Сквозь тайгу к океану - Михаил Викторович Чуркин

шву от низа до лопаток. Но пан Зелинский тоже держит форс, он только плюет под ноги и, засунув руки в карманы, чинно удаляется. Вообще-то поляки добрые товарищи, но их гонор порой так и лезет наружу.

Когда по праздникам пьяненький Зелинский бредет домой, он частенько, на радость сопливой детворе, орет на всю улицу: «Я, пан Зелинский, кожеванный мастер, а вы тут уси босяки, лайдаки – пся крев! Пан Зелинский, пан був, пан есть и пан будя. Холера вам у боки!»

В многонациональном коллективе тружеников порта существовали свои неписаные законы. На шутки не надо обижаться, однако шутка не должна быть подлой. На одном из пароходов, аж из Одессы, прибыла бригада черноморских грузчиков. Не известно, как случилось, что они ушли с белыми в море, но, видать, у них не было особого желания встречаться с красными. За кордоном они не прижились и добрались до Владивостока. Работяги как работяги, но их шутки не понравились владивостокским «аборигенам». Получив жалованье, их старшой, по прозвищу Сява, раз за разом подпаивал одного из своих товарищей, и, вытащив у пьяного деньги, одесситы пропивали их. Наутро бедолага беспомощно шарил по карманам и вопрошал: «Где гроши, вчера ж были?»

– Да ты че, баран, ты ж вчера всех угощал. Ну скажите, хлопцы, угощал? – глумился Сява.

И хлопцы, гыгыкая, подтверждали. Угощал! Таким образом, парень оставался «на бобах». Понаблюдав такие «шутки» пару раз, владивостокские под благовидным предлогом собрали хохмачей в укромном месте и наваляли им, а заодно и простаку (чтоб поумнел) от души. Чтобы впредь не подличали. Наука пошла впрок.

Вообще драки не приветствовались. Особенно строго спрашивали за «бузу» на рабочем месте. Но все же потасовки вспыхивали. Арсений видел разные стили выяснения отношений. Ловко орудуют ногами китайцы и корейцы, кавказцы норовят схватиться за ножи. Есть свои особенности драки у татар, бурятов. Он снова и снова убеждался в том, что успех зависит не столько от стиля и силы, а от умения и такого качества, как боевитость.

Русская школа кулачного боя не лучше и не хуже других. Русский грузчик, при желании, мог отдубасить английского моряка-боксера, американского «ковбоя» и французского «мосье». Тем не менее, если мужики подрались на рабочем месте, да еще по пустякам, то старшой артели чинит скорый и правый суд:

– Ну, что будем делать с забияками? – вопрошает он народ. – Ни за хрен собачий «бузу» затеяли?

– Ставь им крест, – раздается из толпы, – и нехай гуляют.

Большинство одобрительно гудит.

– Так, ставлю им по кресту в табеле. Шабаш! Валите отсюда, охолоните на воздусях.

Драчуны, утирая кровавые сопли, убираются из порта прочь. Рабочий день им не засчитывается. Деньги забирает профсоюз.

У грузчиков в обычае незлобиво подтрунивать друг над другом. Про каждую губернию России в народе есть свои прибаутки да побасенки.

– Ты из каких, паря? – спрашивают новенького.

– Из Киева.

– А, знаем, знаем. Киевский «труболет».

– А ты? – вопрошают другого.

– Из-под Спасска…

– Понятно. Спасской – на копне приплыл!

Про вятских говорят: «Мы вятские – парни хватские. Семеро одного не боимся. А один на один – так и котомки отдадим».

А вот какую побасенку услышал Арсений про польского часового, которой иногда подначивали поляков: «Стоял я на посту, караулил капусту. Дывлюсь кто-то иджет. Кричу – стой, кто иджет! Мовчит. Другий раз кричу – кто иджет? Мовчит. Я затвор откренджил, патрон запшенджил, да и стрелил. Брык – упало. Подхожу, дывлюсь. Езус Мария. Козел с брадом!»

Но шутки шутками, а вот работать владивостокские грузчики умеют. Сеня поначалу даже любовался тем, с каким куражом эти жилистые мужики и парни переносят тяжеленные, весом эдак в девяносто килограммов, мешки, например, с кубинским сахаром-сырцом. Грузчик подбегает к штабелю и принимает мешок, но не на спину, а на одно плечо, да так, чтобы мешок высился стоймя на одном уголке. Обе руки засунуты в карманы, в зубах дымится папироска. Он с разбегу забегает по шаткому трапу, бежит по палубе и сильным толчком забрасывает мешок на другой штабель, да так точно, что принимающим не надо его даже поправлять.

Не скоро Арсений добился такого профессионализма. Но его старания не пропали даром. Он купил на барахолке широкий кожаный офицерский ремень и, туго подпоясавшись им, чтобы не заработать грыжу, стал постепенно осваивать премудрости докерского мастерства.

Начал с груза полегче, но со временем понял, как держать равновесие, как удобней носить мешки, ящики и брикеты. У него выработался особый, плавный, но быстрый грузчиковский шаг. И вот настало время, когда он уже бегал в веренице своих товарищей и ни в чем не уступал им. Он научился вязать морские узлы, освоил основы такелажной премудрости, постиг тонкости правильного распределения груза, чтобы тот не рассыпался во время морской качки.

Видя его старания, артельная команда, а особенно Костя, помогали ему делом и советами, и никто не злорадствовал, если он, поначалу, в чем-то ошибался.

По вечерам Арсений часто захаживал на чаек к табельщику Ивану Васильевичу Кравцову, и они вели долгие беседы о жизни.

– Жениться тебе надо, – не раз говорил ему старик Васильевич. – Тяжело без семьи. Идешь в пустой дом. Никто тебя не накормит, не обстирает. Слова доброго не скажет.

– А вот ваша невеста подрастет, тогда и женюсь, – отшучивался Сеня и тем приводил в смущение Аленку, которая уже перестала его бояться и между ними установились почти дружеские отношения. Аленка показывала ему свои рисунки, а он тоже стал пытаться рисовать, сидя рядом с ней. Как ни странно, у него стало неплохо получаться.

Шутить-то он шутил, но душой все больше тянулся к милой Прасе. Он со стыдом вспоминал, как еще один раз «навестил» Павлину, но после этого зарекся и прервал подобные встречи. К счастью, из деревни приехал Саня и поселился у родственников. На все предложения горячей швеи проводить встречи в гостиничных номерах Арсений отвечал отказом, ссылаясь на усталость после работы.

«Это все не то, – думал он, – зачем женщине голову дурить. Не приведи господь, узнает Дмитрий Савельевич или Саня. Нехорошо получится».

А вот Прасковью он уже окрестил на свой лад Пашуткой или Пашечкой, и их встречи становились все чаще. Павлина не долго обижалась на Арсения. Не прошло и месяца, как он заметил ее на Светланской, мило беседующей со статным морским офицером.

Задумка вызволить из плена товарища по несчастью, «фельдшера», вскоре была осуществлена. Причем Арсений вложил не только свои и Сашкины деньги, но подошел к авторитетным профсоюзным мужикам и, без обиняков, рассказал им обо всем.

– Ты знаешь, – ответили ему, – мы тут