Иван Молодой. "Власть полынная" - Борис Тумасов

Два года прожил он в одиночестве. Всякие видения и страхи преодолел, разные крики его искушали, но всё пережил преподобный Сергий.

Потом стали приходить к нему люди, ищущие спасения, просили позволить жить подле него. А когда Сергий рассказывал им о трудностях, какие ждут их, они соглашались терпеть.

Братия построила кельи и обнесла обитель оградой, но не было у неё священника и игумена. И тогда Сергия уговорили принять на себя эту ношу. Переславль-Залесский епископ сказал ему: «Я слышал о тебе, тебя избрал Господь, ты будешь игуменом в обители Святой Троицы».

И преподобный Сергий принял посвящение в сан пресвитера и игумена.

Много чудес связано с его именем, много святых дел творил он во имя Руси. В трудную годину, когда князь Дмитрий вёл полки на Куликово поле, он просил благословения у Сергия Радонежского, и тот напутствовал его на битву с ханом Мамаем и послал с ним для единоборства с татарскими богатырями двух своих иноков - Ослябю и Пересвета. А накануне сражения он прислал князю Дмитрию письменное благословение. «Иди, иди смело, князь, надейся на помощь Божию», - писал Сергий.

Нет уж в лавре преподобного Сергия, почти сто лет прошло, как скончался он, но князья московские, начиная новое дело, ездили в лавру за благословением.

Легко катится санная карета, скачут рынды, щёлкают бичи ездовых.

Иван Третий заговорил:

- Трудный тебе предстоит путь, сын, на нелёгкое дело я тебя отправляю. И непогоду преодолеть, и инородцев всяких уломать. Но исполнишь, Московскую Русь возвеличишь. Земли новые присоединишь, а всё то нам ох как надобно! Враги лютые вокруг нас. От Орды вроде бы отбились, с Казанью вроде бечеву тянем-потянем, кто кого перетянет, а вот на западном рубеже литва, поляки, немцы. Сколь князей наших с городами под ними, и всё вернуть должно.

- Мне ли того не знать, отец!

- Но прежде своих недругов смирим…

Откинув шторку, глянул в оконце.

- Вон и лавра завиднелась…

В Москве конями любовались. Статями их, хоть под седоком, хоть без него свободно ходят. Головы красиво вскидывают, в крупах широкие. Выносливы и в ходьбе и в рыси. Намётом и в галопе не один десяток вёрст держатся.

Кони - гордость Молдавии, зависть казаков и татар. За доброго коня всё состояние готовы отдать.

Со всей равнинной Молдавии пригнали пять красавиц. Сам господарь Стефан отобрал их в табунах. Хотел зятя Ивана Молодого порадовать.

И угодил. Князья и бояре на просмотр собрались, восхищались. На выводке ехали: что за сказочные кони!

А ещё удивлялся московский люд старому табунщику, молдаванину Ласко. Длинноусый, безбородый, лицо как из камня высечено.

И было чему поражаться московскому народу: сколько лет живёт Ласко на свете, усы отрастил, а щёки бреет. Русскому мужику борода в честь и в похвальбу, а этот ровно немец какой…

Долгую дорогу проделал Ласко, пока коней в Москву не пригнал. Лихих людей опасался: ну как каневские казаки наскочат либо татары крымские? Угонят лошадей, господарь Стефан шкуру спустит.

И только когда в Москву въехал, выкрикнул:

- Ой-ля!

Что на языке старого табунщика означало удовлетворение. Исполнил наказ Стефана.

Неделю пробыл Ласко в Москве, мало кто заметил, как уехал он в свою Молдавию.

Далёкая северная окраина Московской Руси. Где её начало, где конец? Одни говорили, что у моря Белого, а иные утверждали, что у Студёного океана.

Но молодой великий князь знал, государь велел ему пройти до неведомого Каменного хребта, до его северной оконечности.

Едва теплом пахнуло, а Иван Молодой уже ратников скликал, охочих людей, чтоб с ними проделать этот нелёгкий путь. Подбирал людей бывалых, знающих.

Первые дни жил у посадника Великого Устюга. Город сплошь из дерева. Из дерева и церковь, и терема, и избы посада. Всё щепой крыто. А стены городские приземистые и башни угольчатые, бревенчатые.

Река Северная Двина подмывает город, пристань небольшая, лодки рыбацкие на холодной воде покачиваются.

Мал городок Великий Устюг, да весь север Московской Руси стережёт.

Отсюда с ратными людьми и воеводой, крепким, кряжистым мужиком Силантием, пошёл князь Иван по задуманному пути.

Местные жители показывали дорогу, великий князь нанимал проводников, знающих край.

Первое время шли рекой Вычегой. До самого малого городка Соль-Вычегодская легко добрались. Здесь пополнили в дорогу запасы мороженой оленины и рыбы.

Передохнули ратники, в баньке попарились. Знали: дальше, где ещё такое блаженство испытаешь, вот так на полке лежишь, веничком берёзовым похлестаешься, попаришься вдосталь.

Городок Соль-Вычегодская - всего-то пять просторных рубленых палат да церковка. А за острогом избы одна к другой лепятся.

Дальше ратники санями-розвальнями ехали. Князь Иван с воеводой в лёгких санках умащивались, впереди всего поезда дорогу прокладывали.

Пробирались землями народа зырян. От чума к чуму путь молодого князя пролегал.

Мирный народ зыряне, охотники, рыбаки. Гостям рады. Князь Иван говорил им:

- Вы теперь в государстве Московском живёте.

Зыряне улыбались, а как им понять, что такое Московское государство, у них своя жизнь, свои заботы. Если за данью доберутся к ним, то они отдадут, что от них потребуют.

По пятнадцать-двадцать вёрст шли ратники князя Ивана лесами, переправлялись через реки и притоки, брели по грудь в снегах, санями поклажу тащили, и молодому князю казалось, что не будет конца их пути.

Но однажды воевода Силантий остановился и долго смотрел на темневшие вдали угрюмые скалистые утёсы. Наконец повернулся к молодому великому князю, посветлел лицом:

- Вон тебе, князь Иван, и кряж верхнего конца Каменного пояса. За ним леса вековечные, и живут там народы разные, одним словом - инородцы…

Великий князь велел охочим людям сделать привал, лагерь устроить. Объявил:

- Здесь, у гор каменных, что поделили землю на две половины, Европу и Азию, и будет конец нашему пути. В этом месте срубим городок сторожевой, поставим избы и терема, людом заселим, чтоб всему свету стало ведомо, земля эта государства Руси Московской, Русь!..

Только в августе вернулся Иван Молодой в Москву. К тому времени княгиня Елена сына родила, Дмитрия.

Глава 18

В последние годы сдал Иван Лукинич, бывший новгородский посадник. В росте будто уменьшился, совсем облысел, один череп, а козлиная борода жидкая, белая. И лишь глаза, глубоко запавшие, насторожённые, из-под седых кустистых бровей посматривают.

Выберется Иван Лукинич из своих хором, что на правом берегу Волхова, пройдёт мостом волховским на левую сторону, на Детинец поглядит. Стоит, да и что с ним станется? От времён Ярослава красуется. Заглянет в Софийский собор. Малолюден. Только на паперти нищие и убогие мисками деревянными постукивают, руки тянут. Ну, они во все времена попрошайничали.

Иногда на торг заходил. Захирело торжище, редкий немец объявится, да и то не понять, своё продаёт либо скупает.

Из собора Иван Лукинич на вечевую площадь выбрался. И она пустынна. Прежде бывало, ударит колокол, сбежится народ, со всего Новгорода привалит и спорит, ругается, до кулаков дело доходило. Судьбу города решали. Одним словом, республика была. А ноне?

Нет, не тот Новгород Великий!

И вздохнёт Иван Лукинич.

Иван Третий своими походами всю жизнь сломал. Разве мог забыть бывший посадник, как снимали вечевой колокол или как увозили опальных бояр? Как гордо отправилась в ссылку Марфа Исааковна, не сломленная, не униженная!

Его, Ивана Лукинича, на поселение не отправили, посчитали, что он против Москвы голоса не подавал, а тем паче ничего дурного не говорил о великих князьях московских…

Тихо жил Иван Лукинич.

Но так ли? Он, посадник, всегда к Литве тянул, но делал это осторожно, чтоб, не доведи Бог, заметили…

А вот владычный ключник, всесильный Пимен, ненавистник московский, сколько раз бояр на Ивана Третьего подбивал, Марфу Исааковну Борецкую настраивал за Казимира ратовать, письма в Литву посылать, сына туда она наряжала. А когда Пимена на суд и расправу к Ивану Третьему потащили, распустился, слёзы ронял, бояр и саму Марфу Исааковну выдал да ещё многих иных оклеветал, жизнь свою спасая.

Ох, грешен он, грешен. А ведь в сане ходит!

Много раз после того видел его Иван Лукинич - всё такой же стремительный в движениях, глазки лукавые, по сторонам так и зыркают.

Надежду ключник питал, что изберут его во владыки новгородские, Марфа Исааковна руку к тому прикладывала, деньги жертвовала немалые. Спас Господь, не избрали…

Поднял глаза Иван Лукинич туда, где прежде вечевой колокол висел, тревожно забилось сердце. Пустынно вокруг, сиротливо. Нет помоста, на котором в добрые времена он, тысяцкий, архиепископ стояли. Всё кануло навечно…