Дорога дней - Хажак Месропович Гюльназарян

— Ой, господи, какие же вы все одинаковые! Настоящие дикари…

Печенье все-таки мы съели.

Так Чко познакомился с Егинэ и очень подружился с ней.

До самого сентября я и Чко ходили на речку купаться, а по воскресеньям к нам присоединялись Вардан, Татос, Шаво и Пал.

До начала занятий я и Чко несколько раз побывали в школе. Там шел ремонт, и у председателя учкома Асатура всегда находилось для нас какое-либо «особо серьезное» задание.

Чко до того надоели эти поручения, он был так зол на Асатура, что всерьез разрабатывал план мести, собираясь всыпать ему как следует.

Зарик кашляла все лето, и, хотя каждое утро мама кормила ее медом с маслом, в конце августа она слегла…

Первого сентября я и Чко без всякого энтузиазма отправились в школу.

УРОК

Прозвенел звонок. В класс вошла та самая женщина, которая дремала на заседании приемной комиссии. Это, оказывается, была наша классная руководительница Элиз Амбакумян. Она в свое время окончила русскую гимназию и сейчас преподавала армянский язык и литературу. У нее было предлинное прозвище «Школа умерла — да здравствует школа», но все предпочитали называть ее просто «Умерла — да здравствует». Прозвище имело свою историю, которая передавалась из уст в уста, о ней знали все — и ученики и учителя. В первый же день занятий ее узнали и мы с Чко.

Несколько лет назад на республиканском совещании преподавателей (между прочим, на этом самом совещании товарищ Шахнабатян назвала нашу музыкальную школу «конторой зурначей») барышня Элиз Амбакумян произнесла пламенную речь. С того дня она завоевала неоспоримый авторитет в глазах Шахнабатян, Газет-Маркара и им подобных, став новым теоретиком педагогики.

В своем выступлении Элиз Амбакумян громила старую школу, этот «очаг буржуазных идей».

«Желаем мы того или нет, все равно старая школа отмирает, — сказала она в заключение. — В прежние времена, когда король умирал, народ провозглашал: «Король умер — да здравствует король!» Мы же провозглашаем: «Школа умерла — да здравствует школа!»

Ей многие аплодировали. Но когда дело дошло до конкретных вопросов, выяснилось, что в «социалистической» программе Элиз Амбакумян есть удивительные вещи. Тем не менее несогласные с ней, и в их числе заведующий музыкальной школой Азат Папаян, были удалены из зала. Прошла программа Элиз Амбакумян.

И эта-то программа теперь тяжелым бременем легла на плечи всех ребят.

В то время не только мы, дети, но и многие из взрослых не понимали, что программа «Умерла — да здравствует» не имеет ничего общего ни с социализмом, ни с истинно трудовым воспитанием. Эта программа означала разделенный на несколько звеньев класс и дремлющую в углу Элиз Амбакумян. Означала, что Асатур Шахнабатян теперь второй человек в школе после заведующего Газет-Маркара. Она означала также, что мы, вместо того чтобы специализироваться в политехническом обучении, три раза в неделю должны таскать доски на деревообрабатывающем заводе.

Одним словом, программа означала, что воистину старая школа умерла, а мы — участники похоронной процессии.

Урок начался. Мы небольшими кружками уселись за столы. «Умерла — да здравствует» в прошлый раз задала на дом составить план к какому-то стихотворению, под названием «Верблюд». Теперь она читала книгу, сидя у раскрытого окна, а мы проверяли друг у друга домашнее задание.

В нашем звене, кроме меня, Чко и Асатура, который, как старый знакомый, «великодушно согласился» лично следить за нашей успеваемостью и поведением, были еще две девочки: Тели́к, круглолицая, с круглыми глазами, с короткими волосами и, как говорил Асатур, с коротким умом, и Шуши́к, голубоглазая хохотушка, с золотистыми волосами и золотистыми веснушками, которая смеялась всегда, даже когда плакала.

— Рач, проверяй! — приказал Асатур.

Я взял план, составленный Шушик, который приблизительно выглядел так:

«О чем написано стихотворение? — Стихотворение написано о верблюде».

«Где поэт встречает верблюда? — Поэт встречает верблюда в пустыне».

«В каком состоянии находится верблюд? — Верблюд печален, потому что в пустыне появились чужие люди». И т. д. и т. п.

В плане Телик было только два вопроса:

«Кто верблюд? И где верблюд?»

Наш с Чко план был примерно таким же. Зато план, написанный Асатуром, едва умещался в тетради, там было множество разнообразнейших вопросов:

«О чем написано стихотворение? Где живет верблюд? Почему печален верблюд? Представителем какого класса является верблюд? Что такое класс? Что такое колония?..» И т. д.

Асатур снисходительно улыбался. Телик с благоговением смотрела на него. Шушик засмеялась и дерзко сказала:

— Тебе мать помогла так много написать, да?

Я и Чко нервно покусывали кончики карандашей.

Проверка окончилась, звеньевой Асатур подошел к «Умерла — да здравствует» и громко отчеканил:

— Товарищ Амбакумян, проверено, подпишитесь!

Учительница зевнула, закрыла книгу, улыбнулась Асатуру, затем подошла к нам и, не заглянув в тетради, подписалась в зачетной книжке звена. Урок кончился.

Вечером я и Чко снова пошли к товарищу Папаяну. Они с Егинэ решили заниматься с нами по старой школьной программе.

„МОДЕЛЬНЫЕ“ ТУФЛИ

Два дня подряд лил дождь.

На огороде луковые грядки потонули в воде.

Тан, тин, тон! — монотонно падали в комнате капли. Все ведра, корыто и даже тарелки были расставлены на полу. В единственном сухом углу, куда я и отец перетащили тахту, лежала Зарик.

Термометр, который бог знает когда был куплен и всегда мирно почивал в мамином сундуке, теперь лежал возле тахты, на покрытом газетой стуле, и с холодным безразличием показывал 38 градусов.

Так было всегда: днем 37,5, после обеда — 38. Вначале мама даже подумала, что термометр испорчен.

— Этот проклятый еще со времен царя Нико́ла. Кто знает, может, испортился?