Снежный Цветок и заветный веер - Лиса Си

«Встань!» — приказала я.

Девушка подняла голову и посмотрела на меня. Я не могла не узнать ее. Дочь Снежного Цветка выглядела точно так же, как ее мать в этом возрасте. Ее волосы выбивались из-под заколок и свисали прядями вдоль лица, такого же бледного и чистого, как весенняя луна, в честь которой она была названа.

Я с тоской вспомнила о том времени, когда она только должна была родиться. Сквозь туман долгих лет я смотрела на ее дочь, не зная, что мне следует сделать.

Девушка кивнула, и я взяла рукой холодную руку Снежного Цветка. Она пошевелилась, не открывая глаз, а затем облизала свои потрескавшиеся губы.

«Я чувствую…» Она потрясла головой, словно стараясь отогнать какую-то мысль.

Я тихо позвала ее по имени и нежно сжала ее пальцы.

Глаза моей лаотун приоткрылись, и она постаралась сосредоточить свой взгляд на мне, не веря в то, что она видела. «Я почувствовала твое прикосновение, — наконец пробормотала она. — Я знала, что это ты». Ее голос был слабым, но как только она заговорила, годы боли и тоски улетели прочь. За разрушительным воздействием болезни я увидела и услышала маленькую девочку, которая много лет тому назад предложила стать ее лаотун.

«Я слышала, ты звала меня, — солгала я. — И я пришла так быстро, как только смогла».

«Я ждала тебя».

Ее лицо исказилось от боли. Другой рукой она ухватилась за живот и невольно поджала ноги. Дочь Снежного Цветка молча смочила тряпку в воде, отжала и дала ее мне. Я взяла ее и вытерла пот со лба Снежного Цветка, выступивший во время спазма.

Превозмогая боль, она заговорила:

«Прости меня за все, но ты должна знать, что я никогда не колебалась в своей любви к тебе».

Не успела я выслушать ее признания, как последовал новый спазм, сильнее прежнего. От боли она снова закрыла глаза. Я снова смочила тряпку и положила ей на лоб. Затем я опять взяла ее за руку и была рядом с ней, пока солнце не село. К этому времени остальные женщины ушли, а Весенняя Луна сошла вниз, чтобы приготовить обед. Оставшись наедине со Снежным Цветком, я откинула ее одеяло. Болезнь захватила ее плоть и скормила ее опухоли, которая внутри ее живота разрослась до размеров младенца.

Даже сейчас я не могу объяснить, какие чувства я испытывала. Так долго я чувствовала себя оскорбленной, так долго я гневалась на нее. Я думала, что никогда не смогу простить Снежный Цветок, но не эти мысли занимали меня в тот момент. Вместо этого я думала о том, что утроба моей лаотун снова подвела ее и что ее опухоль, должно быть, росла в течение многих лет. Я должна была поинтересоваться…

Нет! Не то. Я чувствовала себя оскорбленной все это время, потому что я все еще любила Снежный Цветок. Она была единственной, кто знал мои слабости и любил меня, несмотря на это. И я любила ее, даже когда бесконечно ненавидела.

Я подоткнула под нее одеяло и принялась хлопотать. Мне нужно было найти хорошего врача. Снежному Цветку следует принимать пищу, и нам нужен прорицатель. Я хотела, чтобы она боролась, как боролась бы я сама. Вы видите, я все еще не понимала, что мы не можем ни контролировать проявления любви, ни изменить судьбу другого человека.

Я поднесла холодную руку Снежного Цветка к своим губам. Потом спустилась вниз. Мясник сидел ссутулившись у стола. Сын Снежного Цветка, теперь уже взрослый молодой человек, стоял рядом со своей сестрой. Они смотрели на меня с выражением, которое точно переняли у своих матери, — гордым, терпеливым, многострадальным, умоляющим.

«Сейчас я поеду домой, — сказала я. Лицо сына Снежного Цветка выразило разочарование, но я успокаивающе подняла руку. — Завтра я вернусь. Пожалуйста, устройте мне место, где я буду спать. Я не уйду отсюда, пока…» Продолжать я не могла.

Я полагала, раз уж я вмешалась, мы выиграем эту битву, но у нас оставалось всего две недели. Две недели из моих восьмидесяти лет, чтобы показать всю мою любовь к Снежному Цветку. Я ни разу не покинула ее комнаты. Все, что входило в мое тело, приносила дочь Снежного Цветка. Дочь Снежного Цветка уносила все, что из него выходило. Каждый день я обмывала Снежный Цветок, а потом умывалась этой водой сама. Ведь много лет назад я поняла, что Снежный Цветок любит меня, когда она решила умыться со мной из одного таза. Теперь я надеялась, что она видит, как умываюсь я, вспомнит прошлое и поймет, что ничего не изменилось между нами.

По ночам, когда все уходили, я перелезала со своего временного ложа, которое мне приготовили, в постель к Снежному Цветку. Я обнимала ее, стараясь согреть ее иссохшее тело и облегчить ее мучения, из-за которых она стонала даже во сне. Каждую ночь я засыпала, воображая, будто мои руки — это две губки, которые могут впитать опухоль из ее живота. Каждое утро я просыпалась, ощущая ее ладонь на моей щеке и встречая взгляд ее запавших глаз.

Много лет Снежный Цветок лечил доктор из Цзиньтяня. Теперь я послала за своим. Он осмотрел Снежный Цветок и покачал головой.

«Госпожа Лу, никакое лечение не поможет, — сказал он. — Все, что вы можете, — это ждать смерти. Вы узнаете об этом по багровым пятнам у нее на ногах прямо над бинтами. Сначала они дойдут до щиколоток, потом распространятся по всем ногам, ноги распухнут, а жизнь в ее теле замедлит свое течение. Вскоре после этого, мне думается, изменится ритм ее дыхания. Вы поймете сразу. Вдох-выдох — потом ничего. Как только вы подумаете, что она умерла, она вдохнет снова. Не плачьте, Госпожа Лу. К тому времени, когда конец будет близок, она не будет чувствовать боли».

Врач оставил нам пакет с травами, чтобы мы заваривали целебный чай. Я заплатила ему и поклялась себе, что больше никогда не обращусь к нему. После его ухода Лотос, старшая из названых сестер, попыталась утешить меня. «Муж Снежного Цветка приводил много врачей, но один врач, два врача, три врача уже ничего не могут сделать для нее».

Старая злость грозила вспыхнуть во мне, но я видела сочувствие и сострадание на лице у Лотоса не только по отношению к Снежному Цветку, но и ко мне.

Я вспомнила, что из всех вкусов самым животворным является горечь. Она останавливает кровотечение, снижает жар, успокаивает сердце и душу. Убежденная в том, что горькая дыня сможет остановит болезнь Снежного Цветка, я попросила ее названых сестер помочь приготовить тушеную горькую дыню с соусом из черных бобов и суп из горькой дыни. Три женщины сделали то, что я сказала. Я села на постель к Снежному Цветку и стала кормить ее с ложки. Сначала она ела без возражений. Затем сжала губы и отвернулась от меня, будто меня там не было.

Средняя по возрасту названая сестра отвела меня в сторону. На верху лестницы Ива взяла миску у меня из рук и прошептала: «Слишком поздно. Она не хочет есть. Вы должны постараться отпустить ее». Ива ласково погладила меня по лицу. Позже, днем, именно она убрала остатки горькой дыни, которой вырвало Снежного Цветка.

Моим следующим и последним шагом было приглашение прорицателя. Он вошел в комнату и провозгласил: «К телу вашей подруги прицепился призрак. Не беспокойтесь. Вместе мы изгоним его из этой комнаты, и она выздоровеет. Госпожа Снежный Цветок, — сказал он, наклоняясь к ее постели, — вот слова, которые надо спеть». Потом он приказал нам всем: «Опуститесь на колени и молитесь».

Весенняя Луна, Мадам Ван — да, старая сваха проводила здесь большую часть времени, — три названые сестры и я опустились на колени вокруг постели и начали петь и молиться Богине Милосердия, а Снежный Цветок слабым голосом повторяла за нами слова. Увидев, что мы все при деле, прорицатель вынул из кармана лист бумаги, написал на нем заклинания, зажег его и стал бегать взад-вперед по комнате, стараясь прогнать голодного призрака. Затем он стал рубить дым мечом: вжик, вжик, вжик! «Призрак, долой! Призрак, долой! Призрак, долой!»

Но это не помогло. Я заплатила прорицателю и из зарешеченного окна наблюдала, как он взобрался в повозку, запряженную пони, и уехал прочь. Я поклялась себе, что с этих пор буду спрашивать совета прорицателя только относительно подходящих дат.

Цвет Сливы, третья и самая младшая из названых сестер, подошла ко мне. «Снежный Цветок делает все, что вы просите. Но я надеюсь, вы сами видите, Госпожа Лу, что она делает это только для вас. Ее мучения длятся слишком долго. Если бы она была собакой, вы бы стали продлевать ее страдания?»

Боль имеет много видов: физическая боль, которую переносила Снежный Цветок, боль за ее страдания и уверенность в том, что я не вынесу этого больше ни минуты, мучительное сожаление о всех тех словах, которые я наговорила ей восемь лет назад — и для чего? Для того чтобы заслужить уважение женщин нашей деревни? Для того чтобы причинить Снежному Цветку боль, какую она причинила мне? Или это шло от оскорбленной гордости — раз она не со мной, то пусть не будет с кем-то другим? Я была кругом не права, включая и последнее, потому что в течение этих долгих дней я видела, каким утешением были для Снежного Цветка ее названые сестры. Они пришли к ней не в самый последний момент, как пришла я, они были с ней рядом много лет. Их щедрость — в виде маленьких мешочков с рисом, овощей и собранного хвороста — поддерживали в ней жизнь. Теперь они приходили каждый день, пренебрегая своими домашними обязанностями. Они не вторгались в наши особые отношения со Снежным Цветком. Нет, они словно парили в воздухе, как добрые духи, молились, зажигали огни, чтобы напугать призраков, жаждущих заполучить Снежный Цветок, но они всегда предоставляли нас самим себе.