Тайяна. Раскрыть крылья - Галина Гончарова

И тут…

Деньги! Много! И все, что требуется для их получения, – Аэлена и ее дочь. Всего-то! И как тут не попробовать соблазнить женщину?!

Но соблазнить не получилось. Яна не дала, да и сама Аэлена сопротивлялась, как будто ее в паутину заворачивали… минуту!

Но покушения начались до того, как Диолат узнал о наследстве!

Яна крепко задумалась. Так крепко, что даже не обратила внимания на окончание визита и на раскланивания с градоправителем.

И вопрос смогла задать только на улице.

– Аэлена, а где твоя сестра могла пересечься с Диолатом? Если в этом городе?

Вопроса не понял никто.

– Яна?

– Покушения на тебя начались до того, как Диолат узнал о наследстве. Не слишком опасные, так, попытки навести порчу или мелко подгадить, но до наследства. А вот потом, когда к делу подключился Диолат, – стало опасно. Но Вериола-то была тут, а он – в столице. Поэтому если он и встретился с Вериолой – то только здесь. А как?!

До Аэлены дошло быстрее всех.

– А ведь и верно.

– Где трайши может встретиться с самой обычной девицей? На улице?

– На улице, – протянул Рошер, который тоже начал понимать, – они бы просто прошли друг мимо друга. И все. А им требовалось узнать…

– Кто-то упомянул мое имя? Или…

– А ведь есть одно место, – Гарт понял быстрее всех. – Всего одно. Но там и трайши может пересечься с нищим.

– Какое?

– Галерея.

– Галерея? – теперь не поняла уже Яна.

– Ну, это место в городе, где художники выставляют свои картины. И там висят и картины Аэлены.

– А зачем они их выставляют?

– Похвастаться. На продажу. Ну и посплетничать, оценить… это как светская вечеринка для лойрио. Понимаешь?

Яна понимала. Может, можно и не ходить, но – дурной тон.

– Туда могли прийти и тот, и другая. Могли столкнуться.

– Стакнуться, – поправил Рошер.

– Да хоть сшипеться, плевать! Подумайте над таким вопросом! Кто мог их свести?! Может, там и стоит искать Вериолу?!

А вот теперь переглянулись Рошер, Гарт и Аэлена. А ведь и верно. Кто-то должен быть связующим звеном между Вериолой и Диолатом. Иначе никак!

Рошер сдался первым.

– Это ваши дела, художественные. Я их не знаю.

– А если просто пойти в эту галерею и посмотреть, кто на нас отреагирует? – уточнила Яна.

– Тогда мне идти не стоит, – покачала головой Аэлена. – Меня там… не любят.

– Почему?

– Потому что я лойрио. И рисую то, что мне нравится, и так, как мне нравится. А они… Знаешь, сколько людей мечтают о моей известности? Сколько раз мне высказывали, что я выскочка, бездарность, что пробилась или через постель, или как-то еще, но не талантом?

– Догадываюсь, что много.

– Очень много. Когда я стала лойрио – замолчали. В лицо не говорят, а за спиной… гадюшник!

– Терпи, – фыркнул Гарт, – тебе это важно?

– Нет. Я рисую и буду рисовать. Для себя, для детей, просто так… это как дыхание, от него не откажешься. А говорить – пусть говорят. Вильтен сделал меня модной, да. Но труд был мой. И искра моя.

Яна вздохнула.

– Может, нам все-таки стоит поехать вместе? Понимаешь, мы же не будем ходить и орать «Аэлена» или «Вериола». А как иначе на нас отреагируют?

– Я не подумала…

– На тебя обратят внимание все?

– Ну, наверное, в той или иной степени.

– А мы будем искать того, кто будет ненавидеть. Не просто обратит внимание, но будет злорадствовать, ждать твоего унижения… ты поняла?

– Да. Пойдем?

– Куда?

– Галерея недалеко. Прогуляемся… кстати, заодно я похвастаюсь. Дома я не вешаю свои работы, это плохой тон. А вот там – можно.

Аэлена весело улыбнулась – и получила такую же улыбку от Яны.

– Идем гулять!

– Лара, вы соблаговолите?

Рошер склонился перед Аэленой, предлагая ей уцелевшую руку для опоры. Лара соблаговолила опереться и поплыла по улице, задрав носик. Гарт спародировал Рошера, Яна фыркнула, но предложенный локоть приняла, подражая Аэлене. И вся компания направилась в сторону галереи.

Галерея…

А красивое место, между прочим. Хотя и… странное. С одной стороны – чей-то шикарный дом, с другой – высажены дубы. Старые, крепкие, уж лет по сто – сто пятьдесят, не меньше, Яна бы точно определила возраст, если бы ей дали подольше пообщаться с деревьями. И вот в этом промежутке, между домом, почти дворцом, и деревьями, устроен навес.

Получается нечто вроде выставки почти на улице.

– Зимой тут, наверное, неуютно?

Яна подумала о дожде, снеге… нет, картинам этого точно не вынести.

– Зимой тут щиты ставят, – пояснила Аэлена. – Конечно, холодно, но ветер почти не задувает, от дождя тоже есть защита, а остальное можно перетерпеть. Я здесь тоже выставлялась. И сейчас есть несколько работ.

– Где?

– Подальше. Там удобнее… Художники тоже бывают разные. Кто-то знаменит, а кто-то нет, вот с новичков и начинают. А более серьезные работы – в середине аллеи.

– А почему это место назвали галереей?

– Не знаю. Пошло вот так…

Яна кивнула. А потом опустилась на колени перед Аашей.

– Девочка, мы сейчас пойдем гулять. Вот если кто-то будет ненавидеть Аэлу, ты мне скажешь, ладно?

Гарт фыркнул.

– Думаешь, она понимает?

– Одного раза было мало? – окрысилась Яна. – Так она тебе сейчас снова свои ощущения опишет! Потом еще и в картинах увековечат, так и назовут: «Описанный лойрио»! Сколько можно повторять – Ааша не глупее людей! Просто другая!

Аэлена ухватила родственника за рукав.

– Гарт, не ссорьтесь.

– Ладно… идите, гуляйте, – махнул рукой высокородный. – Лишь бы получилось.

Яна фыркнула – и гордо пошла по галерее. Ааша задрала хвост и последовала за подругой, всем своим задом излучая презрение.

– С-собака страшная.

– Она тебе нравится? – Аэлена подмигнула Гарту.

– Ты с ума сошла?!

– Значит, точно – нравится.

Аэлена улыбнулась и помчалась догонять Тайяну.

Далеко нархи-ро не ушла. Стояла перед картиной, состоящей из хаоса красных, белых и черных пятен разной формы и размера.

– Что это?

– Убийство на снегу, – с невыразимым презрением пояснил художник – совсем молодой парнишка лет шестнадцати.

– А где снег?

– А вы не видите?

– Нет. А кого убили?

– Нашу жизнь. Талант. Вдохновение. Это философская концепция, рассчитанная на глубокое понимание смысла нарисованного…

Яна закивала.

– А, понятно. Просто я не философ, у нас в Лесу проще – либо убили, либо не убили.

Аэлена фыркнула над ухом у подруги.

– Яна, это новое течение в рисовании. Человек отражает мир так, как он его видит.

– У него болезнь зрения? – Яна с интересом уставилась на художника. – А какая?

Парень стал похож на спелый буряк.

– Это… это не болезнь!

– Это у человека в душе, – сообщил уже покатывающийся со смеху Рошер.

– Душевная болезнь?

Художник открыл рот. Понимая, что сейчас беднягу понесет по кочкам, Рошер и Аэлена подхватили наивную нархи-ро под руки и потащили дальше.

– Яна, я тебе потом объясню!

– А почему ты так не рисуешь?

– Просто я рисовать умею.

Яна кивнула.

Было непонятно, но вдруг?

А картины в большинстве своем были красивыми. Яркие и чистые тона, пейзажи, портреты… Яна искренне увлеклась разглядыванием. Аэлена то здоровалась с кем-то, то махала рукой, Рошер оглядывался по сторонам, Гарт шел с видом кота, которому хозяйка вместо мяса попыталась подсунуть свежий огурчик – что это за непонятная штука?! – вокруг было весело и шумно.

И тут Аэлена и Ааша на миг словно замерли.

Но если Аэлена – люди вообще не особо чувствительны к таким вещам – просто тряхнула головой, словно смахивая с себя чужой ненавидящий взгляд, то Ааша рыкнула и уверенно двинулась вперед. Туда, где рядом с такими же абстрактными картинами сидел мужчина средних лет.

Яна впилась в него глазами.

Художник?

Ну, вероятно.

Такой дяденька-гриб. Невысокий, крепенький, весь какой-то кругленький, словно его лепили и собирали из шариков, лицо на первый взгляд приятное, но это пока в глаза не посмотришь. А вот холодные мутно-серые озерки мигом меняли впечатление на противоположное. И вовсе даже это не боровичок под елкой, а ложный белый гриб. Ядовитый. Становилось ясно, что коллег по ремеслу мужчина в лучшем случае презирает, людей не любит и вообще – сидеть здесь унизительно для него. О, этот отвратительный мир, вытирающий ноги о творцов и радостно приветствующий тварей!

– Яна?

Аэлена проследила за направлением движения подруги, скривилась, но пошла вслед за нархи-ро.

– Это кто? – Гарт чуть дернул ее за рукав, приостанавливая.

– Это? Каделиус Тин-Альт Ромьер.

– Чего?

– Кадус Альт, если тебе так проще. Вообще, это и есть его имя, псевдоним он придумал самостоятельно.

– Сатро?

– Из невысокородных, да. И насчет семейного положения ты угадал, не нашлось такой дуры.

– А может, нашлась?

Яна остановилась прямо напротив художника и принялась его разглядывать. Пристально, серьезно, так, что «грибок» открыл рот и заскрипел: