Следователь по особо секретным делам - Алла Белолипецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надо полагать, она подразумевала: не стал устраивать никакие кадровые перестановки. Равно как и убирать из парка деревянные скульптуры.
– Можете показать нам, где произошел пожар? – спросил Николай.
И Зинаида Игнатьевна вывела их из здания, а затем повела в ту часть парка, где стволы сосен стояли не медно-красные и веселые, а закопченные и сумрачные.
9
Самсона признание Отара Абашидзе возмутило больше, чем пистолет, направленный давеча ему в живот.
– И вы столько времени об этом помалкивали? – Со злости он врезал кулаком – не по физиономии коллеги, а всего лишь по столу, у которого при этом со слышимым хрустом подломилась одна из ножек.
Старичок-вахтер укоризненно произнес:
– Самсон Иванович! Зачем же столы-то ломать?
– Я вам не Чапаев, – пробурчал Давыденко.
Но воспоминание о любимом фильме всё же помогло: он слегка охолонул. А сам Абашидзе этого выплеска ярости словно бы и не заметил – спокойно пожал плечами. И проговорил – как ни в чем не бывало:
– Ну, я вас невинным ягненком отнюдь не считал. И думал, вообразите себе, что это вы убили Татьяну Рябинину – по наущению Данилова. Или потому, что он вас подкупил. Наш Святослав Сергеевич в последнее время сорил деньгами. И я теперь понимаю, почему.
– Что – он сберкассу грабанул? – осклабился Давыденко.
– Да нет, – Абашидзе даже не улыбнулся, – у него не было в том никакой нужды.
10
На пепелище и вправду мало что уцелело. Дворянская усадьба, ставшая затем детдомом, походила на многие строения, возведенные в Москве после пожара 1812 года: её выстроили из бревен, которые снаружи обшили досками, обмазали гипсом и «загримировали» под камень. Однако огонь этот обман распознал и разоблачил: на месте флигеля бывшей усадьбы выступал из земли почерневший бревенчатый остов. Его так и не разобрали за минувшие полгода.
– Вот здесь-то и нашел наш Иван Севостьянович свою смерть. – Сотрудница детдома больше всхлипывать не стала, но в голосе её зазвенело почти что благоговение, и она прибавила – невзирая на присутствие сотрудников НКВД: – Царство ему Небесное! Святой был человек, таких уж больше не будет.
«Наверняка, – подумал Скрябин, – она все эти годы была тайно влюблена в него. А он об этом и не подозревал».
– А вы-то, – спросил у Зинаиды Игнатьевны Миша, – не помните, какие фамилии директор давал прибывавшим сюда детям? Ну, может, хоть самым знаменитым? Вот, к примеру…
Он явно хотел задать вопрос о чадах Василия и Софьи Комаровых. Но тут Николай издал потрясенный возглас. И Миша с Зинаидой Игнатьевной как по команде повернулись к нему, а затем проследили направление его взгляда.
Возле сгоревшего флигеля тоже располагалась обширная группа деревянных скульптур. Некоторые из них порядком обуглились, другие – пострадали при тушении пожара, но всё равно – распознать, кого они изображали, не составляло ни малейшего труда. Слишком уж известные это были персонажи.
Скульптурная композиция состояла из двух отдельных частей. Слева огромный деревянный человек в камзоле восемнадцатого века лежал на земле, удерживаемый веревками из толстой проволоки. А подле него и прямо поверх его фигуры: на груди, на животе и на его голове, украшенной треуголкой, – угнездились мелкие и назойливые, похожие на двуногих крыс, человечки. Справа же ситуация в деревянном мире сменилась на противоположную. Тот же господин в камзоле и треуголке сам теперь представал маленьким – размером с прежних своих истязателей. А рядом с ним стояли гиганты: дама и кавалер, согнувшиеся пополам и наставлявшие на него деревянные лорнеты, в которые вставили самые настоящие стеклышки.
– Гулливер в стране лилипутов, и Гулливер в стране великанов… – прошептал Скрябин, а потом прибавил – уже громко и с торжеством в голосе: – Великанов!..
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ГОРОД ПО ТУ СТОРОНУ.
Глава 17. Перемещение
21 и 22 июля. Пятница и суббота
1
Скрябин и Кедров снова сидели у Валентина Сергеевича, который выглядел расстроенным донельзя – но одновременно и разозленным сверх всякого обыкновения. Руководитель проекта «Ярополк» метался кругами по своему кабинету и разве что кулаками в воздухе не потрясал. Николай даже подумал мимолетно: а не играет ли он сейчас какую-нибудь из прежних своих ролей?
– Кадровая служба!.. – восклицал Смышляев. – Все личные дела под микроскопом изучают! И прошляпили такое!.. – Но тут его гнев внезапно схлынул, и он прибавил уже иным – печальным – тоном: – Миша Булгаков когда-то написал в конце своего очерка – помню почти дословно: дай Бог, чтобы детей помиловал тяжкий закон наследственности. Не помиловал, как видно…
– Наследственность тут не главное, – сказал Николай. – Федор Великанов увидел возможность. И решил её использовать – считая себя и умнее, и удачливее своего расстрелянного отца.
– А как по мне – он просто сбрендил, – подал голос Миша. – Я еще могу понять, для чего он завладел оборудованием Данилова. Хотел озолотиться – в буквальном смысле слова. Но призрак Ганны Василевской с какого тут боку припеку? Зачем Великанову понадобились все эти замороженные люди?!
– Ну, я примерно представляю себе, как события разворачивались, – сказал Николай и посмотрел на Смышляева вопросительно – нужно ли говорить?
– Ну, просветите нас, – пробурчал тот, усаживаясь, наконец, за свой стол. – Изложите вашу версию.
– Я думаю, – заговорил Скрябин после короткой паузы, – Федор Великанов по чистой случайности узнал о том, что Данилов ищет способ обращать неблагородные металлы в золото. И что он близок к успеху. Скорее всего, ему рассказала об этом Татьяна Рябинина. Отец Назарьева упомянул, что у Танечки и до Самсона Давыденко были ухажеры, с которыми она встречалась в театре. И один из них по описанию – как раз наш Федор Васильевич.
– Думаете, – спросил Смышляев, – Татьяна представляла, какие эксперименты ставит её гражданский муж?
– Возможно. Или же она случайно обронила что-то о его непонятных химических опытах. А Великанов знал, за что Данилова хотели отчислить из МХТИ. И сложил два и два.
Скрябин считал, что после этого Великанов напросился к Татьяне в гости – в отсутствие её мужа, разумеется. И понял, что Данилов надежно прячет оборудование
