Саван алой розы (СИ) - Логинова Анастасия

– Трости принадлежат Денису Соболеву? – спросил он.

– Да! – подскочил к нему Воробьев. – И вот, глядите!

Сунул ему под нос еще одну трость. Довольно простую, без изысков, цвета ореха и с тяжелой угловатой ручкой. Мельком Кошкин отметил, что набалдашник этот имеет что-то схожее с молотом по своей форме и, вероятно, мог бы быть орудием убийства вдовы Соболевой.

Но главное – на светлом дереве и без увеличительного стекла были видны бурые потеки.

– Въевшаяся в дерево кровь, – с готовностью подсказал Воробьев. – Ее явно пытались почистить – да не вышло. В лаборатории сделаю более точный анализ, но я успел уже капнуть раствор перекиси водорода. Шипит – а значит, это кровь, Степан Егорович.

Кошкину пришлось прочистить горло, отчего-то слова шли с трудом. Все четче он понимал сейчас, что дурак, с которого и надобно спустить три шкуры – это он сам и есть. И не только дурак… это что же – он покрывал убийцу, выходит? С убийцей Соболевым подружиться захотел. Чтобы тот о разводе его любовницы похлопотал.

– Где нашли?

– В гардеробе у Соболева, среди прочих тростей. Это его, сомнений нет, Степан Егорыч.

– Как сделаете анализ, Воробьев, трость надобно передать Нассону. Пускай подтвердит, могла ли она быть орудием убийства. И все же… – Кошкин сделал над собою усилие и сумел посмотреть в лицо подчиненному: – кто дал вам право, Воробьев, прикрываясь моим именем…

Кошкина грубо прервали – настежь распахнув дверь:

– Кирилл Андреевич! Нашли! В спальной у Соболева!..

И лишь доложившись, полицейский чин заметил Кошкина, сконфузился, не зная теперь, к кому обращаться, но Кошкин отмахнулся – не до того было. Вперед Воробьева он бросился в гостиную, а оттуда по лестнице наверх.

На втором этаже застал и членов семьи Соболева. Надо признать, все, кроме, разве что, Александры Васильевны, вели себя сдержанно, отстраненно и с большим достоинством. Даже Юлия Михайловна, которая лишь холодно заявила, что все это – сплошное недоразумение.

А вот сестра Соболева как будто была близка к обмороку: бледна невероятно и едва стояла на ногах.

– Подите к себе, Александра Васильевна, вам лучше прилечь, – искренне посоветовал Кошкин.

Та слабо кивнула, но с места не двинулась. А Воробьев – влюбленный в нее или нет – состояния девицы даже не замечал. Вихрем он пронесся к месту обыска и ничего вокруг не видел.

Что бы там ни было, нашли вещицу в большом шкафу в той же гардеробной. На самых антресолях, за шляпными коробками с цилиндрами Дениса Васильевича. Оттуда с большой осторожностью извлекли нечто, обернутое газетой. Развернул газету сам Кошкин и, хмыкнув, тотчас сообразил, что это. Четыре толстые тетради в акварельных обложках.

– Мамины тетради?.. – Громко ахнула где-то позади Александра Васильевна. – Так они целы! Денис… неужто это ты взял? Зачем?!

Кошкину ответ на сей вопрос был столь же интересен, и он обернулся к Соболеву.

Денис Васильевич, как и все прочие, держался с достоинством. Обхватил себя за плечи, чуть не до судороги сжал челюсти, плотно сложил губы. Похоже, дал себе зарок ни слова не говорить без адвоката. Спроси его Кошкин – наверняка бы смолчал. Но на вопрос сестры, поколебавшись, все-таки молвил:

– Разумеется, я их не брал. Не имею понятия, откуда это здесь. – Тяжело поглядел Кошкину в глаза и ровным голосом произнес: – Если бы и взял, то непременно сжег бы, а не прятал в шкафу, как барышня. Прятать похищенное в шкафу – еще глупее, чем прятать на дне пруда на собственной даче. Надеюсь, вы понимаете, Степан Егорович, что тетради нарочно положил туда кто-то, кто имеет доступ к моему гардеробу?

Кошкин почувствовал, что теперь все взгляды обращены на него.

– Я опрошу ваших горничных и лакеев, разумеется, – столь же ровно ответил Кошкин. Обернулся к присутствующим: – дамы, господа, прошу всех, кто не имеет отношения к полиции, покинуть комнаты Дениса Васильевича. Даже вы, Юлия Михайловна! – опередил он Соболеву, собравшуюся уж воспротивиться.

Та подчинилась, в конце концов.

Ужасная ситуация, врагу не пожелаешь… Кошкину всегда нелегко давались допросы высокородных господ – да и для кого это легко, интересно? Но прежде он хотя бы имел возможность к таковым допросам подготовиться. Нынче же Воробьев его этого права лишил – приходилось импровизировать.

– Воробьев! – окликнул Кошкин. – Принесите трость.

Тот бросился исполнять – а Кошкин с Соболевым остались почти что наедине. Слава Богу, банкир не спрашивал ничего. Он, кажется, был уверен, что выйдет из истории без потерь – совершенно не волновался.

– Вам знакома эта трость, Денис Васильевич? – спросил Кошкин, когда предполагаемое орудие убийства доставили.

– В первый раз вижу, – пожал он плечами.

– Тем не менее трость была в вашей гардеробной. У вас есть предположение, как она могла туда попасть?

– Вероятно так же, как и дневники матушки.

– Тот есть, трость вам подбросили? Предполагаете, это сделал кто-то из прислуги?

Соболев мотнул головой:

– Не могу ручаться за каждого, но заверяю, что среди моей прислуги уголовников нет.

– И все же, кто-то из домашних слуг мог испытывать к вам неприязнь? – допытывался Кошкин – а больше следил за реакцией Соболева.

– Не представляю, кто бы это мог быть. С прислугой я обращаюсь подобающим образом, никогда не обижал обхождением или оплатой. И все же врагов – вне этого дома – у меня хватает. Полагаю, кто из этих врагов и проник в дом, дабы меня опорочить.

– Да, не исключено… – обронил Кошкин.

Но Соболева такой ответ как будто не устроил. Наверное, он рассчитывал на более горячую поддержку, потому как даже чуточку разволновался, пытаясь Кошкина убедить:

– Зачем мне убивать собственную мачеху? Да еще и столь жестоким способом! Это ведь ее кровь на трости? Эта женщина была моим единственным другом долгие годы! Ей я обязан всем, что имею сейчас! Что, кроме благодарности, я могу испытывать к ней? Мне незачем было торопить ее смерть хотя бы потому, что я и при жизни ее по факту владел всем ее имуществом!

– По факту – но не по закону! – веско и как всегда некстати заявил Воробьев.

Кошкин бросил в него убивающий взгляд и понял, что теперь-то точно размажет его по стенке.

– Воробьев! Выйдем, – велел он. Чуть мягче обратился к Соболеву. – Денис Васильевич, останьтесь в доме. Прошу вас покамест никуда не уходить.

– Я могу я пригласить своего адвоката?

– Да, разумеется. Но искренне надеюсь, что его услуги не понадобятся.

* * *

Воробьев настроя начальника, как всегда, не чувствовал и, возвращаясь в залу на первом этаже, где полиция устроила своеобразный штаб, вещал весьма бодро:

– Хорошо, что вы не стали арестовывать этого субъекта сразу, Степан Егорович, потому как нас прервали, и я не успел сказать вам самого важного.

– Неужто еще улики есть? – невольно удивился Кошкин. И понял, что снова обязан выслушать Воробьева, прежде чем задать трепку.

– Не то слово! Представьте себе, Степан Егорович, шубку нашли на даче. Ту самую, каракулевую!

Шуба, точнее полушубок рыжего цвета в мелкий завиток, и правда была накинута на спинку кресла.

– В передней висела, в доме Соболева, в Терийоках. Прямо на крючке. Я уж фотокарточку ту успел показать официанту трактирному – шубу узнал.

– А даму в шубе?

– Даму… говорит, волосы похожи, светлые под шляпкой, статью тоже похожа. Но вот лицо она спрятала – не разглядел.

Кошкин посматривал на шубу с сомнением. Кроя она была обыкновенного, никаких примечательных деталей не имела. Полненьких светловолосых дам в похожих шубах, особенно в феврале-месяце, при желании, найти можно сколь угодно.

А главное… Николаша ведь повеса тот еще. В дамочках переборчив. Он на гувернантку Мишину облизывается – а тут Юлия Михайловна. Банкирская супруга, возрастом лет на десять его старше. И лицом, прямо скажем, немиловидна – даже на самый невзыскательный взгляд. Обаяния в ней да женской привлекательности и того меньше. Нет, конечно, на всякий товар найдется купец – да только вообразить роман между Юлией Михайловной и Николашей не выходило у Кошкина, как бы он ни морщил лоб.