Без Поводыря - Андрей Дай

Вот так‑то! Такие вот у нас с этим удивительным красноярским купцом наполеоновские планы. Если его «Ермак Тимофеевич» на балтийском льду себя покажет, то поздней весной из порта Кингстон–апон–Халл выдут четыре морских парохода, курсом на Норвегию. Ледокол отправиться туда же на месяц раньше, чтоб успеть разведать ледовую обстановку в Баренцевом море. Встреча назначена на рейде маленького городка Вадсё, что в Северной Норвегии, километров сто к западу от будущего Мурманска. И дальше уже — все в руках Господних. Останется тяжелый лед в проливе между Новой Землей и островом Вайгач до начала августа — придется развернуться и идти в Архангельск. Будут морские ворота чистыми — станем ждать их в Оби.

Не хотелось бы конечно, чтоб наша совместная северная экспедиция окончилась разгрузкой в Архангельске. Даже не денег жаль — хотя средств мы с Михаилом Константиновичем уже туда ввалили целое состояние — времени! Как представлю, что придется из города на Северной Двине десятки тысяч ящиков со станками и оборудованием, и несколько десятков паровозов лошадьми тащить — плохо становится. А ведь Густав Васильевич еще и несколько сотен мастеров в Англии навербовал. С семьями. Пока на десятилетний контракт, но кто знает — может быть им понравится, приживутся. Русское подданство испросят.

У нас тут вообще какое‑то заколдованное, как ругается фон Мекк, место. Осенью, как дожди зарядили, все работы по строительству железной дороги остановили. Зимой тоже рельсы укладывать нельзя — предсказать никто не брался, как путь себя поведет весной. Почти три тысячи рабочих, которых мои подрядчики из‑за Урала в Сибирь с собой привезли, должны были бы по домам отправиться…

Только мало кто поехал. Большинство — люди тертые, опытные. И грамотных среди них много. Газетку нашу, где объявления с приглашениями на разные работы, разобрать смогли. И выяснили, что за тот труд, за который в Москве и окрестностях едва–едва рубль в день дают, у нас — полтора. И продукты дешевле. И ссуды на строительство жилья банки охотно дают. А рук рабочих везде не хватает. И в Никольской, и Тундинской, и в Яе. Грузчики в Черемошниковском порту всегда потребны и строители. Шахтеры в дефиците — и в Судженке и на Ампалыке.

Так что брали люди расчет в конторе фон Дервиза и тут же письма домой писарям диктовали. В губернию жить зазывали. Сам Павел Григорьевич за Урал так и не нашел времени выбраться, а вот главный инженер и распорядитель — Карл Федорович фон Мекк весь сезон у нас. С нашими реалиями успел ознакомиться. И прекрасно понимал, что весной люди, устроившись, обжившись, и избаловавшись высокими заработками, уже дорогу строить не пойдут. Придется им новых в России искать. И учить.

Кстати. На счет учить, тоже на симпозиуме много споров было. Я, в рамках своего прожекта Торгово–Промышленной палаты, и техническое училище предусматривал. Где‑то же нужно было готовить специалистов, которых пока еще в регионе почти и не было вовсе. Машинистов для паровых машин, как для паровозов, так и для пароходов. Всяких сцепщиков вагонов и ремонтных мастеров в депо. А начнем строить дорожную технику?! Ей тоже должен кто‑то уметь управлять, а при необходимости и чинить. Да мало ли, каких еще спецов нужно будет. Главное, чтоб учебное заведение было, а количество специализаций можно будет потом менять по мере надобности.

Но основным, так сказать — камнем преткновения, стали телеграфные классы.

В середине октября телеграфная линия дошла, наконец‑таки, до Барнаула. Степан Иванович Гуляев отправил в столицу, в Российское Императорское Географическое Общество первую депешу, и на том развитие сети проводной связи окончилось. Приобщать окружные городки и селения западной Сибири к благам сверх быстрой связи никто и не собирался.

В середине прошлого года, стараниями, кстати, директора Сибирского комитета, старого моего знакомого — Владимира Петровича Буткова, почтовый департамент, вместе с телеграфной частью, был выведен из состава МВД, с образованием нового — Министерства почт и телеграфов Империи. И тогда же, новенький портфель получил давний приятель и союзник Буткова, в апреле текущего года даже получивший титул графа, Иван Матвеевич Толстой.

Оба, что Владимир Петрович, что Иван Матвеевич, в совершенстве умели держать нос по ветру. И в нюансах придворной политики разбирались так, что даже завидно. Вот и рассудили, что пока нынешний император здоров, и намерен царствовать еще лет этак десять как минимум, то и держаться следует в рамках Его Императорского Величества приоритетов. Которые, к слову, Александр Второй и не скрывал. Полагал, что, кроме всяческих на пользу стране реформ, наипервейшей его задачей является возвращение Российской Империи былого при Николае международного авторитета. То есть — отмены Парижского трактата и активного участия в европейской политике. Восточное и Среднеазиатское направления считались… ну, как бы — побочными. Не на втором месте, а где‑то на третьем–четвертом. Между новостями о новом восстании в Китае, и донесениями о Большом ежегодном бале в Гессен–Дармштадте.

Это я к тому все рассказываю, что вы поняли, почему на этих двух господ даже тень стоящего за моими плечами цесаревича Николая никакого влияния не оказывала. Я к ним и так, и этак. Прожекты писал и рапорты о необходимости скорейшего развития сети проводной связи на окружные столицы региона. Хитрил, доказывал выгоды от устройства телеграфного сообщения с Верным и Ташкентом. Вычерчивал таблицы и схемы проведения кабеля в Кобдо и Улясутай. Намекал о телеграфных станциях в Китае, как о важнейшем источнике разведданных о ситуации на территориях южного соседа. А им, Буткову с Толстым, что в лоб, что по лбу. Казенные, лаконичные отписки: «Сим уведомляем, что в настоящее время министерство прожекты в Азиятской части Империи не рассматривает».

А вот господин Карл Сименс был совершенно иного мнения. Я в Санкт–Петербург, в русское представительство компании «Сименс и Гельске» телеграфную депешу в понедельник отправил, а в среду получил ответ, что ко мне в Томск уже отправился специалист компании, уполномоченный и для ведения деловых переговоров.

Георг Альберт Шнитке еще до ледостава успел. И, к вящему моему удивлению, привез с собой подробные расчеты, трассировки и карты трех линий, о которых я в своей депеше Сименсам заикался. Барнаул–Бийск–Кузнецк, Бийск — Кош–Агач, и Бийск — Семипалатинск. Хотелось бы еще конечно Тюмень — Самарово, но это можно и позже. Когда гидрографы на мой вопрос кивнут.

Центральная контора частной сети, как не трудно догадаться, должна была располагаться в Бийске. И соединяться с общеимперской посредством Барнаульского почтамта. Герр Шнитке подтвердил — ничего сложного. Чуйский тракт, хоть и изобилует спусками и подъемами, однако же, вполне доступен для работ. Остальные направления — это вообще практически равнина. И технология переброски кабеля через реки, даже такие широкие, как Обь в месте слияния Бии и Катуни, отработана.

Была с собой у Георга и смета работ. Причем, по нынешним временам, и сумма после слова «итого», меня совершенно не напугала. Всего каких‑то сто двадцать две тысячи серебром. Плюс, шестнадцать — за восемь телеграфных аппаратов господина Морзе. Дальше и вовсе смешные суммы. Две тысячи в год за обучение специалистов — без указания числа студентов, кстати. И рубль с версты — за профилактические работы и плановое обслуживание сложнейшей электроники. В год, естественно. Ерунда, в общем.

Телеграфная депеша из Томска в любой город России, менее чем из двадцати слов, стоит сорок рублей ассигнациями. В Европу — втрое дороже. А если слов больше двадцати, то каждые десять увеличивают цену в полтора раза. По Сибири почему‑то вдвое дешевле. Только Ирбит, волей столичных знатоков — это уже Урал. Екатеринбургская губерния. А в феврале–марте, когда там ярмарка проходит, провода аж звенеть от напряжения начинают, столько туда–сюда посланий летит. По сорок рублей каждое, едрешкин корень! А вы говорите…

Так что, этим «рупь с версты» меня Шнитке не напугал. Мы эти расходы за один февраль отобьем. А за пару лет — и все вложения. Потом дальше на юг двинем, в Верный и Ташкент. Там как раз американский длинноволокнистый хлопок вырастет, и российские ситцевые короли в моем телеграфе весьма и весьма заинтересованы будут.

Оставалось убедить в этом симпозиум. Мог бы конечно и сам все сделать. Деньги есть. Но не стал. Из чисто политических соображений. Я хотел, чтоб эти линии стали как бы общественными. Сибирскими. Общими. Чтоб хоть по одной акции, на рубь, но в каждой семье было. Чтоб, когда какому‑нибудь ухарю только в голову пришло столб свалить, или проволоку украсть, а ему уже соседи по рукам жердиной. Не смей! Это наше! Ну и, когда нужда телеграмму куда‑нибудь отбить, на какую станцию владелец акции пойдет? Вот и я уверен — на общую, сибирскую. Особенно, если станций будет много. Не одна на триста верст, а в каждом селе, например.