Жена самурая - Марина Крамер

– Я у вас останусь сегодня, – сообщил Никита из кухни, – Ефим Иосифович так распорядился, сказал, чтобы я вас завтра к СИЗО на своей машине вез, а они сами подъедут.

– Сами? – переспросила я.

– Да, с Бесо.

– А Соня?

– С Галей останется, не тащить же ребенка в такое место.

Ну, в общем, я так и думала, что папа не удержится и тоже поедет встречать зятя, а дочери моей сочинит какую-нибудь очередную сказку. Да и Бесо, разумеется, поможет – он мастер на подобного рода выдумки.

Быстрее бы закончился сегодняшний день, думала я, рассеянно наблюдая за тем, как телохранитель, скинув пиджак и закатав рукава рубахи, ловко управляется с фаршированными блинчиками, посланными Галей, укладывая их в глубокий поддон, чтобы разогреть. В мойке у него уже обсыхали помидоры, огурцы и салатные листья, упаковка семги, вскрытая ножом, ждала своей очереди, длинный французский багет тоже вот-вот превратится в тосты – словом, Никита знал толк в кухонной работе.

– Галя блины прислала с творогом, как вы любите, – комментировал он, отправляя поддон в духовку, – и сказала, чем салат заправить. Есть сок лимонный?

– Над плитой шкаф, там бутылка из темного стекла.

– Нашел.

Ужин удался, и именно за едой Никита выложил мне все, что знал. Акелу должны были отпустить часов около одиннадцати, следовательно, к этому времени мы и собирались подъехать. Обвинения сняли, извинения, понятно, формально пробормочут, но кому они нужны, эти извинения? Человеку, проведшему довольно много времени вдали от семьи? Мне, перерывшей в городе почти все вплоть до асфальта, чтобы доказать, что мой муж не преступник? Глупость такая – эти извинения…

– Да, кстати – Савка звонил, – сообщил вдруг Никита, доедая последний блин с тарелки.

– Ну? – безо всякого интереса откликнулась я.

– Ну что – вы и сами знаете. Действительно, все началось в этом самом клубе, как я и говорил. Но даже не это интересно. А повод…

– А что – повод? Зависть, Никита. Зависть – черная, махровая зависть к более способному, более удачливому. Ты бы знал, чего и сколько мне наговорил этот Михаил там, в подвале… Я такой ненависти вообще никогда не видела, понимаешь? – Я отхлебнула чаю. – Он готов был Сашку разорвать, если бы сил хватило. Настолько сильно ненавидел, что даже любовницу свою не пожалел, а девка, в принципе, и виновата ни в чем не была, разве что хотела, наверное, кусок пожирнее отхватить.

Никита помолчал пару минут, а потом вдруг спросил:

– Вы не будете против, если я Савке телефон Ольги дам?

– Зачем? – не поняла я. – Все закончилось, Акелу выпускают – зачем… – и тут только осеклась, поняв смысл: – А-а! Вон ты о чем… забавно.

– А чего? – не смутился телохранитель. – Он увидел ее фотку у меня в компе, там есть одна, я с вашего мобильника сбросил.

Я понимающе хмыкнула и написала на салфетке Ольгин номер. Собственно, почему нет? Савва – парень серьезный, увлеченный, и собой недурен. Вдруг получится…

Я давно не одевалась с такой тщательностью, как перед поездкой в СИЗО. Мне хотелось, чтобы, увидев меня, Акела забыл обо всем. Хотелось порадовать его своим видом, чтобы он увидел, какая я. Но в последний момент вдруг решила – а пропади все пропадом. Он меня любит любую – и нет смысла что-то выдумывать, надену любимые кожаные брюки и куртку.

Так и поступила, вызвав удивление у Никиты.

– Между прочим, Акела этого не одобрит, – заметил он, заканчивая готовить завтрак.

– Ой, Никита… – сморщилась я, забираясь на табурет. – Ну, перестань, а? Я полжизни провела в таком виде, Сашка слова не говорил. Это в последнее время…

– Вот-вот! – подхватил он, подвигая ко мне тарелку с омлетом. – И именно на это самое «последнее время» он и ориентируется. Он вас такой уже не помнит.

– Бред какой-то, – разозлилась я. – Вот ты свою девушку за что любишь? За то, какая она способная и тщательно одетая продавец-консультант в дорогом бутике? Нет ведь! Ты ее любишь потому, что тебе с ней так хорошо, что ни о ком и думать не хочется, а во что она при этом одета, ты вообще вряд ли замечаешь.

– Ну, прямо там! – возразил Никита, усаживаясь на табурет напротив меня. – Я всегда вижу, в чем она ходит.

– И если тебе не нравится, то что? Переодеваться отправляешь? Короче, хватит! – отрезала я. – Мой муж – как хочу, так и выгляжу.

Никита надулся и умолк, сосредоточившись на омлете и кофе. Я есть не могла – нервничала, вяло ковыряла вилкой в тарелке, разгребая в разные стороны зеленый горошек, ломтики красного болгарского перца, кусочки помидоров и листики петрушки.

Устав мучить омлет, я отодвинула тарелку, закурила и отхлебнула кофе. Время тянулось отвратительно медленно, как будто нарочно. Я готова была уже идти к СИЗО пешком, чтобы хоть как-то приблизить момент встречи с Акелой. Наконец и Никита закончил завтрак, потянулся и взял с подоконника кобуру с пистолетом, глянул на меня:

– Поедем, пожалуй?

Он не успел даже договорить, а я уже была в коридоре, шнуровала берцы.

Я буквально сверлила глазами ворота СИЗО, и если бы могла, расплавила бы их. Время шло, а Акела все не появлялся, и я уже вовсю нервничала, топталась на месте, как привязанная лошадь, истоптав рифлеными подошвами берцев снег на небольшом газончике, у которого мы припарковались. Никита терпеливо сидел в машине, отца и Бесо еще не было, и мне казалось, что все это – элементы вселенского заговора против меня.

Наконец показалась папина машина, и из нее, пыхтя в унисон, выбрались и папа, и Бесо. Я не кинулась навстречу, как сделала бы пару лет назад, не повисла на шее Бесо – я уже слишком взрослая, замужняя и даже мать, не пристало мне вести себя как ребенку.

– Давно ждете? – буркнул папа, подойдя ко мне и взяв за плечо.

Я неопределенно кивнула. Бесо зацокал языком, забормотал по-грузински, начал прохаживаться взад-вперед, заложив за спину руки.

– Моня не звонил? – Папа сунул в рот «беломорину» и зашарил по карманам в поисках зажигалки. Я молча протянула свою, он прикурил и повторил вопрос: – Моня, говорю, не звонил тебе?

– Нет.

– Да где же он, черт старый? – пробормотал папа, и я услышала в его голосе беспокойство. Это мне не понравилось.

– А дядя Моня тут при чем? Он зачем?

– Саня, ты не дергайся, ладно? Без тебя разберутся.

Я затопала ногами – папа, видно, забыл, что мне нельзя говорить подобное, я сразу прихожу в ярость и перестаю себя контролировать.

– Так! Говори, в чем дело!

– Ну-ка, нишкни! – зыркнул глазами мой родитель, и я слегка присмирела. – Сказано – Моня нужен! Все на этом! Марш в машину, синяя вон вся!

Пришлось подчиниться. Но, сидя в машине, я все-таки слегка приоткрыла стекло и услышала обрывок разговора отца и Бесо: