Отторжение - Инна Тронина

Что он сказал? «Хоть один нашёлся…» Как будто даже обрадовался, что нашёлся. Раскаялся? Жить надоело? Кошмары по ночам душат? Теперь не поступил бы так? Не прочь даже умереть? Ясно одно: он не забыл сделанного год назад. И не меньше нашего с шефом думает на эту тему. Только что он думает? Если бы всё решал я, а не Озирский, узнал бы обязательно. А потом решил бы — жить полковнику или не жить.

Озирский часто повторял, что раскаявшийся грешник светлее вечного праведника. Он узнал вкус греха и сплюнул, разжевав сей горький плод. Это если раскаялся. А вдруг нет? «Хоть один нашёлся…» Где же вы больше года болтались? Слабо было? Только теперь осмелели, защитнички? После амнистии решили, что можно пощёлкать пустым пистолетом под носом у того, до кого легко добраться. Репрессий ведь не было — теперь можно и гонор показать.

Блин, как мне тошно! Поехать бы к Соньке и надраться. Наверное, не я назначен в убийцы полковнику. Против судьбы не попрёшь. Не я. и всё тут! Ведь пристрелить — это ещё не самое страшное. Бывает такая жизнь, которая хуже смерти. Похоже, что Ронин хотел именно сейчас со всем покончить, а не ждать чего-то другого, худшего. Откупиться задёшево, кинуть* свою судьбу. Почему-то я уверен, что с завтрашнего утра полковник не обзаведётся охраной.

Я гнал «Москвич» по Шоссе Энтузиастов в сторону области, даже не проверяя «хвост». Только открыл ветровое стекло, ловил губами ветер и снег. «Дворники» мотались перед глазами, вызывая тошноту. И в то же время хотелось курить, пить. Хотел уже купить в ларьке банку водки «Чёрная смерть», но потом решил пока побыть трезвым. Ничего, у Соньки я оттянусь.

Огни Москвы кружились по бокам трассы, как мошкара. Хотелось отогнать их, зажмуриться. Но я не имел такой возможности, и потому упрямо мчался сквозь пургу. Чутьё подсказывало мне, что Ронин не послал погоню.

В Южном Измайлове я поставил «Москвич» в гараж, запер на замок. Прошёл туда, где стоял мой «Сааб». Там, в холодильнике, нашлась банка пива «Холстен». Осушив её в один глоток, я начал отдирать усы, удалять крем. Потом спрятал парик в укромное место. Пистолет и перчатки нужно кинуть в реку, если без приключений доеду до неё.

Оксанка, не знаю, как понимать её — за здравие или за упокой… Она просила дать «настоящих бандитов», но не отправлять к Ронину. Теперь и я хочу того же. Надо попросить у шефа сложное дело, с риском. Но ведь сегодня-то он меня к Ронину не посылал! Я или должен считать полковника нашим общим врагом, или убедиться, что Андрей в чём-то не прав.

Два провала в месяц — это слишком. Если поскользнусь ещё раз — нужно возвращаться в Смоленск и жить там на заработанные ранее средства. Буду тренироваться в стрельбе целый год, и только после этого рискну вновь предстать перед шефом…

Я валялся на ветоши, вдыхал бензиновую вонь. Ловил на язык последние капли пива. А вдруг мои грехи падут на детей? Скоро ведь их будет трое, не считая дочери от первого брака. Вдруг кого-то из моих сыновей тоже убьют на лестнице? И как я тогда на это посмотрю? Или, наоборот, мои пацаны подадутся в киллеры?

Им ведь не объяснишь, что не за деньги, а за идею убивал я всяких воров, а сегодня хотел замочить палача. Надо Аську свозить на УЗИ, в Москву или в Питер. В Смоленске пока прибора нет. Хоть бы девчонка родилась — хоть за неё спокойнее будет. А вдруг действительно вина отцов ложится на детей? И мои уже сейчас помечены роком? Вот уж тогда лучше бы им никогда своего отца не знать и расти чистыми…

Я встал с ветоши, подошёл к раковине. Пустил из крана ржавую воду и вымыл лицо. Потом накрепко вытерся вафельным полотенцем, распечатал пачку «Беломора». Проверил, нет ли по близости ёмкости с бензином. Но, только успел сделать две затяжки, как в «Саабе» загудел телефон. Не выпуская изо рта папиросу, я сел за руль, поднял трубку.

— Брагин…

— Привет, Ромыч! — быстро сказал Озирский.

По его тону я понял — о самоволке ничего пока не известно. — Ты куда пропал? Там Сонька визжит.

— Так, по Москве катался. Нельзя, что ли?

А вдруг Андрей уже всё выяснил, и теперь меня проверяет?

— Я ведь пока в резерве? Или уже нет?

— Уже нет, — заявил Андрей. — Приезжай, дело есть. Не бойся, оно плёвое. Только поездить нужно.

— Куда и когда ехать?

Без грима я не был похож на того киллера, что ждал Ронина у дверей. Да и «тачка» у меня будет совершенно другая.

— Забирай Божка и вези на Звенигородку. Он тоже позарез необходим.

— Кому?

Вроде, пронесло. Шеф не стал бы так долго тянуть. И, тем более, вызывать Божка в такую пору из дома.

— Когда доставишь его, объясню вам обоим. Не телефонный разговор — сам понимаешь.

— Ехать в Тёплый Стан? — удивился я. — А ты с матерью Божка договорился? Вдруг она мне глаза выцарапает?

— Договорился, не дёргайся, — успокоил шеф. — Да и не увидишь ты Татьяну. Поезжай по тому адресу, что я скажу. Это — лошадиный приют…

— И там сейчас Божок? — удивился я. — На ночь глядя?

— Всё время около лошадей крутится. Горская кровь взыграла. Помогает ухаживать за старыми клячами, которых отовсюду списали. Говорит, что жить не может без запаха конюшни, без подков и уздечек. Тренер говорит, что Божка даже не пришлось учить держаться в седле. Он и так все откуда-то знал. Лошади любят его. Ни разу не пробовали ни лягнуть, ни укусить. Так что бери адрес — и вперёд. Ты где сейчас?

— В гаражах, — коротко ответил я. — Уже домой собирался.

— «Сааб» решил поставить? Добро. Нечего ему под снегом ночевать, — одобрил шеф. — Но что же поделаешь? Надо деньги зарабатывать, Ромыч.

— Конечно, надо, — тяжело вздохнул я.

Поменял только куртку — «косуху» на нубуковую. Докурил папиросу, кинул «бычок» в ведро. Мне стало легче — будто бы и не было провала с Рониным. Сейчас займёмся делом, и всё забудем. Жаль, конечно, что задание лёгкое. Я бы хотел потруднее — чтобы перед самим собой оправдаться.

Я нажал кнопку у косяка, вывел «Сааб» из гаража. Как всегда, сверил время — половина девятого вечера. И ещё раз с горечью подумал, что первому декабря девяносто четвёртого года не быть второй датой на памятнике полковника.

На обратном пути Божок сидел рядом со мной и рассказывал про лошадей, живущих в приюте. Нашёл я его за самоваром, где парень чаёвничал вместе с хозяйкой конюшни. Там, над дверью в дежурку, которую они называют служебным помещением, прибита подкова. В снегу аккуратно расчищена дорожка.

Божок, конечно, сразу же вскочил и припустил за мной, дожёвывая на ходу бублик. Малёк он ещё, хоть и чудо-диверсант. В этом году чуть не погиб, когда брали бандитский хурал под Питером. Еле вытащили его с того света, и вот опять бегает, в бой рвётся. С тех пор раскрыли с его помощью несколько преступлений, совершённых подростковыми группировками. И вот опять Озирский его подключает к очередному делу, сути которого мы оба пока не знаем.

Судя по всему, стрелять не придётся. На такое задание шеф вряд ли отправит мальчишку. Скорее всего, будем изображать папу с сыном, хотя мы совершенно не похожи. Разве только в том гриме, который я стёр в гараже…

С дочкой хозяйки этого приюта Божок познакомился на толкучке у станции метро «Коньково». Анфиска стояла в очереди к бидону — «молочному маяку». Божок там работал — следил за продавцом молока. Я не совсем в теме, что у них происходило. Вроде бы, к продавцу должен был подъехать рэкетир. Молочника от кошмара избавили немного позже, а тогда у Анфиски перевернулся бидон. Продавец, который после встречи с рэкетиром был не в себе, неловко пихнул его локтем.

Бабки собрались вокруг девчонки, охали, качали головами. Но дальше слов дело не шло. А своих денег у Анфиски не осталось. Они с матерью бедно жили. Все деньги тратили на лошадиный приют. И никто их не поддерживал — разве что «Общество защиты животных». Коз им тогда ещё не подарили, и Анфиске приходилось за рынок за молоком и яйцами. Там они были самые дешёвые.

Божок чуть не пропустил рэкетира, за что получил от Озирского нагоняй. Но заговорил с Анфиской и дал ей денег. Девчонка так расчувствовалась, что прожужжала матери все уши. Та нашла Божка, пригласила его в гости — вместе с матерью. Но Татьяна не поехала. А вот Божок немедленно воспользовался возможностью узнать что-то новое.

Теперь он каждую неделю бывает в том приюте. Помогает, чем может. «Общество защиты животных» переводит мало средств — на них не зажиреешь. Но мать с дочерью — настоящие фанаты своего дела. Обе скачут на ипподроме, а потом забирают оттуда старых лошадей. Не дают их пустить на мясо, заботятся, как о родных. Но с ипподрома их просто так не отдают — приходится опять платить.

Я бы не смог вот так, на одном энтузиазме, столько коней содержать — кормить, ухаживать. А они вот могут. Это, конечно, не каждому дано. А Божок всех лошадок уже по именам знает. Пока мы ехали, сетовал на трудности. Опять хозяева без денег, а лекарства-то кусаются. На ипподроме очередную лошадь покалечили. Гадство сплошное — выжмут все соки — и в утиль, то есть под нож. А там ведь разные лошади есть — и с «Мосфильма», и из кооператива, из цирка. Да и из совхозов попадаются. Так один конь без глаза, другой — без уха. На них сажают начинающих наездников.