Прислуга - Кэтрин Стокетт

Сенатор откидывается на спинку стула:

— Видели статью в «Лайф»? О парне, еще до Медгара Эверса, как там его… Карл… Робертс?

Поднимаю голову, с удивлением осознав, что сенатор обращается ко мне. Надеюсь, это просто потому, что я работаю в газете.

— Это… его линчевали. За то, что назвал губернатора… — Замолкаю, но не потому, что забыла слова, а как раз потому, что прекрасно помню.

— Жалкой личностью, — произносит сенатор, обращаясь уже к моему отцу. — С моралью уличной проститутки.

Уф-ф, слава богу, меня оставили в покое. Пытаюсь оценить реакцию Стюарта. Я никогда не интересовалась его позицией относительно гражданских прав. Но он, кажется, вообще не слушает, о чем разговор.

— Скажу откровенно, — откашлявшись, медленно произносит мой отец, — мне тяжело слышать о подобной жестокости. — Он медленно откладывает вилку и продолжает, глядя прямо в глаза сенатору: — У меня на полях работают двадцать пять негров, и если кто-либо посмеет тронуть их или членов их семей… Порой мне стыдно, сенатор. Стыдно за то, что происходит в Миссисипи.

Мама, вытаращив глаза, изумленно смотрит на отца. А я потрясена. Не столько тем, что он вообще заговорил о политике, сколько его точкой зрения. Дома у нас газеты всегда лежали фотографиями вниз, телеканалы переключались сразу же, как только поднимались расовые вопросы. А сейчас я горжусь своим отцом, по многим причинам. И клянусь, на миг в маминых глазах, несмотря на опасение, что он погубит мое будущее, тоже вспыхивает гордость. На лице же Стюарта озабоченность, но какого рода — не могу понять.

Сенатор пристально смотрит на папу.

— Я вам вот что скажу, Карлтон, — говорит он, позвякивая льдинками в бокале, и протягивает бокал служанке: — Бесси, принеси мне выпить, будь добра. (Та очень быстро возвращается с новой порцией.) Неразумно было говорить такое о губернаторе.

— Согласен на сто процентов, — отзывается папа.

— Но позже я спросил себя, а соответствуют ли эти слова истине?

— Стули, — грозно шипит миссис Уитворт. Но тут же вновь ослепительно улыбается и произносит таким тоном, будто обращается к непонятливому ребенку: — Стули, нашим гостям неинтересно твое политиканство за…

— Франсин, дай мне высказать собственное мнение. Господь свидетель, я не могу делать это с девяти до пяти, так позволь высказаться хотя бы в своем собственном доме.

Миссис Уитворт по-прежнему улыбается, но щеки чуть розовеют. Она внимательно разглядывает букет белых роз в центре стола. Стюарт, все с тем же гневным лицом, разглядывает свою тарелку. С того момента, как принесли цыпленка, он ни разу не посмотрел на меня. Некоторое время все молчат, а потом дружно принимаются обсуждать погоду.

После ужина нас пригласили выпить кофе на террасе. Мы со Стюартом задержались в холле. Касаюсь его плеча, но он отодвигается.

— Я так и знал, что он напьется и начнет все эти разговоры.

— Стюарт, все в порядке. — Наверное, он имеет в виду беседы о политике. — Мы прекрасно провели время.

Но Стюарта просто трясет от бешенства.

— Патриция — то, Патриция — се, весь вечер! Сколько можно говорить о ней?

— Успокойся, Стюарт, забудь. Все хорошо.

Он нервно ерошит волосы и старается не встречаться со мной взглядом. У меня такое чувство, что он вообще не замечает, что я рядом. А потом я решаюсь признаться себе в том, что и так осознавала весь вечер. Глядя на меня, он думает… о ней. Она здесь повсюду. В злобном взгляде Стюарта, на устах сенатора и миссис Уитворт, на стене, где, должно быть, висела ее фотография.

Извинившись, спешу в ванную комнату.

Он провожает меня по коридору и говорит без улыбки:

— Встретимся на террасе.

В ванной, глядя на отражение в зеркале, убеждаю себя, что сегодня просто такой вечер. И как только мы выберемся из этого дома, все будет по-прежнему хорошо.

Выйдя из ванной, я прохожу мимо гостиной, где сенатор наливает себе очередную порцию виски. Проливая несколько капель на рубашку, он тихонько хихикает, и озирается, не видел ли кто его неловкости. Я осторожно крадусь на цыпочках мимо двери, но меня останавливает радостный вопль:

— Вот вы где! Что случилось, потерялись? — Он направляется ко мне.

— Нет, сэр, я… иду к остальным.

— Давай сюда, девочка. — Он обнимает меня за талию, обдавая ароматом бурбона. На его рубашке остались влажные пятна. — Как тебе у нас?

— Хорошо, спасибо, сэр.

— Ты не пугайся матушки Стюарта, она просто пытается его защитить.

— О, что вы, она… такая милая. Все замечательно. — С надеждой оглядываюсь на коридор, откуда доносятся голоса.

Он вздыхает, отводит взгляд.

— У нас был очень тяжелый год. Думаю, он рассказал тебе, что случилось.

Я киваю, а по коже бегут мурашки.

— Да, тяжко было… очень плохо. — Но внезапно расплывается в улыбке: — Гляди-ка! Смотри, кто пришел с нами поздороваться.

Крошечный белый песик повисает на его руке, как теннисное полотенце.

— Скажи «привет», Дикси, — мурлычет сенатор, — скажи мисс Евгении «привет».

Пес вертится, отворачиваясь от алкогольного зловония. Сенатор поднимает на меня глаза, взгляд абсолютно пустой. Он, видимо, забыл, зачем я вообще здесь.

— Я шла на террасу, — напоминаю я.

— Иди, иди сюда. — Он подхватывает меня под руку и тащит в маленькую комнату, где стоит массивный письменный стол, а тусклая лампа едва освещает темно-зеленые стены. Прикрывает дверь, и на меня тут же накатывает приступ клаустрофобии. — Видишь, они считают, что я и так слишком много говорю, но на самом деле… — сенатор прищуривается, словно мы с ним старые конспираторы, — я хочу тебе кое-что рассказать.

Собака смиряется со своим положением и успокаивается, захмелев от запаха алкоголя. Мне вдруг жутко хочется увидеть Стюарта, как будто теряю его с каждым мигом, что мы порознь.

— Думаю… я должна найти… — Тянусь к дверной ручке, понимая, что веду себя грубо, но я просто не в силах дольше здесь оставаться, в запахе спиртного и сигар.

Сенатор со вздохом кивает:

— О, ты тоже, м-да… — И разочарованно приваливается к столу.

Я уже открываю дверь, но меня останавливает выражение бессилия и сломленности в лице сенатора, то самое, какое я уже видела у Стюарта в тот день, когда он впервые явился в дом моих родителей. У меня не остается выбора, и я спрашиваю:

— Я тоже… что именно, сэр?

Сенатор смотрит на огромный парадный портрет миссис Уитворт, возвышающийся над его рабочим столом, как предупреждение.

— Я вижу это, по твоим глазам вижу. — Короткий горький смешок. — Просто надеялся, что ты будешь хоть немного любить старика. В случае, если станешь членом этого старинного семейства.

Меня бросает в дрожь от этих слов… членом старинного семейства.

— Вы не… вызываете у меня неприязни, сэр, — лепечу я, переминаясь у порога.

— Не хочу погружать тебя в наши проблемы, но дела у нас плохи, Евгения. Мы чертовски удручены прошлогодним кошмаром. С той, другой. — Он мрачно качает головой. — Стюарт просто взял и уехал из Джексона, живет где-то в трейлере в Виксбурге.

— Я знаю, он был очень… огорчен, — говорю я, хотя на самом деле ничегошеньки об этом не знаю.

— Прямо как умер. Дьявол, я ездил туда к нему. Он просто сидел у окна и колол орехи. Даже не ел — вынимал из скорлупы и бросал в мусорное ведро. Не разговаривал ни со мной, ни с мамой… несколько месяцев.

Он весь съежился, этот огромный мужчина, и меня охватывает желание сбежать, но одновременно — поддержать и утешить. Он выглядит таким несчастным.

— Как будто всего десять минут назад я учил его заряжать ружье, скручивать шею первому голубю. Но после истории с той девушкой он… изменился. Ничего мне не рассказывает. Я просто хочу знать, у моего сына все в порядке?

— Я… думаю, да. Но, честно говоря… не знаю.

И вдруг я осознаю, что совсем не знаю Стюарта. Если эта история настолько ранила его, что он даже не может говорить о ней, тогда что же я для него? Просто способ отвлечься? Некто, кто будет сидеть рядом и разгонять мысли, что терзают его?

Пытаюсь найти какие-то слова, успокоить сенатора. Что бы в таком случае сказала моя мама?

— Франсин снимет с меня шкуру, если узнает, что я говорил с тобой об этом.

— Все в порядке, сэр. Я уже забыла.

Он совершенно измучен, но пытается выдавить улыбку.

— Спасибо, дорогая. Ступай к моему сыну. Я присоединюсь к вам попозже.

На террасе я устраиваюсь поближе к Стюарту. Зарницы вспыхивают в небе, зловещие всполохи озаряют сад, а потом все вновь поглощает тьма. Свадебная беседка мрачным скелетом маячит в дальнем конце аллеи. От бокала хереса, выпитого после ужина, меня слегка мутит.