Кровь королей (СИ) - Волков Влад

Винсельт же мчался мимо, удивляя своим появлением молодых ребят из шестого взвода, по большей части слонявшихся без дела между утренней тренировкой и ожидаемым завтраком. Им ещё только предстояло узнать вести о штурме и осознать, что никакой еды в ближайшие часы ждать не стоит.

Пока же старик лишь заскочил в центральную цитадель — главную часть замка, где проживала королевская семья и служили в должных комнатах при монархе самые разные его советники и приближённые. Здесь была и канцелярия для вопросов и жалоб народа, и тронный зал для приёмов, секретариат, референдарий и многое другое куда со своих жилых комнат приходили высокопоставленные приближённые Его Величества.

Один из таких — примицерий Корлиций, старший секретарь при королевском дворе, как раз шёл в сторону вошедшего и пытавшегося отдышаться старца, собираясь свернуть направо от того, и поискать вверх по лестницам мажордома Харриса, дабы пожаловаться тому на поднявшийся утром с подвальных помещений неприятный запах плесени.

Такой вопрос требовал быстрого внятного обсуждения и скорейшего решения, иначе и грибок пойдёт дальше по сырым подвалам, и попросту дышать в здании станет совершенно некомфортно, а здесь всё-таки король с женой и детьми проживает, негоже всякой плесени в такой постройке находиться.

Вот только вид до смерти напуганного астролога резко перебил все планы удивившегося, если не сказать испугавшегося, примицерия, что тот аж крупный томик с личными записями из рук выронил, дрогнув губами. Этот худощавый и высокий мужчина в годах, с квадратным типом лица и всегда крайне короткой стрижкой своих чёрных жёстких волос прекрасно знал, как высоко в своей башне проживает королевский апокрисарий, и если он принёсся сюда сам с таким видом, стоит смекнуть, что он явно завидел возле замка что-то неладное.

Черноокому примицерию не так важно было даже задерживать и расспрашивать старика. Тонкие бледно-розовые губы выдавали сильно взбудораженные нервы, морщинистая невероятно длинная шея напрягла мышцы. Он чуть поводил подбородком вбок, как будто бы вспотел и пытался высвободить шею из броши своего белоснежного ворота, но дотянуться туда пальцами как будто не сумел, а сразу же понёсся обратно от двери, чтобы захватить и спасти ценные документы. Мало ли чем обернётся неизвестная угроза.

Подрагивая слегка обвисшими на угловатых скулах щеками, хмуря брови и делая серьёзный вид, весь в напряжении и несущийся к своим бумагам не менее рьяно, как сюда на всех парах бежал и спешил Винсельт, он мог лишь догадываться, что грядёт сейчас к Олмарской Крепости — летит ли сюда дракон, пришла ли армия демонов от Кроули, подходит ли сюда ещё какое войско с таранами и прочим вооружением, либо ещё какая неведомая беда угрожает привычному размеренному быту этих земель.

Нужно было спрятать самые ценные из хранящихся бумаг, а заодно повелеть всему секретариату делать то же самое, ведь в одиночку бегать туда-сюда, суматошно пытаясь унести, сколько получится, у него вряд ли бы вышло. Он даже о выроненном книжном томике позабыл, настолько напугался визита звездочёта.

Корлиций понёсся, расталкивая нерасторопных прачек и горничных, а затем и вовсе сбил бедолагу-шута Гонзо, едва не споткнувшись и вместе с ним не покатившись кубарем, как этот несчастный зелёный гоблин. Лопоухий, с громадным выдающимся носом, торчащей парой мелких клыков и огромными кистями рук по сравнению с остальным телом карлика, гоблин Гонзо привык, конечно, что его частенько не замечают и не принимают всерьёз, однако же вот так пинать себя и сшибать с ног в коридоре он явно никому не разрешал.

Но сейчас, покатившись в своём жёлтом костюмчике, роняя шутовской колпак, мог только катиться и вопить от неожиданности случившегося, не имея возможности ни разгневаться на внезапного обидчика, ни как-то пристыдить того едкой шуткой или острым словцом.

— Эй, ты! — бросил зеленокожему низкорослику попрыгавший какое-то время на одной ноге примицерий, едва удерживая равновесие не просто из-за сложившейся позы, но ещё из-за боли в голени и пальцах, которыми ушиб шута, — А ну не путайся под ногами! — строго, насколько позволял его высокий писклявый голос, рявкнул он на королевского гоблина, — Нечего без дела шляться! — развернулся он, наконец, и продолжил свою поспешную ходьбу, переходящую в бег, несмотря на ушибы.

Примицерию не было, конечно же, никакого дела, чем занимается гоблин-шут и где он в замке ошивается, если не нужен в данный момент королю на потеху или развлечение честной публики из числа знатных гостей. Он, как и многие здесь, едва знал Гонзо, как личность. Никогда с ним не беседовал, не выпивал вместе, не узнавал его получше, не интересовался его мнением, как не делился и собственными мыслями с тем на чьей-либо счёт.

Но и зелёный большерукий и большеносый карлик сам никому не навязывался. Это было не в чертах характера у Гонзо быть рядом с теми, кто не желает его общества. Сам он был уже не молод, служил здесь ещё при Гекторе, а с тех пор минуло двадцать шесть лет, но жилось шуту в замке, по большей части, хорошо.

Точнее даже не в «замке», а в «замках», ведь когда король в Триграде — ему нужно быть при нём, когда в Олмаре — быть при нём, когда в фамильном замке Дайнеров — быть при нём, и даже в долгих походах Джеймс призывал своего зелёного шута развлекать его, хотя среди придворных у тех лиц, к которым король отправлялся с визитом, обычно были и собственные шуты.

У Виалантов так сразу трое, и далеко не всегда они отличались от людской расы, как в данном случае. Гонзо не был путешественником или беглым преступником, но приходил в Энторион в поисках хорошей жизни, а уже родился на людских землях. Сюда переселилась его семья ещё пару поколений назад, сначала на Лысогорье, а оттуда поближе к людным и населённым пунктам, где могли на ярмарках развлекать народ, зарабатывая по мелочи на жизнь.

Гонзо вместе с братьями надевали красно-жёлтые шутовские колпаки с четырьмя концами и звонкими медными бубенцами, жонглировали камнями, изображали животных, зачитывали юмористическую поэзию наизусть, и прочими способами старались веселить народ.

Обычно не вместе, а порознь, разбросанные по самым разным уголкам двора или площади ярмарки. Лично для Гонзо, как он сам считал и видел, больше всего народ собирал и развлекал его номер с пародиями и издевками на известные рифмы и стихи.

Например, он мог зачитать «О, дивный мир!» Ставора Братского, как «О, дивный сыр!», зачитывая оду не окружающей красоте природы, а конкретно молочному продукту. Или же безымянное «Ехал в ночь через леса», всем знакомое по первым строчкам, превращал в «Ёхан, дочка и лиса», оставляя общий сюжет о кучере, только душещипательный напряжённый триллер о поездке по ночной лесной дороге обращал в миловидную белиберду о том, как девочка в карете надевала лису то шубой, то шапкой, и вечно вопрошала отца, снаружи следящего за вожжами, вместо фразы «Скоро ль в город мы приедем?», изначально бывшей лишь тревожащими мыслями единственного главного героя, во что-то в духе «Скоро ль Конрад мой приедет?». И, конечно же, под конец кучера не съедали явившиеся и всю дорогу мерещившиеся тому волки, а он с непонятно откуда в пародийном сюжете взявшимися дочкой и лисой благополучно доезжал к озеру, где росли ёлки и был их маленький домик.

Наверное, такая милая и забавная интерпретация нравилась окружающим. Но, как по своему опыту понял Гонзо, в такой пародии самое главное брать невероятно популярные и известные всем от лордов до крестьян произведения. В противном случае пародийный юмор не будет понятен тем, кто не знаком с, так сказать, первоисточником — изначальным текстом стихотворения или поэмы.

Как-то раз в довольно поздний час после шумного веселья в королевском дворе Триграда по случаю праздника урожая, он, усталый и совсем ещё молодой, тратил заработанные деньги на выпивку в ближайшей территориальной таверне. Именно тогда туда заглянул и архимаг Бартареон, чтобы тоже пропустить стаканчик другой, словно на само торжество мало наливали.