины и без того на меня пялятся… идите своей дорогой, бесстыдник! Да хватит вам!.. И без того пол, к которому я принадлежу, полностью поверил в мой маскарад.
На ходу Клампен жеманно бросил пожилому господину:
– В ваши-то годы, папаша! Я позову полицию!
На подходе к улице Вен-Рош Пистолет замедлил шаг, опустил голову и сделал печальное лицо. Он был очень наблюдателен и хорошо знал жизнь.
Той роли, которую он играл, веселость не пристала.
Войдя в «Большую Бутылку», Пистолет сразу направился к стойке.
– Один очень порядочный человек сообщил мне, – сказал угрюмо бывший помощник инспектора полиции, даже не пытаясь говорить более высоким голосом, – что у вас имеется зал для дам.
– Да, это наверняка весьма почтенная личность, – ответила женщина, сидевшая за стойкой и штопавшая носки. Завсегдатаи захихикали.
– Эй, рыбка, подплывай сюда, – крикнул мужчина в блузе, – я закажу тебе пол-сетье чего-нибудь крепкого.
– Мадам, – продолжал Пистолет с достоинством, – вы не имели чести мне ответить и по вашей вине ко мне относятся здесь без должного уважения.
Хорошо сказано. У этих несчастных существ есть лишь один порок. Он так огромен, что вытесняет все остальные.
– Спускайтесь вниз, – произнесла женщина, указывая из-за прилавка на лестницу, ведущую в подвал. – В следующий раз заходите со стороны аллеи. Посетительницы того зала сюда не заглядывают.
– Мадам, – ответил Пистолет, приседая в чопорном реверансе, – примите мою глубочайшую благодарность.
– Не за что. Иди, промочи клюв, старая сорока, – выкрикнул мужчина в блузе. – Терпеть не могу таких баб!
– Эй, рыбка! Эй, спускайся в подвал! – захохотали его приятели.
Пистолет направился к лестнице, сохраняя на лице выражение гордого достоинства. У самых ступеней он обернулся:
– Если бы вы знали, какое положение я занимала прежде в обществе, вы бы поняли, почему я ищу утешения, пытаясь забыть о своих несчастьях!
Клампен спустился в погребок: через грязное оконце сюда еле проникал с улицы тусклый свет.
Закопченная лампа не могла рассеять полумрак, и в подвале было почти темно.
За прилавком сидел старик в зеленых очках и зеленом козырьке.
Это надо было видеть, придумать такое невозможно.
А увидев эту картину воочию, необходимо описать все как есть, без всяких умолчаний и ненужных преувеличений.
Старик был здесь единственным мужчиной, у этих дам – свои нравы.
Отправляясь в путешествие, они садятся в женский вагон.
Не путайте их с разбитными девицами, которые пьют и курят в Асньере, в компании веселых любителей гребли. Эти дамы не любят шуток, песен и смеха, они боятся мужчин, они уважают себя.
Они относятся к особому классу, классу душевнобольных – самому ужасному из всех.
Они делятся на две категории: одни пьют вместе или парами, другие – в одиночку.
Первых – меньше, и они не так интересны, ибо, напиваясь, эти женщины продолжают жить и могут быть отнесены к рабам известного порока.
Те же, что пьют в одиночку, – настоящие «англичанки», одинокие рыбки, главные посетительницы подобных заведений, живые трупы. Это более ярко выраженный тип: все они похожи друг на друга, все относятся к своему пьянству с исключительной серьезностью и, как русские солдаты, шатаются, прежде чем рухнуть на землю.
Эти дамы всегда подчеркнуто вежливы и не упускают случая потребовать уважения к своему полу; они претендуют на хорошие манеры; никто не знает, откуда они взялись, но они всегда утверждают, что вращались когда-то в высших слоях общества.
Холодно и решительно они погружаются в алкоголизм, как купальщицы в курортных городах смело входят в воду.
Эти особы подобны китайцам, одурманивающим себя опиумом.
Пристрастие этих женщин к спиртному отличается от других видов пьянства… Они знают, что делают. И Бог весть, какие страдания они пытаются заглушить алкоголем.
Чаще всего мне случалось размышлять об этих несчастных женщинах при посещении приютов в Англии, на родине сего безумия.
Среди всех траурных одежд, прикрытых пестрым манто нашей цивилизации, эти, возможно, самые странные и наверняка самые черные.
Пистолет все это знал и ничему не удивлялся. В подвале он сразу заметил вторую лестницу, которая, вероятно, выходила на аллею и по которой обычно спускались в эту преисподнюю.
За лестницей располагалась еще одна маленькая дверь. Она была закрыта.
В подвале собралась дюжина женщин, четверо из них сидели вместе и потягивали пунш.
Еще две играли в домино на графинчик рома.
Остальные сидели порознь и в полном молчании.
Одна из них читала засаленную книгу со штампом публичной библиотеки.
Еще две спали, уронив головы на руки, перед пустыми графинами.
Четвертая, одетая в лохмотья, считала мелочь в матерчатом кошельке.
Следующая, еще молодая и красивая, плакала.
Последняя была худой и костистой, с благородным профилем. Одета она была в очень аккуратное платье из черного шелка, седые волосы тщательно убраны под старомодную бархатную шляпку.
Жозеф Муане, кабатчик, называл ее «госпожой маркизой», что порой вызывало улыбки у этих никогда не смеющихся существ.
Пистолет занял свободный столик между стулом маркизы и лестницей.
Женщины провожали Клампена взглядами.
Любительницы пунша оживились.
– Новенькая, – зашептали они, хихикая.