По ту сторону жизни, по ту сторону света - Виталий Иванович Храмов

Первый голос гыгыкнул, но ни слова не возразил. А второй проглотил насмешку и продолжил:

– Сынишка у меня был ровней младшему сыну Властителя, а дочь среднему ровня. Вот сын мой и пропадал всё в забавах знати. То деревянными мечами рубятся, то коней в запруде купают. Вот, чуяло материно сердце, что все эти игры со знатью до добра не доведут, нет, не слушал! Убили у меня мальца. Конями потоптали. На третий день и помер. А за ним и жена моя прибралась. Добила её гибель сына нашего.

– Что, в самом деле хворая? – удивился первый. – Я-то думал хитрая.

– Я так и понял, что ты думал, – вздохнул второй. – Властитель, конечно, помогал. Я тут с горя чуть с ума не сошёл. Работать не мог. Полсвета белого не видел. Резцом себе же чуть пальцы на руке не отхватил. Маг Властителя помог. Хоть и не разгибаются два пальца, но живые, видишь? Всю зиму я не мог работать. Не дал хозяин с голоду помереть. Дочь мою ко двору пристроил, я ночные горшки таскал, пока обратно не начал деревяшки строгать.

Второй вздохнул:

– Думал, всё, прошла беда стороной. Ан, нет, всё только началось. Дочь в матушку свою пошла – тонкая и красивая, вся такая… Вот и спохабил её сынок Властителя. Ребёночка ей заделал.

– И что? – хмыкнул первый. И ещё один шумно сглотнул. Третий. Пока молчащий. – Не для этого её Властитель в Дом брал? Всегда так – как у мальчика усы под нос пробиваются, ему постельную грелку подбирают, для утех.

– Только вот, – вздохнул второй, – выродок там родился. Властитель, говорят, своими руками удавил.

– А что не так было? Хвост?

– Шесть пальцев.

– И что? Пустое!

– И хвост, – вздохнул второй.

– А-а-а! Хвост – это от демонов! – включился в разговор третий, юный голос.

– Много ты понимаешь, сопля! – осадил его первый голос, передразнив: – «От демонов!» Ты их хоть раз видел, демонов этих? Иллюзию только? Вот и сиди, не вякай!

– И Властитель решил так же, как и этот молодой, да ранний, вышвырнул нас с дочкой из города. А роды у дочери прошли как-то не так. Кровь у неё оттуда не останавливалась. Так кровушкой и истекла, кровинушка моя.

Несколько секунд тишины.

– Знаешь, когда на твоих глазах застывает взгляд дочери, прямо у тебя на руках, когда слышишь последний выдох… Одним словом помутнение на меня нашло. Не помню, как дочь хоронил, не помню, как оказался обратно в городе. Помню, что стою над телом сына Властителя с собственным топором в руках, в крови до ушей. Как из города выбрался, почему меня не порвали собаками и не знаю. Вот с того дня и мотаюсь по Миру, от одной лихой ватаги, к другой. Вот так вот.

Трогательная история. Тем более неожиданными были слова первого:

– Ну и тварь же ты!

– Что это? – удивился второй.

– Я тебе тут душу открыл, что душегубом стал случайно! – первый подвизгивал от злости. – Да! Вор я сызмальства! Подонок! Мусор и рвань! Никчёмный я человек! Да! А вот душу людскую загубил я случайно. Придавил ту бабоньку, чтоб не шумела, да с излишком. Да так и покатился. Но я не скрываю, что я подонок! А ты тут мне слезу выбиваешь! Сказку душещипательную сочинил! Не ты такой, жизнь такая! «Не помню, как!» Как глаза мне открыл на свою подлую натуру! Весь ты такой бедный, несчастный! А ты хитрый тихушник, оказывается! Сам ужом влез к знати во двор, детей своих пристроил, дочь под сыночка хозяина подложил! Что же ты смолчал, что и жену под них подкладывал? А? Красивая, хворая, тонкая, не работала! Ты это утырку и выродкам знати расскажи! Они не знают, а уж мне-то не надо! Когда баба пашет, то она, что мужик, что лошадь – хребет весь в трещинах! Если баба не пашет, то её пашут! Тогда да! Тонкая, да красота не увядшая! И дочку по образу матери пристроил! Мужик без струмента? Плотник, что сам себе своим же струментом пальцы отрезает? Ищи дурака! Горшки он таскал! А как поймали тебя на воровстве, так и выставили из города! А девку, небось, всей стражей драли! Не сам под них подложил?

– Что ты несёшь?! – возмутился второй.

– Сидеть, хитророжий! Вскрою, как бурдюк перебродившей браги! – взревел первый. – Потому тебя живым из города и выпустили, что девкой расплатился за свою никчёмную жизнь! «Не помню как!» Ты кому по ушам прокатиться пытаешься? Мне? Вору уже три десятка лет? В город проскочить в беспамятстве? В покои знати пробраться? Даже мне то нелегко сподобить! Что же ты умолчал, как обобрал своих хозяев, да ещё и поймавшего тебя парня завалил? Сидеть! Ты жив ещё только потому, что все мы тут одним дерьмом вымазаны! Понял, молодой? Мы в дерьме по уши, все дружно будем перед Хозяином краснеть и бледнеть за грехи наши тяжкие, а этот на нас отмазку себе обкатывает! Он весь такой правильный и честный мужик, самых честных правил, а вот не повезло ему, прямо как прокляли его! Понял? Это тебя на воровстве, с голодухи, поймали, да и снасильничали, обесчестили знатные мужеложцы-извращенцы, это у меня спина розгами дублённая, да руки целы только быстрыми ногами да шустрыми мозгами, а он – не вор! Он честный! Это нас с тобой Хозяин своим Чёрным Ножём в распыл пустит, а вот его пригреет! Так я лучше тебя сейчас вскрою, падаль, чтобы ты Хозяину в спину свой топорик «отличный!» не вонзил «не помню как!».

– Не стоит! – говорю я, снимая с себя одну прозрачность. – Все мы, ты, Дрязга, прав, одним дерьмом мазанные. И все в нём по уши! Только кто-то пытается отмыться ледяной водой и едким мылом, а кто-то дерьмо это душистыми цветами укрывает. Кстати, ты молодец, Дрязга! Не ожидал! Будет у меня для тебя работа. Пока запомни слово «контрразведка», поясню потом, с чем это едят. А ты, Троекур, ещё имеешь шанс остаться живым. Уйти от нас прямо сейчас. Потому как все вы будете Вещами, в полной моей власти. И над телами вашими, и над разумами, и над душами. А это не оставит тебе никакого шанса на тихушничество.

Троекур с размаха падает на колени:

– Не губи, Хозяин! Вещью! Вещью! – ревёт он, раздирая себе на груди куртку, рубаху и обдирая кожу ногтями. – Убей, но не гони! Не могу я больше так жить! Всю жизнь, двуличную, проклятым самим собой! Да! И жену свою я сам и удавил, когда колдовского