Изгнание. Книга 1 - Оксана Щербатая

   Когда пытался встать, вытирая кровь, лившуюся из разбитого носа, он крикнул мне сверху громко, - мангана уже набирала высоту:

   - Она украла мое сердце, глупец! Если ты знаешь, что такое 'сердце'!...

Глава 17. Хостис

   Ненавижу дожди. В Милитацио постоянно идут дожди, чтобы сохранить уникальную местную микрофлору. Ученые расстарались для этого региона. Каждый день монотонные унылые капли стучат по черепичной крыше, вода льется из водостока: здесь все, как в старину. Днем ослепительное солнце высушивает безумно зеленые поляны с дикорастущей травой и ровные 'английские газоны'. Давно уже нет той Англии, но 'газоны' - вот они, под окном! Впрочем, какого происхождения это слово?

   Иногда, дождливыми ночами, я думаю о всякой чепухе, чтобы не думать о том, что по-настоящему меня тревожит. Мою душу гложет внутренний конфликт, из которого нет выхода: стремление к абсолютной власти и сожаление о содеянном зле. Нет, не муки совести, придуманной старыми теологами, но легкая грусть и печаль: потому что моя недавняя спокойная жизнь никогда уже не наладится. Я сам все разрушил, так о чем горевать?

   С юности жажда власти преследовала меня. Во мне не было ни жалости, ни тепла, ни доброты, я не умел любить. Почему я вырос таким? Потому что меня никто не любил с самого детства. Моя мать, - я не знал ее вообще. Она не забрала меня из хилариса: не захотела, или не смогла, или ее вовсе не было в живых, - не знаю. Только нрав мой сформировался в коллективе.

   В дисципии лишь десятая доля воспитанников получает образование 'от' и 'до', и мне не повезло: я оказался в числе этих отверженных. Другие дети элитариев уже лет с пяти странствуют с матерями по миру, познавая иные миры и разные места, тогда как я до семнадцати лет постоянно жил в горах Тибета. Воздух высокогорья укрепил мои легкие, но одиночество души отняло все прекрасные стремления.

   Одной мечтой жил: возвыситься над толпой, доказать, что я - лучший! Поначалу стремился подавлять волю соучеников, нередко втягивал их в рискованные ситуации, норовя предстать этаким героем; затем подчинял сердца и души добрых преподавателей в семинарии креационистов-душеведов. К сожалению, мою раннюю карьеру разрушил мой излишне страстный нрав и несчастная встреча с подобной мне женщиной.

   Когда я уже готовился стать доктором наук, уже получил диплом инженера-креациониста, меня отправили на учебную практику в женскую семинарию, где я читал лекции по речевой суггестии. Проще говоря, о том, как, с помощью обычной речи, добиться своего в любой ситуации. Тема была мне близка: с раннего детства я подсознательно воздействовал на дружков, и они готовы были отдать мне последнее, лишь бы вызвать мое одобрение.

   Эта девушка, рыжая, высокая, грациозная, как балерина, с дерзким убегающим взглядом и трепещущими раздувающимися ноздрями, как у дикого зверя, по своей воле пошла учиться на креациониста: у нее выявились способности. Догадываюсь, как она муштровала близких! Очевидно, ее семье настоятельно 'рекомендовали' отдать дочь в обучение к нам, иначе она такого натворит! Необученный суперсенс, - это интересное редкое явление, но церковники как огня боятся подобных мутаций среди элитариев.

   Порою я замечал в ходе лекций, что она стремится меня 'отзеркалить': пародируя мои движения, мимику, взгляды. У нее получалось: ее соседки покатывались со смеху, а материал лекции никто не хотел слушать. Я начал злиться на юную нахалку, но не мог дойти до того, чтобы нажаловаться на нее в деканат, поэтому пригласил ее для личной беседы после занятий.

   Она явилась для разговора не в привычной бесформенной мантии, но облаченная в узкое сиреневое платье, распустив косы, благоухая амброй и лимоном. Студенткам не был запрещен подобный наряд, вне обязательных часов занятий. Да она и не была первокурсницей, вышедшей из дисципия: у нее было еще какое-то образование; не сказала, какое, я не интересовался. Даже выругать ее сил не было: похоже, моя суггестия тут не работала, но, напротив, девица взяла мои мысли под контроль. Когда смотрел на нее, то представлял без одежды, с развевающимися волосами-змеями, страстную...

   Итогом нашей милой беседы стали бурные поцелуи, от которых все мои жизненные установки пришли в смятение: до сих пор у меня не было женщины, я с легкостью отвергал соблазны, но эта рыжая Лилит, как в мыслях я прозвал ее, могла совратить и почившего Лазаря. Ее губы источали мед разнотравья, а тело пахло юностью и притяжением чистоты. Оказалось, все ее выходки имели одну лишь цель: привлечь мое внимание!

   В начале семестра, в шутку, она поспорила с сокурсницей, - они сидели рядом за длинным столом, - что соблазнит меня, и все ее поведение во время этих лекций было подчинено этой задаче. Призом должна была стать поездка на Марс: обе девушки происходили из обеспеченных семей, и оплатить такую поездку им ничего не стоило. Если бы выиграла моя нарушительница спокойствия, то проигравшая сторона преподнесла бы ей в дар тур на Марс, в пору вакаций. Соотвественно, если бы рыжая красавица проиграла, то...

   Но она выиграла, разумеется: я оценил ее прямодушие по достоинству. Не знаю, правдива ли она была, когда говорила, что действительно увлеклась мною в ходе 'игры'? во время наших встреч ее глаза неизменно смеялись и дразнили, она не закрывала их, когда мы целовались. Но губы и тело свое отдавала без остатка, с бешеной страстью и искренностью. Однажды мы были в горах, в заброшенном монастыре тибеских монахов, и там любили друг друга, стремясь каждый захватить инициативу в свои руки. И там, в пароксизме страсти, она все же закрыла глаза и назвала меня 'любимым'. Я удивился, даже испугался неистовству ее любви. Потихоньку начал избегать наших встреч: долгие отношения со студенткой могли стоить мне карьеры. Она не бегала за мной, даже на лекциях сделалась тихой и скучной, - как все. Неужели ей было грустно, что я не смог ответить ей с таким же жаром? Все люди - разные: один любит, другой позволяет любить!

   Прошел месяц после кажущегося разрыва наших отношений. Однажды она подошла ко мне и с улыбкой безумия заявила, что беременна! Ее красивое лицо светилось изнутри, словно в ней зажгли маленький фонарик. Я был в шоке, и первым заявил на нее. Сказал, что на меня спорили, что я был обманут. Мне казалось, что эта ее беременность преследует одну цель: помешать мне, честолюбцу, сделать карьеру! Она на меня не жаловалась, несмотря на значительную, в десять лет, разницу в возрасте. По логике вещей, я был опытнее и тоже должен был думать о последствиях.

   Девушки-элитарии не должны беременеть, так как им нельзя рожать. Тот факт, что ее насильно принудили избавиться от плода нашей любви, мог отрицательно сказаться на возможности последующей сдачи ею яйцеклеток в банк Генетического развития. Здоровье любой взрослой элитарии стоило дорого, и мы сообща нанесли порчу ее телу!

   Не знаю и не хочу знать, что именно сделали с ней: наверное, отправили в ссылку на отдаленное космическое тело в Солнечной системе, а вначале, конечно, исключили из семинарии, - нарушительницам закона здесь не место! Жаль, что ей тогда еще не исполнилось двадцати одного года: как несовершеннолетняя, она вряд ли получила по всей строгости закона!

   Мне также воспрепятствовали в дальнейшей учебе и защите: направили на Марс, ту самую планету, являвшуюся призом в девичьем споре. Но мой тур на 'красную планету' продлился неимоверно долго!

   Работу дали 'собачью': выискивать талантливых необычных детей и договариваться с их родителями о том, чтобы ребятишек предоставили их исключительной судьбе. Проще говоря, я выкупал детей у их семей. Другой, менее приятной обязанностью, был поиск детей-мутантов; этих разыскивал по дисципиям, так как все они были одиноки и оставлены близкими. Я не хотел даже думать, для каких целей детишек перевозят в лаборатории на Зем: меньше знаешь, крепче спишь! Короче, работа мне не нравилась.

   И злоба на весь женский род нарастала во мне день ото дня: здесь, в колонии, среди жалких отщепенцев и работников по контракту, оказался исключительно из-за той рыжей бестии! Надеюсь, она сдохла с голоду в дальнем космосе: паек ссыльных невелик и напоминает птичий!

   Но ночами страстная дева приходила ко мне вновь и вновь. Я просыпался в холодном поту, с жаждой плоти, рвущейся только к ней! Тело честнее наших мыслей, оно - индикатор подлинных стремлений человека. Ненавидя свою бывшую возлюбленную, погубившую мою карьеру и перспективы, втайне я любил ее и желал все сильнее. Годы послужили лекарем: научился смирять свой норов и выглядеть скромным, тихим инженером-генетиком. Но мечта о власти жила во мне непрестанно!

   Только тот, кто держит в своей воле судьбы других людей, может чувствовать себя спокойно в этом мире. Но как достичь власти? Мои отношения с местным руководителем Особого отдела складывались неплохо, периодически я делился с ним полученной от родителей детей-ординариев и элитариев мздой. Тем не менее, мне даже не позволили вступить в партию последователей Креатора, сказали: 'веруй так, а партбилет ты еще не заслужил! Подожди немного!'. И я ждал своего часа. Дни складывались в недели, месяцы и годы: рутина заставляла скрежетать зубами. Мне нужно было отбыть четвертьвековой срок на Марсе или уплатить немалый штраф за отъезд с 'красной планеты'. Где раздобыть денег?