Наша улица (сборник) - З Вендров

"Приличные люди" видели достоинство Америки в том, что там никакая работа не считается зазорной. Здесь, в родном городе, такой человек скорей умрет с голоду, чем унизит себя физическим трудом, в Америке же все можно.

Молодые парни, не имевшие ни малейшего желания "служить Николке" или же, по примеру отцов, похоронить себя на всю жизнь в грошовых лавчонках, полуинтеллигенты, носившиеся с туманными мыслями о свободе, находили для себя выход в эмиграции.

Люди жили в постоянном ожидании "леттерс", "маниордерс" и "пикчерс" из Америки.

Не писем, не денежных переводов и фотографий, но именно "леперс", "мани-ордерс" и "пикчерс", как называли это в своих письмах их мужья, сыновья и дочери.

Шоп и фектори, бизи и слек, страйк и локаут, босс и форман [Мастерская и фабрика, занятость и безработица, забастовка и локаут, хозяин и мастер (англ.)] - все эти слова были известны в городах и местечках черты оседлости.

В потогонных мастерских Нью-Йорка и Филадельфии, на шахтах Пенсильвании, на сталелитейных заводах Питсбурга, на фермах в Висконсине, на плантациях Калифорнии тяжело трудились десятки тысяч евреев, белорусов, украинцев и поляков, не нашедших себе места в царской России.

Еще раньше, когда я жил в родном городе, мой старший брат, уехавший в Америку потому, что "ненавидел царя", не переставал мне писать, чтобы я выкинул из головы все аттестаты и дипломы и приехал к нему.

"Все, чего ты можешь дождаться от Николки, - это борща с кашей в одной из его казарм, а то и тюрьмы, если тебe захочется сказать свободное слово". "Страна золота" - писал мне брат, - тоже не рай, как некоторые себе представляют: достаточно приходится выбиваться из сил для того, чтобы как-нибудь прожить. Но здесь, по крайней мере, тебе не надо бояться погромов, здесь ты можешь сказать, что тьбе наплевато на самого президента, и никто не упрячет тебя за это в тюрьму".

- Он погубит нас своими письмами! - возмещался отец. - Расписался, герой! Сидит в Америке и показывает кукиш в кармане русскому царю.

То, что в Америке можно плевать на президента, мне очень понравилось, но ехать туда не хотелось. Я слышал, что Гретхен, разбившая мое сердце, уже успела выйти замуж за своего двоюродного брата Джека Винстона с его "фойрничер стор", так на что сдалась мне Америка? Теперь, однако, когда рана, нанесенная моему сердцу Гретхен, по временам только слегка ныла доказательство, что она начала заживать, и, когда я к тому же убедился, что звания выше лакейского в древней столице Российской империи мне не добиться, я решил ехать.

Но как? Где взять денег на дорогу? Брат не был в состоянии дать мне их. "На дорогу до Лондона я постараюсь наскрести для тебя денег, это я как-нибудь осилю. А в Лондоне тебе придется на некоторое время задержаться, поработать и самому накопить денег на дальнейшую дорогу", писал мне брат.

Так и порешили.

Еще в бытность мою в Лодзи я, сидя однажды в "млечарне", где за двадцать грошей можно было получить овсяную похлебку и хлеб с маслом, случайно познакомился с одним "верным человеком". За пятьдесят рублей он брался доставить в Англию целым и невредимым любого со всеми его пожитками.

Зтот самый "верный человек" и повел меня к границе вместе с целым транспортом бесправных людей, без заграничных паспортов и без железнодорожных билетов. Были здесь евреи, поляки, белорусы, парни призывного возраста, женщины и дети, направлявшиеся к своим мужьям и отцам по ту сторону океана.

- Зачем платить за билеты, - говорил "верный человек", - если я могу столковаться с кондуктором за полцепы?

Границу мы переходили в тихую зимнюю ночь.

- Боже милостивый, - шептали женщины, - господь всемогущий, дай нам благополучно добраться ..

Но "верный человек" не нуждался в помощи бога для своих рискованных операций.

- Не бойтесь Идите смело, - успокаивал он толпу - Все обеспечено От начальника до часового на границе...

Да идите же, юворю, смело, как в баню.

Женщины, однако, верили, что с богом оно спокойнее, и не переставали шепотом звать его на помощь

- Замолчите, бабы, тише, хватит вам бормотать! - сердился "верный человек".

Вскоре он нам объявил:

- Поздравляю, мы уже находимся по ту сторону границы. Теперь вы можете галдеть сколько душе угодно, - сказал он, обращаясь к женщинам.

В ту ночь я перешел две границы - границу родины п границу своей юности ..

1912-1960

НА ЧУЖОЙ ЗЕМЛЕ

НА ЧУЖОЙ ЗЕМЛЕ

1

Постучали во входную дверь. Три удара дверным молотком: два быстрых, один за другим, и чуть погодя - третий. Так обычно стучал почтальон.

Не отрываясь от стирки, Малка оглянулась на детей, игравших в уголке на полу, и сказала:

- Эйби, Сэми, подите кто-нибудь откройте дверь. Там почтальон письмо принес.

Она снова склонила голову над лоханью, уголком глаза выжидательно поглядывая на дверь.

Через минуту Эйби, запыхавшись, вбежал в комнату с возгласом:

- Ма, это не почтальон! Это какие-то чужие дяди!

В дверях показались двое: первым вошел приземистый толстый господин с круглым багровым лицом, обрамленным бахромкой седых бакенбардов, которые сходились у него под плотным, гладко выбритым подбородком, придавая ему сходство с шотландским фермером или, скорее, с голландским рыбаком, какими их изображали старинные живописцы. Вслед за толстым господином в комнату бочком втиснулся высокий угловатый еврей с бородкой, в длиннополом сюртуке, в сапогах с мягкими голенищами и в суконном картузе с широкой тульей. С первого взгляда можно было узнать в нем "чужака", который только что приехал из какого-нибудь литовского местечка.

При виде двух посторонних мужчин Малка быстро откинула упавшие на лицо волосы, вытерла кое-как о передник распаренные мокрые руки и, крикнув: "Тише, дети!" - больше по привычке, потому что дети, разинув рты, молча глазели на чужих "дядей", - бросилась к газовому рожку.

Прибавила огня, всмотрелась во второго посетителя и, всплеснув руками, радостно воскликнула:

- Боже мой, да это же дядя Хаим! Дядя Хаим приехал!

- Ну вот, я доставил вас к вашим родственникам, - сказал господин с бритым подбородком. - Я из "Джуйш шелтер" ["Джуйш шелтер" - организация, обслуживающая вновь прибывших иммигрантов-евреев], - пояснил он, обращаясь к Малке. - А теперь я пойду - надо и других отвести к их землякам. Гуд бай, миссис.

Малка засыпала гостя вопросами:

- Что у вас слышно? Как там тетя Гнеся? Как детишки, дай им бог здоровья? Барнет хотел вас встретить на Викториастейшн, - трещала она без умолку, не давая гостю слово вставить. - Но его, видно, не отпустили в рабочее время, чтоб им пропасть, проклятым эксплуататорам... Положим, сверхурочно он сегодня работать не будет, хоть бы там не знаю что... Сейчас он уже должен вернуться, - она бросила взгляд на часы и вдруг, спохватившись, воскликнула: - Да что это я, человек с дороги, устал, проголодался, а я тут разболталась... Может, выпьете стакан чаю? Закусите? Нет? Ну тогда хоть умойтесь с дороги...

В комнате пахло мокрым бельем, непроветренной детской постелью, мышами, но Хаиму казалось, что он попал в рай.

Несколько часов подряд бродил он по городу вместе с большой группой других иммигрантов, которых работник "Джуйш шелтер" должен был развести по родичам и землякам. Шли от дома к дому, ждали, пока провожатый вводил очередного подопечного в квартиру и сдавал "с рук на руки" хозяевам, потом отправлялись дальше.... Хаим тащился по улицам и переулкам Ист-Энда, и ему казалось, что они идут вечно. Он не мог разобрать, день теперь или ночь: все вокруг застилал мутный грязно-желтый туман, от которого трудно было дышать. Провожатый назвал его "фоп, что ли... На улицах горели большие газовые фонари, но их свет не достигал земли, пропадая в густом тумане.

В двух шагах ничего нельзя было разглядеть. Слышались только звонки трамваев, которые медленно ползли по рельсам, топот лошадиных копыт и гудки омнибусов. На перекрестках пылали жаровни, у которых грелась бездомная беднота.

Чем дольше Хаим шел, тем сильнее им овладевала усталость. Тревожные мысли о будущем, беспокойство, которое он испытывал все время, пока ехал сюда, отступили назад, заглушенные смутным страхом перед окружавшим его настоящим. Жутким казался ему этот мрак, весь этот странпый мир, где день похож на исчь, где все не такое, как дома, чужое, пугающее... Постепенно и это чувство исчезло. В голове стоял туман, такой же густой, как на улице. Одна только мысль шевелилась в его мозгу: как бы не отстать от компании, не потерять провожатого. Один, в этой непроглядной тьме, он пропадет... Он страшно устал, тело ныло, как после долгой тяжелой работы. Хотелось поскорее добраться до места и лечь, лечь... Думать он будет потом, когда отдохнет.

После мрака и пронизывающей сырости улицы на него здесь пахнуло теплом и уютом родного дома.

- Ух, все косточки оттаяли... Хорошо!

Вскоре вернулся с работы Барнет, по-старому - Берл.

Он тепло расцеловался с Хаимом и просил извинить, что не встретил его на вокзале.