Дни Самайна - Татьяна Олеговна Воронцова

– Ладно. Не думай об этом. Скоро мы тебя вытащим.

– Анна…

– Да, она здесь.

– Скажи ей…

– Нет уж, мужик. Я пообещал тебя вытащить, и я тебя вытащу. Остальное без меня.

Дэймон привязал фонарь к концу каната и энергично подергал.

– Энни, детка, тащи. Только без нас не уходи, договорились? Иначе мы будем являться тебе с того света… Шутка. – Услышав ее гневные вопли, он смиренно поднял руки вверх. – Хватит браниться как кучер, лучше посвети нам, в такой чертовой темноте не разберешь, где чей dick[101]… Ты там смеешься или плачешь? Господи, нашла время. Прекрати немедленно. И держи крепче фонарь, должна же от тебя быть хоть какая-то польза.

Даже не пытаясь смахивать безостановочно струящиеся по щекам слезы, Анна смотрела, как он раздевается до пояса, расстегивает пуговицы на рубахе Константина. Неспеша укладывается рядом, согревая теплом своего тела.

– Ну вот, machree. Вот все и устроилось. Мы в одной постели, ты и я.

– Черт бы тебя побрал, – слабо улыбнулся Константин, стуча зубами от холода. – Гомик проклятый.

– Ты как вчера родился, честное слово! Нельзя говорить «гомик». Это некрасиво. Надо говорить «гомосексуалист» или, в крайнем случае, «гей». Хотя и то, и другое не про меня.

– Я знаю.

– Ты сразу же отключился, как только упал?

– Да. Потом очнулся, позвал ее… Но она уже ушла.

Пусть мужчина боится женщины, когда она ненавидит: ибо мужчина в глубине души только зол, а женщина еще дурна.[102]

Дэймон приподнял голову, пристально всматриваясь в чернильную тьму за его спиной.

– И как тебя никто не сожрал здесь, я не понимаю.

– Король приходил ко мне, – прошептал Константин. – Сидел со мной рядом. Никто не смел подойти, пока ОН был здесь. И после никто не смел.

– Он предлагал тебе пищу или воду из своих рук?

– Нет.

– Он говорил с тобой?

– Сказал кое-что. – Константин помолчал, лежа с закрытыми глазами. – Но это касается только меня.

– О’кей. – Дэймон склонился над ним, стараясь не наваливаться на его переломанные кости. – А теперь не говори больше ничего. Лежи тихо.

Анна бросила вниз свой плащ, чтобы им было чем укрыться. Снизу куртка, сверху рубаха и плащ – не слишком здорово, но все же лучше, чем ничего. Села на землю, обхватила руками колени, уткнулась в них подбородком и приготовилась ждать спасателей.

Глава 14

– Мадам, вы можете зайти.

Дежурная медсестра в белом халате, белой шапочке и белых туфлях на резиновой подошве выкатывает из палаты капельницу и, приветливо кивнув сидящей на кожаной банкетке Анне, удаляется по коридору в направлении ординаторской.

– Подумать только, – покачивает головой Дэймон, заметив реакцию Анны, – и такой вот ангел во плоти кормит его, переодевает, меняет ему пеленки и даже – господи, спаси! – делает уколы в его несравненную задницу.

Маэстро в своем репертуаре. Но сейчас Анна, пожалуй, даже благодарна ему за это.

– Бога ради, Дэймон, оставь ты в покое его задницу!

– Ни за что!

Он, как и Анна, абсолютно уверен в том, что все эти молоденькие сестрички млеют от своего красивого пациента и, плененные его мужеством и обаянием, только и думают о том, как бы забраться к нему в постель.

– Ладно, иди. – Дэймон сидит в развязной позе, закинув ногу на ногу, и, позевывая, перелистывает свежий номер «Vogue». – Поцелуй его за меня.

– А если он позовет тебя?

– Нет. Меня не интересуют раненые герои. Ах, да, чуть не забыл… Передай ему это.

Принимая у него из рук маленький прямоугольный предмет, Анна стискивает зубы, чтобы не закричать. Злодей, он подсунул ей телефон, ТОТ САМЫЙ телефон, и, кажется, на полном серьезе расчитывал порадовать этим Константина. Аппарат исправен, батарейка и все прочее… А полицейские никак не могли взять в толк, куда же он подевался. У Анны же все это начисто вылетело из головы, несмотря на то, что Дэймон подобрал телефон у нее на глазах.

– Ты не сказал им… Почему?

– Я решил, что это не имеет значения.

Переступив порог просторной больничной палаты, в которой белым кажется абсолютно все, Анна медлит, всматриваясь в лицо на подушке – меловая бледность, заостренные черты – проходит и садится у изголовья. Белые стены, белый кафельный пол…

Константин лежит на высокой хирургической кровати, рядом с которой (видимо, из сострадания) сегодня постелили маленький зеленый синтетический коврик. Боже, в этой палате и здоровый через пять минут начинает чувствовать себя больным!

– Как ты? – спрашивает она, силясь улыбнуться.

Слезы уже совсем близко, но ни к чему давать им волю.

– Нормально. – Стандартный ответ. – Эти чертовы куклы третий день колют мне обезболивающее, и из-за этого я как сонная муха.

– Зато ничего не болит.

– Не уверен, что меня это радует.

Доктор Митчелл сказал: прогноз в целом благоприятный. И еще: железная воля и отменное здоровье. Другой на его месте умер бы просто от страха.

Тугая повязка, наложенная через грудь (ключица не сломалась, но треснула), бинты на предплечье левой руки, бинты на запястье правой… Как сказал о себе сам Константин, очнувшись после наркоза (множественный перелом левой руки с повреждением локтевого сустава потребовал операции): мумия возвращается.

Не зная, о чем бы еще поговорить, она устало молчит. Но это не состояние покоя. Мозг, как испорченный кинопректор, продолжает без конца воспроизводить одни и те же кошмарные эпизоды.

Безжизненные руины посреди заколдованного леса. Молодой мужчина, насмерть перепуганный, но не намеренный уступать своему страху. Через минуту он скроется в подземелье, где ждет его другой – тоже молодой и тоже насмерть перепуганный – а пока стоит перед ней и быстро говорит сквозь зубы:

– Так, теперь слушай внимательно. Скоро сюда прибудут спасатели, медики, полицейские, и начнется черт знает что. Константина сразу же увезут в больницу. Скорее всего, в Дублинский Медицинский центр – это лучшее, что можно придумать. Если нет, то я позабочусь о том, чтобы в конце концов он оказался там… Нет, вместе с ним поехать не удастся. У сержанта О’Рейли наверняка будет куча вопросов, и ответы на них он попытается получить прямо сейчас, пока мы еще не пришли в себя и не придумали, что следует врать. Зачем врать? Затем, что мы с тобой, как это ни парадоксально, очень скоро окажемся в числе главных подозреваемых и будем считаться ими до тех пор, пока кто-нибудь не докажет обратное. Почему? Милая, посмотри на себя. Ты – обманутая невеста. А я… я твой любовник.

Голос, непривычно требовательный голос, молотом бьет в барабанные перепонки.