Жизнь цирковых животных - Кристофер Брэм

Тоби улыбался и кивал, невосприимчивый к сарказму.

– Генри сегодня смотрел наш спектакль. Ему понравилось. Правда, Генри?

– Очень неплохо. Мы все в восторге – как хорошо прошло! – Льюс перешел на воркующие, сочные ноты, уместные для флирта. Ему бы и в голову не пришло, что за это хозяин вечеринки проникнется к нему презрением.

– Действительно, неплохо, – подтвердила Джесси. – Ты бы сходил посмотреть, Калеб.

– Кто-нибудь что-нибудь выпьет? – спросил Фрэнк. – Я уже созрел. – И, не дожидаясь ответа, отбыл в направлении бара.

Тоби неотрывно глядел на Калеба широко раскрытыми глазами. Словно щенок-переросток, дожидающийся поощрения. Он надеялся пробудить в былом любовнике ревность. Все на лице написано, даже смешно. Так что же Калеб не смеется? Он заранее знал, что эта парочка явится на вечеринку, и уверял себя, что никаких чувств по этому поводу не испытывает. Но сейчас он не мог смотреть на Тоби – так и виделось, как мальчишка лижется с англичанином, целует любимое публикой вытянутое лицо.

Льюс с кроткой и задумчивой улыбкой присматривался к Калебу. Неужели он думал, что Калеб встретит его с распростертыми объятиями? Джесси чувствует себя виноватой и вместе с тем обиженной – поделом! Как она смела навязать ему подобных гостей?!

Не обращая больше внимания на мужчин, он обратился к Джесси:

– Ни за что не угадаешь, кто еще почтил меня своим присутствием! Ни за что не угадаешь, – повторил он. – Мамочка.

Джесси дернулась так, словно все здание подскочило на ухабе.

– Наша мама?

– Угу. Ты что, никогда не проверяешь голосовую почту?

– Шутишь, что ли? Она приехала в город ради твоей вечеринки?

– Ага. И тебя тоже хотела повидать.

– Но она уже уехала?

– Нет. Она здесь.

– Боже мой! Где? – Джесси испуганно огляделась по сторонам.

– Твоя мама приехала? – переспросил Тоби. – Как мило! Наконец-то я с ней познакомлюсь.

При звуке этого назойливого, почти квакающего голоса Калеб впал в неистовство. Сдерживая себя, он предложил Льюсу и Тоби:

– Наверное, вы проголодались – еда на террасе. Пройдите туда.

– Не надо, – отказался Тоби. – Потом, может быть.

– Тоби! – Калеб с трудом сдерживался. – Очень тебя прошу! Не могли бы вы с мистером Льюсом позволить мне поговорить с сестрой наедине? Семейное дело.

Тоби сморщил лицо, задрожал, как будто Калеб больно обидел его.

– Пошли, Тоби, – позвал его Генри. – Набьем брюхо.

– Хорошо, – сказал Тоби. – Иду. – Он повысил голос. – Я голоден. Очень голоден. С какой стати я буду голодать? Кое-кто может подумать, будто я думаю о нем больше, чем о собственном желудке.

Он резко развернулся и зашагал прочь.

– Молодость! – вздохнул Льюс. Кивнул на прощание и пошел следом.

Калеб смотрел ему в спину. Он все еще кипел, но теперь появилась возможность излить свой гнев, и лавовый поток обрушился на сестру.

– Господи Иисусе, Джесси! Всю свою ораву приволокла ко мне!

– Кого приволокла? Нет-нет. Только Генри и Тоби. – Она нервно оглядывалась по сторонам, словно еще кто-то нежелательный просочился вместе с ней. – А мама правда тут? Или?…

– Правда. Прилегла отдохнуть в моей спальне. Прилегла и заснула.

– Но у нее фобия, она боится города. Почему она вдруг приехала?

– Из любви ко мне, – Калеб ухитрился выговорить это ровным, равнодушным голосом. – Из любви к тебе, – смягчился он. – Отказывалась уезжать, пока ты не придешь. Думала, иначе ты обидишься.

– Я бы не обиделась. Разве что самую малость. – Джесси пыталась переварить услышанное. – Она действительно так сказала?

– Спроси сама. Пойдем, разбудим ее?

– Не надо. Не буди лихо…

Несколько минут тому назад Калеб чувствовал себя безнадежно одиноким на собственном празднике. Но вот появилась Джесси, и он уже не один. Пусть его не окутали любовью, зато опутали сетью привязанностей и обязанностей – и в жизни появился смысл.

– Так это и есть великий Генри Льюс, – пробурчал он.

– Что? Ну да. – Она тут же перестала беспокоиться насчет матери. – Ты же видишь, он славный малый.

– Уж наверное. Трахает моей бывшего дружка.

Джесси слегка надулась, изображая недоумение, но тут же отбросила притворство.

– Мне казалось, Тоби – пройденный этап. Или ты передумал?

Отнюдь. А он является ко мне под ручку с твоим боссом и надеется, что я буду ревновать.

– Ясно. Но уж если он заполучил Генри Льюса, знаменитого актера, зачем ему писатель? – Джесси улыбнулась, словно мило пошутила.

– Теперь он еще и в кино снимается, – подхватил Калеб. – В «Гревиле».

– Не фиг смеяться. Ты читал этот роман?

– Нет, а ты?

– Вчера прочла сценарий.

– И как?

Джесси снова заулыбалась. Улыбка перешла в громкий смех.

– «Лолита» наизнанку. На этот раз девочка достигла совершеннолетия – ей восемнадцать, – и они с мамашей скооперировались и прикончили Гумберта Гумберта. «Лолита» с хорошим концом. Матери могут найти общий языке дочерьми.

Калеб посмеялся вместе с ней. Как бы он ни злился на Джесси, он уважал ее ум и чувство юмора. Если б она еще научилась вести себя по-человечески!

– Они трахаются? – спросил он ни с того, ни с сего.

– Что?

Вопрос бился в его мозгу, и Калеб, не удержавшись, задал его вслух.

– Или Тоби только делает вид, будто они трахаются?

– Э… э… я… – Не сам вопрос смутил Джесси, а тон, каким он был задан, и выражение лица Калеба.

– Скажи мне правду! Поэтому ты привела их сюда? Ткнуть меня носом в дерьмо? Показать, что моя жизнь не лучше твоей? Ты-то ведь знаешь, трахаются они или нет!

– Калеб! – Она держалась отважно, не дрогнула от его натиска. Опустила голову, но не отводила глаз. – Наверное, трахаются, – спокойно признала она, – но к нам это не имеет ни малейшего отношения.

– Извини, – сказал он. – Извини. Не знаю, что на меня нашло.

Прекрасно он знал, что на кого нашло: Джесси любила его, а подсознательно – ненавидела. Много чего бывает между братом и сестрой. Его подсознание уловило сигналы ее подсознания, вот он и набросился на сестру. Ее подсознание он ощущал лучше, чем свое. И что ему делать с этим? Не слишком-то подходящий момент, чтобы вспоминать глубоко укоренившиеся братско-сестринские антипатии и сводить старые счеты.

– Хочешь торт? – предложил он.

65

Так вот он какой, Калеб Дойл! – думал Генри, следуя по пятам за Тоби на террасу. Не таким он его себе представлял. Костлявый, не похожий на американца, вылитый книжный червь. Впрочем, он же драматург. И что-то в нем есть притягательное, таинственно-знакомое. Может быть, все дело в том, что Генри каждый день видит перед собой его сестру? Всю прошлую неделю, с того заочного оргазма по телефону, Генри ходил кругами вокруг Калеба. Наконец они встретились. Искра не проскочила, не было телепатического узнавания. Они ощутили друг к другу примерно столько же симпатии, сколько кот и пес, оказавшиеся вдвоем на льдине.

– Черт бы его побрал! – восклицал Тоби. – Видел, как он смотрит на меня? Словно меня тут и нет. А потом прогнал. С глаз долой.

– А ты на что рассчитывал?

– Думал, он пожалеет. Если все еще любит меня.

– Думал, он приревнует. Затем и позвал меня сюда. – Генри рассуждал спокойно, не возмущаясь.

Они стояли перед ломившимся от еды столом, ни к чему не притрагиваясь. Вдруг Тоби развернулся и пошел прочь. Поколебавшись, Генри последовал за ним.

Тоби протискивался мимо людей, голову опустил, плечи поникли. Он свернул за угол. Остановился лицом к стене. Головой, что ли, биться собрался? Нет, поставил ногу на ступеньку лестницы, подтянулся выше.

– Далеко пошел? – Генри ухватил его за пояс.

– На крышу, – буркнул через плечо Тоби. – Прочь с этой подлой вечеринки!

– Можно мне с тобой?

– Пожалуйста, – с усталым вздохом согласился Тоби.

Подъем по пожарной лестнице позволял любоваться колыханием тяжелых окороков, затянутых в ткань цвета хаки. Над крышей была еще одна крыша, крытый толем навес над террасой, довольно тонкий, зато здесь, едва отступишь вглубь от края, превращаешься в невидимку.

– Мое место, – поделился Тоби. – Я прятался здесь, когда жил у Калеба. Если мне хотелось побыть одному. – Он заполз в темноту и уселся.

Генри оставался на ногах. Гости внизу увлечены беседой, никто не посмотрит наверх. Его не заметят. Терраса была похожа на кишащий защитниками крепостной вал, на мост в стиле короля Людвига,[101] переброшенный на невероятной высоте через отвесное ущелье среди нависающих небоскребов. Со всех сторон их окружали зрячие, с окнами, горы. В большинстве окон уже погас свет – было заполночь, – лишь кое-где мерцал телевизор. Перед входом в замок ущелье сужалось, смыкаясь над погруженным в непроглядную тьму Двором, а затем распахивалось в широкую и шумную долину улицы, где сновали крошечные фигурки пешеходов. «Виллидж Сигарз», гласили крупные красные буквы вывески. Повыше висели две афиши, одна из них – пестрый плакат «Тома и Джерри».