Без Поводыря - Андрей Дай

Сначала купцы стеснялись. Между собой шептались, переговаривались. Потом томские — они меня давно знают, и к идеям моим привыкнуть успели — стали вопросы задавать. А я стал отвечать. Образно. С примерами. Разъяснял.

Из евреев первым «честный поляк» Хотимский решился — поинтересовался, как быть с запретом для подданных иудейского происхождения на некоторые виды деятельности. Я даже рот открыть не успел, как Куперштох вскочил — рассказал, как совместно с Ерофеевыми спиртзавод строил. Похвастался даже, что уже три суда выиграл. Окружной начальник, этот неугомонный Борткевич, решил — не мытьем, так катаньем… Только не на того напал. Ерофеевы помогли своему соинвестору из Казани пронырливого стряпчего выписать, а тот как с делами ознакомился, ах руки потер одну об другую. Таким ему это дело вкусным показалось. Теперь, Лейбо Яковлевич намерен встречный иск Фортунату Дементьевичу вчинить. За попрание, так сказать, деловой чести.

Насмешил всех, в общем. Потом как‑то проще стало. Вроде как этот старый еврей нас всех, разных, во что‑то одно объединил. Споров, конечно, еще много было, уточняющих вопросов и вопросов коварных. О железной дороге и о железе много слов сказано было. Кого‑то чугунка откровенно пугала, другой дождаться первых гудков паровозов не мог — ему товар в Россию везти нужно было, и он понимал, что Транссиб позволит оборачивать капитал не раз в год, а два или даже — три.

Железо было нужно многим. Спрос был таким, что купчины были готовы в бороды друг другу вцепиться. Весной бум земельных продаж прошел, а к осени на новые уделы переселенцы приезжать стали. Чем‑то арендаторов хозяева снабжали, но большую часть инвентаря — лопаты, например, топоры, насошники лили плуги — планировали закупить уже на месте. Многие местные торговцы подрядились этих переселенцев снабжать, и столкнулись с жесточайшим дефицитом металла.

Рассказал и о железе. Попросил Ваську Гилева выступить. Он, считай, все лето бумаги на концессию выправлял и знающих людей по европейской части империи выискивал. Зимой, после ледостава, планировал к месторождениям заранее срубленные и разобранные избы перевозить, и начинать помаленьку ковырять гору. И железную и угольную. И все бы хорошо, но чуточку они с братом сил неподрасчитали. Дорогое это оказалось удовольствие — на пустом месте шахты и доменные печи строить. Василий Алексеевич еще до начала мероприятия предупредил — если речь зайдет о железе, да найдется желающий капиталы вложить — в них, Гилевых, пальцем тыкать.

Тюменские и Тобольские промышленники таких проблем не имели. У них Урал рядом, а там этого гуталина… Гм… Короче говоря, там предложение было даже несколько выше спроса. Дело доходило до того, что Иван Иванович Игнатов — владелец одной из четырех тюменских верфей, уже года этак два, на Суворовских заводах только чугун в чушках покупал, а железо уже у себя переделывал. Сам железо делал, сам паровые машины собирал, и пароходы тоже сам строил. Вообще — интереснейший человек. Родился в 1833 году в старинном русском городке Белев, и так бы там всю жизнь и прожил бы, да случилось ему в начале шестидесятых годов за карточный стол сесть. Человек он увлекающийся и азартный. В итоге, и свои деньги все проиграл, и имение брата, и чужие, взятые в долг…

Потом успокоился. На иконе поклялся больше никогда в жизни ни во что на деньги не играть, и уехал в Сибирь за счастьем. И ведь нашел. В Тюмени — известный человек. Убежденный холостяк и бабник, однажды из Томска целый пароход девиц привез. В Тюмени место было, Потаскуем называлось оттого, что никому не нужно было. Там и трава‑то нормально не росла — заброшенное, скучное место. Самая окраина. И вот именно там Иван Иванович свой дом и построил. А за ним следом и другие Тюменские богатеи — пароходовладельцы Иванов и Колмаков, корабел Вардроппер. Только место это так и называется — Потаскуй. Но уже по другому поводу…

Так этот Игнатов, тут же предложил Гилеву помощь. И специалистами, и деньгами. Еще предложил акционерную пароходную компанию на Алтае создать. Чтоб товары возить. Тот же чугун на мои заводы, или хлеб поближе к будущей железной дороге. Я им еще и пассажирские корабли порекомендовал построить. Желающих быстро и без пыли путешествовать уже сейчас много, а будет и того больше.

Томский городской голова, Дмитрий Иванович Тецков, только о новой пароходной компании услышал, надулся как мышь на крупу. Ему новых конкурентов не хотелось иметь. Он с компаньонами только–только с одним справились, со слишком уж активным Адамовским, а тут новые появляются. Тецков, быть может, умом‑то понимал, что рек у нас много, места всем хватит. И даже если пароходов в десять раз больше будет, и для них грузы найдутся. По тому же вон Иртышу в Синьдзян дойти можно. А там армия. А армия всегда в чем‑нибудь нуждается.

Дмитрий Иванович не только из‑за пароходов на меня обижался. Ему еще Томскую выставку жаль этой непонятной торгово–промышленной палате отдавать было. Одно дело, когда в павильоне достижения местных выставлены, и совершенно другое — если со всей Западной Сибири. Тем более что, наш Экспоцентр как‑то сам собой, наряду с часовней Иверской Божьей матери, одной из главных достопримечательностей Сибирской столицы стал. Всякий, кто впервые в город попадал, непременно в стеклянный дом шел на новинки и чудеса науки поглазеть. Привык Магистрат там распоряжаться. Товары одного купца выставлять, а другим от ворот поворот. Теперь же, если этим «ВДНХ» все общество станет распоряжаться, все, вроде как, в равных условиях окажутся. О том факте, что эту выставку вообще‑то я придумал, а организовал — Менделеев, в магистрате уже благополучно забыли.

Сложный, на самом деле, вопрос. Ссориться с томскими купцами, только ради дружбы с Тюменскими и Тобольскими — было бы совершенно не рационально. Но и идей о том, как достичь компромисса у меня не было.

И даже скорые выборы так называемого, попечительского, совета палаты, куда от Томска единогласно выбрали и Тецкова и Асташева, лишь слегка сгладили острые углы, но никак не убрали проблемы. Еще и Николай Тюфин ярился. В своей краткой, но емкой речи, обычно достаточно уравновешенный человек, он наверное раз пять свое любимое и единственное ругательство произнес — «чуча те в нос»! Он был записан купцом не томским, а тюменским — там его отец, Наум Андреевич проживал. А от Тюмени в совет Игранова с Гуллетом выбрали. Последний хоть российского подданства не имел, числился только «пребывающим» и гражданином Великобритании, однако же был весьма и весьма уважаемым в Сибири человеком.

К слову сказать, тот самый Гвейвер, что так нахально уселся в первых рядах партера, с тюменским кораблестроителем Гуллетом, хоть и земляки были, а относились друг к другу, как Ленин к мировому империализму. Санкт–Петербургский англичанин даже высказал что‑то вроде то, что, дескать, в просвещенной Англии никаких палат нету, а предпринимательству весь мир поучить может. Зря он так. Брякнул, можно сказать — не подумав. В нашей купеческой братии тоже разногласий хватает. Некоторые семьи уже несколько десятилетий враждуют — поди, уже и забыли, с чего все началось. Интриги, подкуп и диверсии на предприятиях противника — обычное дело. Как работники Тецковского «Комиссионерства» приготовленные для пароходов Адамовского дрова по берегам выискивали и жгли, хотя бы вспомнить. Но тут, когда их всех, скопом, азиатами дикими обозвали, в миг один объединились. Такого нашему иностранному гостю наговорили — иной бы со стыда сгорел, или в драку бы полез. А этот только улыбался презрительно. Вот зачем он к нам приехал? Какие у него теперь тут дела могут быть? С ним же теперь и здороваться перестанут…

А как Альфонс Фомич Поклевский–Козелл переживал! Он всего три года назад в село Талицу, Екатеринбургской губернии, на жительство переехал. И уже года два как Екатеринбургским же купцом числится. А ведь начинал в Тюмени. Первым на верфи Гуллета пароход заказал. За машиной к кораблю сам на Урал ездил. Родоначальник, можно сказать, западносибирского пароходства. Сейчас в нашем регионе у него только, прииски остались. Пароходы и доли в других предприятиях распродал. Думал, там — ближе к Камню, и людей куда больше живет и жизнь веселей. Откуда он знать мог, что тут я такой неспокойный заведусь?!

Теперь вот осознал. Хотелось бы ему, не старому еще, пятидесятилетнему, крепкому мужику, чем‑то отдаленно похожему на Тецкова, в нашей бурной деятельности поучаствовать, да никак. Другой регион — другие правила.

Но о гидрологах все‑таки именно Альфонс Фомич вспомнил. Телепат он что ли? Я приехавших офицеров у себя в усадьбе поселил, от контактов с горожанами пока хранил. Думал сюрприз под окончание симпозиума сделать.

А он, Поклевский, сначала по поводу железной дороги высказался. Что, дескать, непорядок это — когда сибирских же виднейших людей, от владения главной магистралью отодвинуть хотят! Столичным, мол, Штиглицы с Гинцбургами по нашей дороге и проехать никогда в жизни не доведется, а они акциями владеют! Вот, рассказал, как была подписка на Горнозаводскую дорогу, для которой как раз сейчас вовсю изыскания выдуться, так Правление ее всех местных поучаствовать приглашало. И даже он на двести тысяч обязательство дал. И на западносибирскую бы столько же дал бы, да никто не спрашивал. Побрезговали — значит.