Или – или - Айн Рэнд

– Прибереги свои речи для Джима Таггарта, док, – посоветовал Фред Киннен. – Я знаю, что говорю. Я-то в колледже не учился.

– Я протестую, – сказал Бойл, – против диктаторских методов…

Киннен повернулся к нему спиной и сказал:

– Послушай, Висли, моим людям не понравится пункт первый. Если за главного буду я, то заставлю их проглотить это. Нет – значит нет. Подумай и реши.

– Ну… – начал было Мауч, но запнулся.

– Ради Бога, Висли, а как же мы? – воскликнул Таггарт.

– Когда понадобится что-то протолкнуть через совет, ты придешь ко мне, – сказал Киннен. – Но руководить советом буду я. Я и Висли.

– Ты думаешь, страна поддержит это? – взмолился Таггарт.

– Не обольщайся, – ответил Киннен. – Страна? Если рухнули все устои, я думаю, док прав, от них и следа не осталось, если нет правил игры, вопрос лишь в том, кто кого ограбит. У меня больше голосов, чем у вас, рабочих всегда больше, чем работодателей, не забывайте об этом, ребята!

– Интересная позиция, – высокомерно произнес Таггарт, – по отношению к мерам, направленным, в конце концов, не на личную выгоду рабочих или работодателей, а на процветание всего общества.

– Ладно, – дружелюбно согласился Киннен, – давайте говорить по-вашему. Что такое общество? Если взглянуть с точки зрения качества, то это точно не ты, Джим, и не Орен Бойл. Если же исходить из количества, то это я, потому что за моей спиной массы. – Его улыбка исчезла, и он с внезапной горькой усталой усмешкой добавил: – Не хочу сказать, что работаю на благо общества, поскольку знаю, что это не так. Я знаю, что загоняю бедных тварей в рабство, вот так-то. И они знают, что это так. Но они знают, что я буду подкармливать их время от времени, если не хочу слететь со своего местечка, в то время как с вами у них нет никаких шансов. Они предпочтут, чтобы кнут был в моих руках, а не в ваших, потому что вы слюнявые, слезливые, сладкоречивые выродки, пекущиеся об общественном благосостоянии! Уж не возомнили ли вы, будто, кроме ваших педиков из колледжей, вам поверит хоть один-единственный сельский дурачок? Я вымогатель и знаю это, и мои люди знают; но они знают, что я делюсь наживой. Не по доброте душевной. И не даю ни цента сверх необходимого. Они могут рассчитывать по крайней мере на это. Конечно, временами меня от этого с души воротит, как сейчас, но этот мир создан не мною, а вами. Поэтому я играю по вашим правилам и буду играть, пока идет игра, хотя это будет продолжаться недолго! – Он поднялся. Все молчали. Он медленно обвел взглядом присутствующих, остановившись на Висли Мауче, и как бы невзначай спросил: – Я руковожу советом, Висли?

– Набор конкретных сотрудников совета является техническим вопросом, – любезно заметил Мауч. – Полагаю, мы обсудим это позже – ты и я.

Каждому было понятно, что он ответил: «Да».

– Годится, браток, – сказал Киннен.

Он вернулся к окну, сел на подоконник и закурил сигарету.

Остальные почему-то посмотрели на доктора Ферриса, словно ждали от него совета.

– Пусть вас не смущает риторика, – спокойно сказал доктор Феррис. Мистер Киннен – великолепный оратор, но у него отсутствует чувство действительности. Он не умеет мыслить диалектически.

Последовало молчание, затем Джеймс Таггарт неожиданно громко сказал:

– Мне все равно. Это ничего не значит. Ему придется оставить все в покое. Все останется как есть. Как есть. Никто не сможет что-либо изменить. За исключением… – Он резко повернулся к Висли Маучу: – Висли, в соответствии с пунктом четвертым надо закрыть все исследовательские институты, экспериментальные лаборатории, научные фонды и тому подобные учреждения. Они должны быть запрещены.

– Правильно, – сказал Мауч. – Я не подумал об этом. Надо вставить в текст пару строк об этом. – Он взял карандаш и сделал несколько пометок на полях проекта.

– Это положит конец расточительной конкуренции, – сказал Таггарт. – Мы остановим борьбу за неиспытанное и неизвестное. Не придется волноваться из-за нововведений, подрывающих рынок. Не надо будет тратить огромные деньги на бесполезные эксперименты, цель которых – не отставать от чрезмерно амбициозных конкурентов.

– Да, – согласился Орен Бойл. – Нельзя позволить тратить деньги на новый товар, пока не будет в избытке старого. Закроем эти чертовы исследовательские лаборатории – чем раньше, тем лучше.

– Правильно, – одобрил Висли Мауч. – Они будут закрыты. Все до одной.

– И Государственный институт естественных наук? спросил Фред Киннен.

– Нет! – воскликнул Мауч. – Это – другое. Это правительственная организация. Кроме того, некоммерческая. И его деятельности будет достаточно для развития науки.

Вполне достаточно, – согласился доктор Феррис.

– А что будет с инженерами, профессорами и прочими, когда вы закроете лаборатории? – – спросил Фред Киннен. – Как они станут зарабатывать на жизнь в условиях, когда все остальные предприятия и рабочие места уже закреплены за другими?

Висли Мауч почесал затылок и повернулся к мистеру Уэзерби:

– Переведем их на пособие, Клем?

– Нет, – ответил мистер Уэзерби, – чего ради? Их не так много, чтобы поднять шум. Недостаточно, чтобы с ними считаться.

– Полагаю, – Мауч повернулся к доктору Феррису, – вы могли бы взять некоторых к себе, Флойд?

– Некоторых, – медленно ответил доктор Феррис, словно наслаждаясь каждым слогом, – тех, кто докажет способность к сотрудничеству.

– А что с остальными? – спросил Фред Киннен.

– Им придется подождать, пока Стабилизационный совет не найдет им применения, – предположил Висли Мауч.

– Что они будут есть до тех пор? Мауч пожал плечами:

– В условиях чрезвычайного положения без жертв не обойтись, ничего не поделаешь.

– Мы имеем право так поступить! – неожиданно выкрикнул Таггарт, словно борясь с царившим в комнате спокойствием. – Так надо, правда ведь?

Ответа не последовало.

– Мы имеем право защищать свои жизненные интересы. Никто не возражал, но он продолжал говорить настойчивым, умоляющим, пронзительным голосом:

– Впервые за многие столетия нам гарантируется спокойствие. Каждый будет знать свое место, а также место соседа. Мы не будем зависеть от первого встречного чудака с новой идеей. Никто не вытеснит нас из бизнеса, не отнимет у нас рынки, не продаст нас, не разорит. Никто не явится со своим изобретением, вынуждая нас делать выбор -либо остаться без штанов, купив его идею, либо остаться без них же, когда его изобретение купим не мы, а кто-то другой! Не надо будет принимать решений. Никому не будет позволено что бы то ни было решать. Решение будет принято раз и навсегда. – Взгляд Таггарта вопрошающе блуждал по лицам присутствующих. – Уже достаточно изобретено – достаточно для удобства каждого. Так почему разрешено изобретать и дальше? Почему мы позволяем им выбивать почву у нас из-под ног, едва мы сделаем несколько шагов? Почему мы работаем не покладая рук, пребывая в такой неопределенности? Только потому, что еще остались неуемные и честолюбивые искатели приключений? Неужели мы должны пожертвовать спокойствием человечества ради нескольких отщепенцев? Они нам не нужны. Совсем не нужны. Как бы мне хотелось покончить с героями! Герои? Они ничего, кроме вреда, не принесли. Они беспощадно гнали человечество вперед, не давая ему передышки. Человечество стремилось догнать их… всегда, бесконечно… И едва мы их догоняли, как они уходили на годы вперед… Они не оставляют нам шансов… Они никогда не оставляли нам шансов… – Глаза Таггарта беспокойно блуждали, иногда он смотрел в окно и тут же поспешно отводил взгляд: ему не хотелось видеть белый обелиск вдали. – Мы с ними покончили. Мы победили. Пришло наше время. Мир – наш. Мы обрели покой – впервые за многие века, впервые с начала промышленной революции!

– А это, надо полагать, – заметил Фред Киннен, – антипромышленная революция.

– Странно слышать это от тебя! – резко заметил Висли Мауч. – Нельзя говорить такие вещи на людях.

– Не волнуйся, браток. На людях я ничего не скажу.

– Это заблуждение, – заявил доктор Феррис. – Заявление, вызванное невежеством. Специалисты давно признали, что только при плановой экономике возможно достижение максимальной эффективности производства и что централизация способствует сверхиндустриализации.

– Централизация исцеляет чуму монополизации, вставил Бойл.

– Переведи-ка на человеческий, – протянул Киннен. Бойл не заметил издевки и серьезно ответил:

– Централизация избавляет нас от монополий. Она способствует демократизации промышленности. Все становится доступным каждому. Например, в настоящее время мы испытываем острый дефицит железной руды. К чему мне в такое время расходовать деньги, рабочую силу и национальные ресурсы на производство морально устаревшей стали, когда я мог бы производить металл, многократно превосходящий сталь? Металл, который нужен каждому, но никто не может его получить. Это ли здоровая экономика, спокойная жизнь общества и демократическая справедливость? Почему мне нельзя производить этот металл и почему его не могут получать те, кому он необходим? Из-за того, что какой-то эгоист имеет монополию? Разве мы должны жертвовать своими правами ради его интересов?