Сиреневый Кристалл - Александр Мееров

В окнах замелькали тени от вращавшихся над головой лопастей. Мы снижались, стремительно приближаясь к могучим лесным исполинам. В первый момент я не мог сообразить, что с ними произошло. Казалось, каким-то чудом за несколько минут из нежащихся под солнцем тропиков мы перенеслись на далекий север. Я не узнавал джунглей. Лесные великаны, опутанные переплетением лиан, двуперистые вайи стройных пальм, древовидные папоротники, бамбуки, как струи фонтана взвивающиеся ввысь, длиннобородые мхи, эпифиты, огромные, похожие на слоновые уши листья таро — все это не было, как обычно, зеленым всех тонов и оттенков, а представлялось заснеженным, скованным лютым морозом. Перламутровые, опаловые, то словно посыпанные солью, то будто припорошенные тончайшей слюдой, растения искрились в лучах солнца, переливались радужным блеском. Но блеск этот был каким-то холодным, не верилось, что все это происходит вблизи экватора. Проделки злого волшебника породили красоту мертвящую, от созерцания которой сжималось сердце.

А в глубине джунглей, в тех местах, где силициевое живое вещество хозяйничало дольше, пугающая красота сменялась тускло-серым хаосом. Там пропитанные плазмой и не закрепленные дымками туароке растения уже разбухли, превратились в бесформенные груды никому не нужного материала, таящего в себе разрушительную силу.

Мы опустились на небольшую полянку. Еще зеленую, не охваченную всепоглощающей пеной, еще безмятежно радующуюся солнцу, жизни, источающую ласковые ароматы. В десяти — пятнадцати метрах от нас начинался передний край. Безмолвная битва шла совсем рядом. Миллионы миллионов прозрачных искристых капелек, пришедших из неведомых глубин Вселенной, вели свое неутомимое наступление на теплые, полные живых соков творения земной природы. Окаменевая, растения в течение некоторого времени еще сохраняли свои формы, становясь звонкими, хрупкими и безжизненными, а потом разбухали, превращаясь в грязно-зеленую бесформенную массу. Эта пористая каменная масса забивала все ущелья, не давала ручьям стекать в реки, а рекам — в долины, к плодородным полям. Силициевые громады вздымались все выше и выше, подбираясь к скалистым утесам гор, преображая все вокруг, грозя омертвить весь цветущий край, перебраться на другие острова, а может быть, и на континенты, проникнуть в глубины морей и океанов…

В той части горного хребта, где приземлился наш вертолет, наступление силициевой плазмы проходило особенно успешно. Здесь преобладали холодные воздушные течения, медленно сползавшие с гор в долины, и дымки от костров из туароке не достигали фронта. Здесь назревала катастрофа. Как только мы снова поднялись в воздух, оставив приветливую лужайку, нам представилась величественная и грозная картина. Оба склона огромного ущелья уже были завоеваны плазмой. В низовье, почти у самой долины, она образовала колоссальную плотину, забив выход для стекавших с гор потоков, и ущелье наполнилось водой. Вода уже просачивалась через возведенную силициевым веществом дамбу небольшими струйками, и мы ясно представили себе, что вот накопится она до краев, образуется слишком большой запас, преграда не выдержит, вода хлынет в долину и стремительным потоком смоет деревни, плантации, сахарные заводы, дороги, склады.

«Гидросооружение» мы осмотрели минут за десять, и вертолет вернулся к месту нашей первой посадки. Всего прошло каких-нибудь полчаса, минут сорок, не больше, а сесть на приглянувшуюся нам полянку уже не удалось: она была оккупирована плазмой. Пришлось немедленно радировать в Макими и поставить Комитет по борьбе с силициевой опасностью в известность о прогрессивно увеличивающемся наступлении плазмы.

Генераторы! Нужны были генераторы! Мы пустили в ход наш единственный, видели, как он успешно справляется с опасностью, понимали, что это мощное средство борьбы, но что мы могли поделать с одной установкой!

Методично, повисая над передним краем наступления, мы облучали участок за участком. Скорость продвижения противника уменьшилась, мы видели, как враг подавляется нашим излучением, однако это успокаивало нас мало: занятая плазмой территория была огромна.

К двум часам дня нам прислали еще один вертолет. Теперь мы могли, меняя вертолеты, действовать беспрерывно. К вечеру были организованы смены операторов, и облучение шло круглосуточно.

Я не собирался покидать фронт, пристроился в палатке быстро организованного лагеря, но вечером 23 февраля меня вызвали в Макими. «Главнокомандующим» остался Юсгор.

На следующий день утром я присутствовал на экстренном заседании Комитета по борьбе с силициевой опасностью. Обсуждался один вопрос: о решении правительства Западного Паутоо применить артиллерию и напалм для борьбы с силициевой плазмой. Рискованность и даже безрассудность такого решения для нас были очевидны, но при сложившихся почти враждебных отношениях между обеими частями Паутоо договориться с политическими деятелями Пога было почти невозможно. В Организацию Объединенных Наций, где к этому времени уже находились представители СССР и Восточного Паутоо, в том числе доктор Ямш и профессор Мурзаров, были посланы телеграммы, предупреждавшие, что такие действия Западного Паутоо могут окончиться катастрофой, но мы понимали, что решение ООН может оказаться недостаточно оперативным.

Я предложил комитету обратиться за посредничеством к профессору Асквиту. Члены комитета встретили мое предложение далеко не единодушно. Возникли споры, наиболее рьяные противники Западного Паутоо и слушать не хотели о подобном сотрудничестве, однако победило большинство и Асквит все же был приглашен в Макими.

К этому времени я уже оставил уютный университетский коттедж и переселился в отель «Макими». Прельщал меня здесь не столько комфорт, сколько близость к правительственным учреждениям, в которых теперь приходилось бывать особенно часто. Узнав о приезде в Макими Асквита, я поспешил встретиться с ним и поговорить с глазу на глаз, до того как он появится на заседании комитета.

Это был превосходный вечер. На город опустилась долгожданная прохлада, было ясно, душный утомительный день закончился. Мы сидели с Асквитом на балконе, любуясь сияющей огнями столицей. Все было, как и прежде, расцвечено рекламами, наполнено звуками большого полнокровного города, и все было как-то не так. Стало тревожнее, неопределеннее. Не оставляла мысль, что там, в горах, совсем недалеко, в каких-нибудь пятидесяти километрах, наступает силициевая плазма. Против обыкновения Асквит почти не улыбался. Впервые я увидел его не таким уж задиристым, колючим и самоуверенным. Не то он устал, не то и его угнетала какая-то невеселая мысль. Даже холодный имшеу он тянул без видимого удовольствия, забывая подливать в него ром.