Зона Посещения. Луч из тьмы - Александр Тюрин

– Всемогущество, сэр.

– Пожалуй, да. Но всемогущество – свойство богов.

– А вы бы хорошо смотрелись на Олимпе, повелитель.

– Вот сейчас, при тебе, я обращаюсь к этой ламповидной фигне, потому что она светит на все миры. Я помогу Зоне завоевать этот мир. Но, в ответ, я потребую всемогущество. Возможность сделать все что угодно. Например, остаться на Земле единственным человеком. Или дать под дряблый зад королеве. Или превратиться в сетевую функцию, вроде тебя. Еще я хочу воссоздать объект своей любви и вернуть ему молодость. Собираюсь прожить три раза по восемьдесят лет. И не желаю зависеть от клонирования органов в суррогатных носителях, которые через одного спидоносцы, не хочу заниматься регенерацией моих тканей с помощью плюрипотентных клеток, которых мастерят из моего жира, обрабатывая его всякой токсичной дрянью. Эта дорогущая хрень наверняка не настолько безопасна, как мне вдалбливают врачи-хапуги. Я не хочу зависеть от биочипов, в которые может проникнуть вирус, смастеренный грязным мудохаккером из залитой нечистотами Дакки.

Лампа образовала на своей поверхности светящуюся, почти ослепительную точку.

– Смотри, она меня поняла. И как посоветуешь поступить дальше, вавилонянка?

– Приведи ту женщину, которую сегодня утром тебе доставили люди из «Вау». Это – гаметофит.

– Ты будто читаешь мои мысли.

– Я действительно читаю твои мысли, когда ты это разрешаешь. А еще я их прогнозирую.

Дверь открылась и впустила Ингу Зебургс; губы ее дрожали от страха, взгляд блуждал и не мог ни на чем остановиться.

– Иди ко мне, крошка, не бойся, – сразу сказал Дюмон, улыбаясь столь притягательно и величественно, как умел только он (если не считать султана брунейского).

– Вы не сделаете мне зла, мистер?..

– Обращайся ко мне «сэр», я заслуживаю этого больше, чем полисмен на улице. Да и что ты, милая, какое зло? Представь, мы оба – носители всемогущества.

Она, порядком успокоившись, смущенно улыбнулась и стала очень хорошенькой.

– Уже представила. А когда я смогу пойти домой, сэр?

– Скоро, очень скоро, более того, у тебя везде будет дом.

Он подошел к ней ближе, в обеих его руках было по бокалу с древним коньяком.

– Мы сейчас выпьем за нас с тобой, Инга. А потом произойдет нечто, что нас очень сблизит, и тогда откроется весь мир, который гораздо больше, чем ты думаешь. И откроется он с неожиданной, весьма завораживающей стороны.

– А «нечто» – это что, сэр? – она с несколько виноватой улыбкой добавила: – Я не имею права заниматься сексом на коммерческих основаниях без разрешения своего менеджера, даже во внерабочее время. А по любви – извините, у нас еще не сложились отношения.

– Они сложатся, будь уверена, Инга. У нас слишком много общего.

Он сделал еще шаг к ней, она прикрыла глаза, показывая, что все же согласна.

Когда между ними оставалось сантиметров тридцать, что-то метнулось у него в чреве, тонкая шелковая рубашка лопнула еще раньше, чем живот; больно не было, напротив сладостная нега распространилась по телу, из брюшной полости появилась зеленовато-серебристая трубка со змеиной головкой, которая вошла в живот женщины. Похоже, не было больно и Инге. Широко распахнувшиеся глаза женщины, казалось, показывали только удивление и удовольствие. Словно в истоме она поднесла бокал к своим губам, немного отпила и отбросила.

Живая трубка стянула их обоих вместе. И по ней что-то прошло. Появились и другие трубки, которые, выходя из одного тела, входили в другое, как в масло.

Мгновение спустя Дюмон был полностью обтянут глянцевой пленкой и уже понял, что дышать он скоро не сможет. От него к этой бабе протянулись миллионы гифов, их внутренние полости раскрылись и соединились.

Еще через несколько минут Роджер Дюмон и Инга Зебургс были мертвы. Она пробовала перед смертью крикнуть, но он погасил ее крик поцелуем: «Молчи, дурочка, не порть великое». А из двух трупов начал прорастать нитеплазменный мицелий, соединявший наследственность двух людей и материнской грибницы.

Произошло это так.

Слипшиеся тела лопнули и срослись друг с другом. Наблюдателям-автоматам, вроде «вавилонской блудницы», было видно, что содержимое Роджера Дюмона переходит в Ингу Зебургс, но есть и обратное движение. Из них образовалось что-то напоминающее капсулу, которая вскоре достигла размеров хорошего мешка с картошкой. Что-то распирало капсулу изнутри, казалось, что это кости крутятся как в стиральной машине. Но вскоре и они хрустнули, обратились в кашицу – внутри капсулы теперь перемещалось что-то похожее на каловые массы. И вот она, раздувшись до размеров дивана, стала расползаться, как залежавшийся кокон, и из нее появился… сэр Роджер Дюмон собственной персоной. Голый и склизкий, со множеством отростков за спиной. Нет, не только сэр Роджер. Даже внешне он обладал некоторыми чертами Инги Зебургс – золотистые волосы, тонкая талия, бюст.

Он сел, из его рта выплыл большой пузырь.

– Сэр, вас можно считать Роджером Дюмоном? – робко спросила кибероболочка.

– Да. Вполне, хотя и не только, – с некоторым бульканьем в голосе произнесло новорожденное существо.

– Тогда поздравляю с возвращением, сэр, – бойко поприветствовала «вавилонская блудница». – Вас не было в живых три минуты сорок пять секунд.

– Даже не заметил. Надеюсь, я не обкакался на перерыве.

– Судя по оптическим маркерам, фиксируемым на сетчатке глаза, вы, сэр, здоровы. Хотя для более точной оценки надо взять пробу крови и провести ДНК-анализ.

– Совсем не обязательно.

– Вы что-нибудь желаете?

– У меня все есть. Спасибо, выключись.

Новый Роджер Дюмон посмотрел на себя. Версальское зеркало в тяжелой оправе из позолоченной бронзы показало гиацинтовые карбункулы глаз, лицо, выточенное из сапфира, только подвижное, волосы как лакированные. Тело, соединяющее стройность молодой красивой женщины и мускулы атлета. Идеал. И поросль видимых и невидимых гифов, которые могут проникнуть куда угодно и достичь чего угодно. Наверное, он давно хотел стать таким. Внутри он больше не чувствовал себя дряхлым и все познавшим.

С этого момента его воздействие на мир перестало быть опосредованным, оно не определялось только денежными потоками, командами для машин и директивами для подчиненных; он теперь мог напрямую проникать в мозг, синапсы, клетки всякой твари.

Он опробовал силу своего проникновения и нашел себя в поликарбоновой стене, в мраморных плитках пола, в орхидее, растущей в облачке из аэрозоля под потолком. Он чувствовал себя своим, без всяких посредников, в кристаллах и молекулярных структурах – ощущал притяжения и отталкивания атомов, паутинки электромагнитных взаимодействий, вибрации химических и вандерваальсовых связей. Он слышал музыку сфер – атомов, соединяющихся в молекулы, и молекул, сцепляющихся в вещества, и веществ, рождающих сознание.

Он протекал по углеродным нитям и медным проводам вместе с потоками электронов, пролетал с фотонами по оптическим волокнам.

Он различал желтые шарики атомов кремния, голубые шары мышьяка, фиолетовые крупинки дисперсного золота, пульсирующую электронную гущу квантовых ям.

Слышал далекий, но близкий ему шелест листвы, шорох лесного зверья, щебет птиц, жужжание пчел, поступь лани, копошение личинок, падение капель дождя.

Он присутствовал и там, где вещи теряли реальность, где пространство создавалось ручейками времени, которые просачивались сквозь мембрану вакуума – ту, что защищала плоский мир людей от Бездны, наполненной бушующей хрональной энергией.

Первое, что стал решать сэр Роджер, – как ему поступить с товарищами «по цеху». Поглотить? Наградить их гнездовьями нитеплазмы, которые пожрут их изнутри?

Но когда он стал проникать в них гифами своего мицелия, он ощутил родство с ними. И теперь ему казалось, что у него просто много лиц и личностей, и все их мысли являются производными от его мыслей. А ведь все эти замечательные роды и кланы еще задолго до появления нитеплазменной грибницы готовили и удобряли для нее почву. Нет, они должны остаться и быть как его дети, дети Зевса.

Ронни Фитцджеральд по-прежнему доставлял ему биообъекты. Черную девушку или юношу, откуда-нибудь из разоренной корпоративными войнами части Африки. Сэр Роджер поглощал их целиком, до последней молекулы, минут за двадцать, вместе с их мыслями и чувствами, и даже ощущал сладкий «остаток» – наверное, это была душа.

Но так же он поступил и с навестившей его кузиной, баронессой Эдати, которая когда-то строила на него матримониальные планы. Не удержался, когда понял, что хочет познать ее полностью. А потом стер со всех информационных носителей, удалил из всех событийных регистраторов сведения о том, где она находилась предыдущие 24 часа и куда собиралась направиться. Баронесса Эдати стала частичкой сэра Роджера Дюмона, каковыми в обычном земном организме являются митохондрии и плазмиды.