Чужой среди своих 2 (СИ) - Панфилов Василий Сергеевич Маленький Диванный Тигр

… и так, к слову, все учителя говорят. Без исключения! Даже трудовик Пётр Николаевич по прозвищу Гегемон.

Другое дело, что некоторые меру знают, а Викушка воспринимает себя не иначе как носительницей некоего сверхценного знания, и пафоса у неё — через края! А оценки она мне, коза старая, занижает иногда, как она говорит — воспитывает.

— Лёнька! Скотина! — мимо, занеся портфель над головой, пронеслась мелкая, зато отменно «широкая в кости» Кругликова, норовя стукнуть убегающего от неё одноклассника, — Стой! Хуже будет!

— Потому и не стою, что будет хуже! — резонно парировал длинный, хулиганистого вида (но только вида!) Лёнька, кружа по коридору и расталкивая ребят и девчонок. По коридору вообще, куда ни взглянешь, сплошь одна толкучка, визги, писки, возмущённые чем-то голоса, смех и вопли. Школа!

— Поженятся, как только восемнадцать исполнится, — постановил Артём, глядя на Лёнку с бегающей за ним Кругликовой взглядом премудрого старца.

— Думаешь? — засомневался я.

— По всему видно… — начал было объяснять мне приятель.

— Да нет! Понятно… всем уже понятно, кроме них самих! — перебиваю его, — просто Лёнька после восьмого в шарагу на бульдозериста собирается, а Кругликова на швею. Вот что-то мне подсказывает, что в ЗАГС они пойдут ещё до того, как им восемнадцать исполнится!

— А-а… понял! — засмеялся Артём, — Вполне может быть! Та-акие искры летят…

Остановившись чуть поодаль, не спешим в раздевалку, где сейчас — час пик, как в метро. Сейчас ещё две-три минуты, и она опустеет, а мы пока…

… сплетничаем!

— Домой? — поинтересовалась Таня, ожидающая меня у ворот школы. У нас с ней как-то сложно всё. Нравится, но…

… и вот всё так — через «Но!» Не объяснить толком, но мы и не встречаемся, и назвать нас просто друзьями нельзя. Сложно всё, и разобраться пока — ну никак! Ни я, ни она.

— Не замёрзнешь без варежек? — поинтересовался я вместо ответа, натягивая свои. На улице не то чтобы колотун, но февраль, он и есть февраль — стыло, ветрено, сыро и морозно, и по ощущениям, а не по термометру — лютень как есть!

— А… — отмахнулась девочка, — замёрзну когда, тогда и одену! Так что?

— По букинистам хочу пройтись, а потом уже домой, — отвечаю ей, — к Локтеву не пойду, устал что-то. Не физически, а так…

— Ну да, — кивнула Таня, — ты же почти каждый день туда ходишь, и до самого вечера там.

— Угу…

— Сложно? — поинтересовалась она, склоняя голову набок.

— Ну… — не могу подобрать ответ, — нормально. Нет, правда — нормально! Гитара, вокал, танцы… недавно вот начал ещё на баяне, не знаю пока, нравится или нет. Так-то интересно, каждый день почти что-то новое. Просто… знаешь, одни и те же лица вокруг, одни и те же люди. От людей, бывает, устаёшь, даже от самых хороших.

— Понимаю, — серьёзно сказала она, — Ну, давай тогда!

— Давай, — неловко ответил я, не в силах подобрать слова, чтобы нормально, без косноязычия и неловкости, сказать, что от неё я не устаю. Развернувшись, потопал в сторону метро, всё время борясь с желанием оглянуться. Всё сложно…

Роюсь в развале старых книг, перебираю их, проверяя целостность страниц и переплёта. Мусор, мусор… но иногда попадаются настоящие жемчужины!

Я не библиофил, и о ценности какого-нибудь замшелого издания могу судить очень поверхностно. Ну в самом деле… дата сама по себе мало что говорит, и тот факт, что книга выпущена в конце девятнадцатого века, говорит только о том, что книга выпущена в конце девятнадцатого века!

Библиографическая редкость не всегда связана с датами, а больше — с тиражом, с количеством сохранившихся экземпляров, с какой-нибудь интересной историей, сопровождающей именно этот тираж. Много всего, на самом деле, но…

—… девятнадцатый век, — важно показывает букинист тётке, по виду небедной провинциалке, подвизающейся в торговле. Дама, судя по всему, алкает не только шмоток и колбасы, но и духовного.

Книги эти потом займут почётное место на полках, и гости, приходящие к даме из торгового сословия, будут видеть, что она не просто так, а — интеллигенция!

Сейчас какая-то повальная мода собирать книги, и отчасти я это понимаю — дефицит! В том числе и дефицит развлечений, с которыми в Союзе — хуже некуда, а тут — книги, и какое-никакое, но времяпрепровождение, и если в шкафу стоит Сабатини и Дюма, всегда можно занять себя.

А есть — просто книги, для красоты. По переплётам подбирают, переплачиваю втридорога за сборники. Чтоб много роскошных томов в едином дизайне, и имена, имена… из тех, что на слуху у любого читателя, и к слову — читать их совершенно не обязательно! Главное, чтобы они, книги, были!

—… смотрите, какая сохранность! Видите? А ведь девятнадцатый век…

— Да, да… — кивает заворожённая дама, — почём?

Сумма трёхзначная, но дама расстаётся с деньгами легко. Книги, они сейчас вообще в цене. За редкий, но отнюдь не библиографический том Дюма, могут заплатить четвертной, а уж десятку — будьте любезны! А тут — девятнадцатый век всё-таки, понимать надо…

— Мусор, мусор… — останавливаюсь на потрёпанном томике Честертона, — сколько?

— Э-э… — мычит букинист, прикидывая мою платёжеспособность, и главное — готовность платить.

— Пять рублей! — говорит он наконец. Пожимаю плечами и кладу книгу назад. Я не книжный червь, и мне не нужен именно Честертон, сойдёт любая на английском, не слишком скучная. Но нет, так нет…

Перехожу к следующему букинисту. Мусор, мусор…

— Почём? — в руках учебник по органической химии для поступающих в ВУЗы. Не помешает…

— Полтина, — равнодушно роняет пожилой мужчина, снова застывая памятником эпохе развитого социализма.

Книга отправилась за пазуху, а я — бродить дальше. Собираю потихонечку всякое, а то, боюсь, все знания из памяти выветрятся!

В Союзе многие книги, да те же учебники взять, не всегда в открытом доступе, и их можно взять либо вот так, на развалах, потрёпанными и без части страниц, либо в библиотеке при ближайшем ВУЗе, по предъявлению студенческого и читательского билета! Я эту политику властей не понимаю, и разумеется — не принимаю, но — учитывать приходится.

Кое-что в этих учебниках давно уже устарело или является ошибочным, но — что есть! Копаюсь в информации, учу, вспоминаю, делаю правки на полях, и это для меня — много важнее четвёрки по русскому!

Придя домой, поел и достаточно небрежно сделал уроки. Непримиримой осталась только Викуша, остальные давно пожали плечами и постановили, что если школа у них с химико-биологическим и английским уклоном, а я демонстрирую хорошие знания именно по этим направлениям, то так тому и быть!

Оценки мне не натягивают, но и особо не придираются, хотя некоторые, время от времени, пытаются склонить меня на накатанный путь круглого отличника, и в будущем, может быть (!), ленинского стипендиата[iv]. А я, блин, не Гермиона Грейнджер с синдромом отличницы!

Да и к тому же я прикинул, что по той же литре с русским, мне, чтоб выйти на оценки между четвёркой и пятёркой, нужно будет тратить не меньше часа в день только на эти предметы, и это — помимо того, что я трачу в школе.

А оно мне — не надо! Время, да и силы, не бесконечные, и потратить их я могу с большей пользой, а если и без, то хотя бы — с удовольствием!

А универ… я либо поступлю как олимпиадник по целевым предметам, либо не поступлю потому, что еврей.

— Чёрт… — отложив учебник по органической химии, потёр виски, пытаясь унять раздражение, — как же не хватает интернета!

Не хватает, собственно, не только интернета, но и вообще — всего! Куда ни ткнись, везде один сплошной дефицит!

Отсутствие нормальной еды в свободном доступе, не считая синюшных марафонских кур, ливерной колбасы и плавленых сырков «Дружба», я, в общем-то, переношу относительно легко. Отчасти потому, что не слишком привередлив в еде, но по большей части, разумеется, из-за маминых усилий по части кулинарии.