Византийские портреты - Шарль Диль

Несмотря на низвержение Никифора Вотаниата, императрица Мария оставалась в Священном дворце вместе со своим сыном Константином; и такое милостивое отношение возбуждало в Константинополе большие толки. Оно, по-видимому, подтверждало уже давно ходившие слухи о близких отношениях Алексея и прекрасной царевны; но в особенности странно противоречило его манере обращаться с собственной законной женой. В то время как новый монарх вместе с матерью и всей ее родней поселился в верхнем Вуколеонском дворце, Ирине с ее матерью, сестрами и дедом было отведено помещение в нижнем дворце, как будто между Комнинами и Дуками хотели провести различие и подготовить будущий разрыв. При дворе и в столице на все лады толковали об этом разделении, и многих это тревожило. Всем было известно, что Анна Далассина ненавидела Дуков и что в глубине души она никогда не мирилась с женитьбой своего сына на Ирине. И так как видели ее всемогущее влияние на Алексея, так как император отнюдь не скрывал своего охлаждения к жене, то скоро распространился слух, что в ближайшем будущем император думает развестись и что Анна Далассина этому всячески содействует. Не подлежит сомнению, что императрица-мать интриговала у патриарха Козьмы, стараясь восстановить его против своей невестки, и несомненно также, что, видя его непоколебимую верность партии Дуков, она подумывала о том, чтобы свергнуть его, а на его место поставить более любезного и более уступчивого патриарха. Следующее обстоятельство окончательно смутило всех: Алексей короновался один, не присоединив к этой церемонии Ирину. Все это казалось знаменательным, и Дуки были очень озабочены.

В действительности Алексей Комнин был в крайне затруднительном положении между тремя окружавшими его женщинами. Мария Аланская бесконечно ему нравилась; он никогда очень не любил Ирину, на которой женился главным образом из-за политических целей; и его личные чувства вполне согласовались с советами властной матери, которую он с давних пор привык слушаться. {220} Но, с другой стороны, была серьезная опасность возбудить к себе вражду Дуков: у них были многочисленные приверженцы, и последние открыто заявляли, что в происшедшем государственном перевороте они работали гораздо больше для Ирины, чем для Алексея. Патриарх Козьма выражался не менее сильно: "Не сойду с патриаршего престола, - говорил он, - раньше чем собственноручно не короную Ирину". И в этот раз Алексей показал превосходство своего политического гения: он подавил свои тайные симпатии, заставил увлекшуюся своими страстями мать внять голосу рассудка; и перед лицом этой твердой воли, этого здравого практического ума склонились в конце концов все и уступили. Дукам дали удовлетворение, обеспечивавшее с ними союз; и через семь дней после мужа Ирина была венчана на царство.

Для Марии Аланской это был конец всем ее надеждам; она удалилась в Манганский дворец, после того как формальным актом заставила признать права на престол за сыном своим Константином. Для Анны Далассины это также было разочарованием и неудачей. Сын утешил ее тем, что вместо мести даровал ей полную власть. Для нее же он подверг немилости осмелившегося противиться ей патриарха; он с каждым днем увеличивал ее долю участия в правительственных делах. Когда в августе месяце 1081 года ему пришлось покинуть Константинополь, чтобы отправиться сражаться в Иплирии с норманнами Роберта Гвискара, он торжественным хрисовулом (документ, скрепленный золотой печатью) доставил матери абсолютную власть на время своего отсутствия.

Анна Комнина сохранила нам текст этого драгоценного документа; не может быть более блестящего доказательства той благодарности, какую Алексей питал к своей матери, и глубокого влияния, какое она имела на него. Упомянув в выражениях, выше приведенных мной, о всем, чем он был обязан ей, царь поручает заботам "своей святой, глубоко почитаемой матери" все управление империей: суд, финансы, управление провинциями, назначение на всякие должности, на всякие посты - все подчинено ее контролю и подлежит ее решению. "Все, что ни прикажет она, - говорит император, - письменно или на словах, должно быть приведено в исполнение". Она получила также свою печать, дошедшую до нас, с такой надписью: "Боже, защити Анну Далассину, мать императора". И таково было ее могущество, что, по словам Анны Комнины, "император, казалось, передал ей бразды правления и в некотором роде следовал за императорской колесницей, везшей ее, довольствуясь одним титулом царя". И царевна почтительно удивляется, что можно было предоставить столько места в государстве и столько влияния гинекею: "Она приказывала, - пишет Анна, - и {221} сын ее повиновался, как раб. У него была видимость могущества, но обладала властью она".

Это была для Анны Далассины прекрасная плата за перенесенное в 1059 году жестокое испытание. Тогда она льстила себя надеждой стать императрицей: мечта ее осуществилась. Около двадцати лет по воле своего сына она оставалась его соправительницей, и надо отдать ей справедливость, что правила она империей хорошо. Она вновь завела в правительстве порядок, распоряжаясь и со вниманием следя за подробностями мельчайших дел. Она подняла нравственность в Священном дворце, где раньше царила полная распущенность, и завела в нем приличный и суровый тон монастыря. Отныне в помещении императора были распределены по строгой программе часы для еды, богослужения, и все должны были подчиняться предписанным ею правилам. Она сама показывала пример. Анна Комнина рассказала нам, как были распределены все часы дня у ее бабушки. Часть ночи проходила в чтении молитв; затем утро было посвящено аудиенциям и подписыванию бумаг; после полудня она шла в часовню Святой Феклы, присутствовала при богослужении, а затем до вечера опять занималась общественными делами.

Во всем этом ею руководила одна забота. Безусловно преданная сыну, она думала только как бы упрочить благоденствие и славу его царствования; но так как с годами она становилась все более высокомерной и упрямой, то в конце концов ее опека давала себя чувствовать довольно тяжело, и это, по-видимому, не раз раздражало Алексея. Кроме того, у нее была слишком тяжелая рука, и поэтому она довольно скоро должна была сделаться очень непопулярной. Но старая царица была достаточно умна и поняла по этим признакам, что влиянию ее скоро наступит конец. Она не стала ждать, чтобы ее грубо лишили власти: приблизительно в 1100 году она добровольно удалилась в Пантеноптский монастырь. И тут она тихо умерла в 1105 году, оставшись в памяти знавших ее людей женщиной выдающейся, а в памяти своих сыновей прекрасной матерью. {222}

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПРЕДИСЛОВИЕ

В первой части я старался представить в целом ряде портретов византийское общество до крестовых походов. В этой части я хотел бы тем же способом изобразить то же общество времени крестовых походов и последующего периода. В этот период, длившийся с конца XI века до половины XV, возникает, как увидим, историческая и психологическая задача большой важности, а именно: узнать, в какой мере при часто возобновлявшихся тогда сношениях между греками и латинянами влияние Запада проникло в души византийцев и преобразовало их, какой обмен мыслей и нравов произошел между двумя цивилизациями, бывшими так долго чуждыми и {223} в основе своей враждебными одна другой. Для выяснения этой задачи, мне кажется, невозможно нигде найти лучшей почвы для изучения и исследования, чем тонкая и податливая женская душа, при всей своей сложности так быстро запечатлевающая и отражающая в себе все стремления среды, где проходит ее жизнь. Вот почему "византийские портреты", которые я пытаюсь дать в этой части, будут опять главным образом портретами женскими.

И снова в этой портретной галерее будут попадаться самые разнообразные типы: честные женщины и другие, менее честные, умы замечательные и души посредственные, женщины, снедаемые честолюбием и горящие благочестием и святостью. Анна Комнина, Ирина Дука - и наряду с ними хорошенькие женщины, попавшие в сети византийского Дон Жуана, каким был Андроник Комнин, и еще многие другие, царицы и простые смертные, покажут нам с различных сторон, что представляло из себя в XII веке при дворе и в городе, во дворце и в монастыре, в мире литераторов и государственных мужей это общество, где процветали интриги, козни, мятежи и всякие любовные похождения, византийское общество, современное крестовым походам. Но в особенности будет обращено внимание на изучение лиц, позволяющих нам провидеть, какое действие производили сношения греков с латинянами на византийских царевен, покидавших порой - правда, редко - столицу Босфора, чтобы взойти на трон Западной империи, и на западных принцесс - более многочисленных, являвшихся из Германии, Франции, Италии, чтобы занять престол цезарей, и на царевен сирийских, происходивших от знатных французских семей, переселившихся на Восток, не раз прогремевших на всю Византийскую империю своими необычайными похождениями. Мы найдем тут целый ряд романических биографий, небезынтересных для истории, печальных или трагических, довольно хорошо символизирующих и объясняющих основное и вечное недоразумение, несмотря на все усилия к сближению и взаимному пониманию, всегда разделявшее два враждебных и соперничавших друг с другом мира. И в конце концов, может быть, небезынтересно будет пополнить достоверные сведения, даваемые нам историей, сведениями, почерпнутыми из романического вымысла. Из этого мы также увидим, какое место в рыцарском обществе того времени было отведено женщине и в какой мере это общество сложилось по образцу придворных нравов Запада. Оживив таким образом исчезнувшие лики эпохи Комнинов и Палеологов, я надеюсь сделать полезный вклад в историю византийской цивилизации, ибо это прольет некоторый свет на эволюцию восточного мира, поскольку он подвергся изменениям от сношений с латинянами. {224}