Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России - Владимир Макарцев

«Где же тот предел, дальше которого Государственная Дума и Правительство не признают возможным пойти в отношении привлечения государственной власти к организации промышленности на средства казны? Мы этого предела не видим», – говорилось в Докладе Совета съездов представителей промышленности и торговли в 1914 году. Государственная Дума и вполне солидарное с ней Правительство, подчеркивали авторы Доклада, полагают более своевременной «политику возможно большего расширения хозяйственных операций казны и вовлечения ее во все новые и новые отрасли промышленности в целях борьбы с частной промышленностью»[500] (выделено В. М.).

А мы бы сказали – в целях повышения степени социальной мобилизации. Потому что целью было не уничтожение частной промышленности как таковой, а устранение посредника в лице неэффективных и существующих во многом за государственный счет владельцев предприятий и их акционеров.

Понять это вне рамок сословного капитализма совершенно невозможно. В мирное время, без всяких видимых причин государство душит своих капиталистов – курицу, которая могла бы приносить золотые яйца, сокращает сферу их деятельности и расширяет собственные монополии. Получается, действительно «буржуев» не любили все – они получали сверхприбыли, а народ и государство несли убытки (капитализация прибыли и национализация убытков).

В нашем представлении, накануне войны и в условиях колоссального внешнего долга Правительство стремилось повысить мобилизационные усилия и выжать как можно больше. Но тот самый «насос», который был запущен вскоре после освобождения крестьян от крепостной зависимости в ходе масштабного строительства железных дорог и расцвета банков, продолжая успешно выкачивать ресурсы из народного хозяйства, за два с половиной года войны почти достиг дна.

Пролетариат под влиянием тяжелых условий жизни и социалистической пропаганды также повышал уровень своей мобилизации, но только для того, чтобы выжить, ему тоже мешал частный капитал, не позволявший перераспределить финансовые потоки в ущерб собственным интересам, в ущерб извлечению «чрезвычайных прибылей», которые ему обеспечивало государство.

В годы войны все государства проводили мобилизационные мероприятия на основе военных законов, которые принимали соответствующие законодательные органы. В России, по сути своей, военном обществе, ничего подобного не было. Не было ни закона, ни какого-нибудь государственного органа, который отвечал бы за весь комплекс экономической и социальной мобилизации. Генерал Н. Н. Головин подчеркивал: «коренное разрешение вопроса могло быть только одно: создание Министерства снабжения, которое и должно было действенно объединить всю работу по снабжению как армии, так и страны. Хотя этот вопрос и подымался некоторыми членами Государственной думы во время рассмотрения законоположения об Особых совещаниях, но он не встретил сочувствия в этом законодательном учреждении. В этот период войны, отношения между правительством и Государственной думой обострились. Правительство потеряло доверие общественных кругов. Общественные круги и выразительница их, Государственная дума, опасались, что вновь образованное Министерство снабжения сразу же станет столь же мертвящим бюрократическим учреждением, каковым оказалось Военное министерство».[501]

В действительности же выходом в той ситуации стал Военно-промышленный комитет – общественная организация промышленников с разветвленной региональной сетью, которая охватывала как фабрично-заводские предприятия, так и кустарные артели. Во многом благодаря его усилиям, а также работе земских организаций, к середине 1916 года был ликвидирован снарядный голод и налажены поставки армейского имущества в войска. Благодаря чему прирост валового промышленного производства поднялся до… –0,4 %.

Но деятели этого общественного института славились среди современников в основном своей безграничной алчностью и казнокрадством, так как без зазрения совести наживались на военных заказах. Осуществить надлежащую организацию тыла, утверждал Н. Н. Головин, можно было только принятием Закона о всеобщей промышленной военной повинности, составленного на основании тех же принципов, что и «Закон о всеобщей воинской повинности». Но «Совет министров трижды отклонил законопроект о милитаризации заводов, работающих на оборону. Несомненно, что он боялся рабочих. Так же точно он не смел по-настоящему бороться со злоупотреблениями промышленников».[502]

С падением царского режима и установлением диктатуры Временного правительства, как мы выяснили, диктатуры без власти, уже ничто не могло помешать изъятию частной собственности у капиталистов, потому что и право, и власть после Приказа № 1 переместились вниз, повысив социальный потенциал низшего сословия, который стал реализовывать свою новую власть на местах. Теперь оно решало, что делать с «буржуями».

«Каждый день приносит известия о том, что рабочие той или иной фабрики объявляют предприятие своей собственностью, смещают администрацию, заменяют ее выборной из своей среды, берут управление в свои руки. На языке этих рабочих это называется «социализацией» фабрик и заводов», – писал в 1917 году известный в то время экономист и руководитель одного из департаментов министерства труда Временного правительства С. О. Загорский. Он был против такого развития событий.

По его мнению, настоящий социализм, научный социализм исходит из того, что частную собственность, которая является источником эксплуатации человека человеком, можно устранить только одним путем – на смену ей должна прийти государственная собственность на средства производства.[503] Таким образом, фабзавкомы, которые «быстро вникли в экономику предприятия» и взяли «на учет запасы сырья и топлива», но не знали, что с этим делать, получили точное целеуказание, реальную политическую линию, реальную политическую программу.

Вот вам и социализм! Его продвигает не большевик, не Ленин с Троцким, а ответственный работник «буржуазного» Временного правительства, профессиональный экономист, приват-доцент. И он был не одинок.

А три года спустя и за год до начала НЭПа, находясь в эмиграции, он уже обвинял большевиков в отходе от социалистических принципов: «Два момента являются наиболее характерными для социалистического строя: психологическое преодоление чувства частной собственности и уничтожение разделения общества на классы и классовых антагонизмов. Но именно этого-то как раз в советской республике не замечается». Вместо этого советская власть «создала условия для возрождения примитивного хищнического капитализма».[504]

С высоты сегодняшних знаний довольно забавно читать обвинения большевиков в возрождении капитализма. Видно, мы действительно чего-то не понимаем в нашей истории, если все хотели социализма, а большевики его почему-то гробили. Правда, и наши некоторые не очень щепетильные современники – сторонники умозрительных «кентавр-идей», желая, видимо, поразить рынок нездоровыми сенсациями, и вторя Л. Б. Троцкому и анархистам, так и говорят: большевизм – это «также идеология и практика ускоренного развития… капитализма».[505]

На первый взгляд и если не вдаваться в подробности, в социальную суть явления, можно действительно впасть в грех и обвинить большевиков в капитализме, поскольку, как утверждал С. О. Загорский, несмотря на «мунипализацию» недвижимой собственности, «дома и городские участки» продаются и покупаются, промышленные и торговые предприятия, «национализированные советской властью», служат предметом широкого биржевого оборота, хотя биржа закрыта, а торги запрещены. Реальных акций не существует, и игра совершается «на разницу». Точно так же существует и запрещенная свободная торговля, «ею занимаются решительно все», и называется это спекуляцией.

Однако нетрудно понять: парадоксальная ситуация объясняется просто – переход всех частных предприятий в руки государства привел к тому, что на службу Советам были привлечены прежние руководители этих предприятий, во многих случаях и прежние собственники, поскольку в неграмотной и отсталой стране их просто никто не мог заменить. Это был объективно существующий социальный факт, с которым большевики в тот момент ничего не могли поделать.

Бывшие господа стали «спецами», только теперь они получали фиксированную зарплату или паек, а не доход. Доход шел напрямую в пользу государства, минуя неэффективного посредника. В этом, в частности, и заключался главный смысл мобилизации. «Спецы» стали многочисленной и все возрастающей частью государства, советской бюрократией, что, судя по всему, не мешало им заниматься привычной, но незаконной в новых условиях предпринимательской деятельностью. Их все хорошо знали, с ними мирились и даже немного посмеивались, как позже над товарищем Бываловым (однокоренное от «бывший») из фильма «Волга-Волга», явно не отличавшимся деловой эффективностью.