Конан не знающий страха - Джон Робертс

— Они придут сюда, — произнес Аксандриас замогильным тоном, — и придут скоро. — Он повернулся и, как слепой, вышел.

— Хозяин, — сказал Куулво, — по-моему, он окончательно свихнулся. Почему ты не убьешь его и не прекратишь его мучений?

— По правде сказать, мой друг, — доверительно проговорил Тахарка, — я вовсе не уверен, что могу убить его. Плоть его разрушается на глазах, но с каждым днем он становится все опаснее. Он теперь никогда не спит, и поймать его врасплох невозможно. Хоть он и выглядит точно ходячий труп, но он вдвое сильнее и проворнее, чем тогда, когда мы были в Кротоне. — Тахарка помолчал и подавленно продолжил: — А вчера, когда мы с ним шли по вилле, то наткнулись в коридоре на двух обнявшихся рабов. Почему-то это привело его в ужасную ярость, он выхватил из-за пояса нож и прикончил их так быстро, что я не успел и глазом моргнуть. Ты не представляешь себе — простым ножом он разрубил их обоих, можно сказать, пополам! Потом пришлось полдня отмывать пол и стены. — Он откинулся назад, отпил большой глоток вина. — Да, мой друг, я допустил ошибку, мне следовало убить его еще тогда, когда он только начал принимать проклятое снадобье жреца. Но что хуже всего, он жутко мне надоел. А ведь как он забавлял меня прежде! Теперь же он не может ни о чем думать, кроме своей одноглазой ведьмы. Мне иногда даже хочется, чтобы она появилась и они прикончили бы друг друга. Или мы прикончили бы победителя, пока он или она торжествовали бы победу.

— Вот еще морока на нашу голову, — Куулво вздохнул.

Тахарка наклонился к нему поближе.

— Послушай, а почему бы тебе не попробовать пристукнуть его? Я с радостью отдам тебе его долю.

— Уволь меня, хозяин, — ответил, не задумываясь, гиперборей. — Я придерживаюсь правила убивать только нормальных людей. Но это снадобье наверняка и так в ближайшие дни доведет его до могилы. Удивительно, что он вообще еще жив.

— Хотелось бы верить, — мрачно откликнулся Тахарка.

Куулво поднялся на ноги.

— Что ж, пора. Нынче ночью ожидается захват двух барок. Это, конечно, хорошо, но как бы нам не увлечься. Даже медлительные власти рано или поздно очнутся.

— Не думай об этом, — сказал Тахарка, потягиваясь. — Мы ведь здесь долго не пробудем. Месяц-другой — и только нас и видели. А то можно будет совсем умереть от скуки.

— Отлично, — откликнулся Куулво. — А куда мы двинемся?

— Можно будет спуститься вниз по Стиксу до устья, а оттуда в какой-нибудь бойкий порт. Например, в Мессантию. Или на Барахские острова. Это речное пиратство — приятное дело, но уж больно скучное. Говорят, на море веселее.

Куулво расплылся в широкой улыбке.

— Я думаю, это будет здорово! Настоящий бой — что может быть лучше! И настоящие противники вместо этих трусливых овец. Скорее бы податься туда.

Тахарка задумчиво смотрел вслед гиперборею, спускающемуся по ступенькам к реке, где его ждала узкая легкая лодочка. Да, жизнь на Стиксе спокойная и привольная, но он будет рад убраться отсюда. Что-то удручало его. Почему-то именно на этом чудном острове ему было особенно тошно. Сам не зная почему, он взглянул на развалины храма. Да, он будет рад убраться отсюда. И возможно, даже раньше, чем собирался.

Эта барка была больше, чем та, на которой Конан и Калья приплыли в Нахмет, и гораздо роскошнее. Каюты намного просторнее и убраны заметно пышнее. На ней плыли состоятельные граждане из города, лежащего далеко на востоке в нескольких неделях пути. Они отправились поклониться великим храмам Кеми. Путешествие паломников должно было продлиться в общей сложности год. Одним словом, они представляли собой идеальную поживу для пиратов. Грузовой отсек барки был занят главным образом принадлежащим пассажирам добром: богатыми нарядами и прочими вещами.

— Уже скоро, — сказала Калья.

Они расположились на носу барки среди канатов, якорей, заляпанных грязью, и клеток с кудахтающей и крякающей птицей, не ведающей о своей близкой кончине под ножом повара.

— Похоже, что так. — Конан сидел на палубе, скрестив ноги, и его громадный меч лежал у него на коленях. В руках он держал точильный камень, которым ритмично водил по острию клинка, сверкающего на солнце. Кожа у него и так всегда была обветренная, а палящие лучи южного солнца сожгли ее до такой черноты, что не многие признали бы в нем северянина.

Они сели на барку три дня назад, заплатив за проезд на палубе. Стигиец и темнокожий южанин были уже там: они нанялись на судно матросами, заранее позаботившись об освобождении рабочих мест: накануне они напоили, а потом прирезали двух членов команды.

Киммериец со своей спутницей были предоставлены самим себе. У обоих был облик иноземцев, особенно у Кальи, которая из-за жары отказалась от своего вечного плаща. Их это вполне устраивало. Пока еще никто с ними не заговаривал, и, судя по всему, никто их не узнал.

Они подняли глаза, когда между ними прошлепала пара босых ног. Это был стигиец. Он притворился, что не обращает на них никакого внимания. Делал вид, будто разыскивает что-то среди разбросанного на носу корабельного барахла.

— Сегодня ночью, — тихо проговорил он, — когда причалим. Дождитесь, пока они уснут. С севера придут две лодки. Как только увидите их, начинайте. Ты, Конан, возьмешь на себя капитана, ты, женщина, — помощника. Ну, а мы позаботимся о команде. — Не сказав больше ни слова, он ушел.

— Сегодня ночью, — выдохнула Калья. — Сегодня ночью мы покончим с ними.

— На этот раз они от нас не уйдут, — откликнулся Конан. Он поднял клинок и внимательно оглядел его со всех сторон. Решив, что лезвие еще недостаточно острое, опять принялся водить по нему точильным камнем.

Солнце клонилось к закату. Несколько часов назад они оставили позади один небольшой городок, а следующий был еще не скоро. На этом участке реки деревни встречались не так часто, как в других местах. На южном берегу пустыня почти подступала к Стиксу, на северном простирались обширные пастбища. Поселения отстояли друг от друга на несколько миль.

Пассажиры заканчивали ужинать, когда капитан приказал бросить якорь ярдах в десяти от северного берега.

— Узрите злосчастие, что принесла война, — высокопарно изрек жрец в одеждах храма, посвященного одному из местных богов, Бэсу. Он простер руку в сторону голого южного берега. — Когда-то это была процветающая провинция, с плодородной землей и тучными стадами, где в довольстве и достатке жило много людей. Но королю, который правил здесь в те давние времена, показалось этого мало, и он напал на своих соседей. Ему сопутствовала удача, и жителям провинции пришлась по душе легкая добыча, которую они захватили у соседних народов. Они перестали сеять и жать, их оросительные каналы засорялись и пересыхали, дамбы разрушались, плодородные земли зарастали сорняками. К тому времени, когда их король умер, награбленное ими добро иссякло, а земля их оскудела из-за долгих лет небрежения.