Схороните мое сердце у Вундед-Ни - Ди Браун

Еще через несколько дней преследование возобновилось. Это «больше походило на преследование диких зверей, чем на войну, — рассказывал генерал Дэвис. — Отряды солдат состязались между собой, кто первым настигнет добычу».

После изнурительного бегства пешком через острые скалы и густые заросли Капитан Джек с оставшимися при нем до конца тремя воинами был обнаружен небольшим отрядом солдат. Когда Капитан Джек вышел сдаваться, на нем был синий мундир, снятый с генерала Кэнби, он был грязен и изорван в клочья. Джек протянул офицеру свою винтовку. «Ноги больше не служат Джеку, — сказал он. — Я готов умереть».

Генерал Дэвис хотел его немедленно повесить, однако военное министерство в Вашингтоне приказало провести суд. Суд происходил в форте Кламат в июле 1873 г. Капитан Джек, Джон Из Шончина, Чарли Бостонец и Черный Джим обвинялись в убийстве. У модоков не было защитника, и, хотя им было предоставлено право подвергать свидетелей перекрестному допросу, почти все индейцы мало что понимали по-английски, а говорить и вовсе не умели. Пока длилось судебное разбирательство, солдаты строили виселицы перед помещением, в котором содержались заключенные, так что не было никаких сомнений относительно того, каков будет приговор.

Среди свидетельствовавших против обреченных индейцев были Лодка Джим и его сторонники. Армейское начальство освободило их за то, что они предали свой народ.

После того как Лодка Джим ответил на вопросы обвинения, Капитан Джек не стал подвергать его перекрестному допросу, но во время своей последней речи в зале суда он сказал: «Именно Лодка Джим все время хотел сражаться и убивал умышленно и неумышленно. Жить мне осталось недолго. Не вы, белые люди, одержали надо мной победу; мои же люди победили меня».

3 октября Капитан Джек был повешен. На следующую ночь после казни его тело было тайно вырыто, доставлено в Иреку и набальзамировано. Малое время спустя оно появилось в восточных городах в качестве ярмарочного аттракциона с входной платой 10 центов.

Уцелевшие 153 модока — мужчины, женщины и дети, включая Лодку Джима и его отряд, — были сосланы на Индейскую территорию. Через шесть лет Лодка Джим умер, а почти все остальные модоки умерли до 1909 г., когда правительство наконец разрешило оставшимся в живых 51 модоку вернуться в резервацию на земле Орегона.

XI. ВОЙНА ЗА СПАСЕНИЕ БИЗОНОВ

Я слышал, что вы хотите поселить нас в резервации вблизи от гор. Я не хочу нигде селиться. Мне нравится бродить по прериям. Там я чувствую себя свободным и счастливым, но, когда мы начинаем вести оседлый образ жизни, мы бледнеем и умираем. Я отложил свое копье, свои лук и щит, и все же я чувствую себя в безопасности с вами. Я сказал вам правду. Я никогда не прячусь за мелкую ложь, но я не знаю, поступают ли так же члены комиссии. Чисты ли они, как и я? С давних пор эта земля принадлежала нашим отцам, но вот я поднялся вверх по реке и увидел солдатские лагеря на ее берегах. Эти солдаты валят мой лес, они убивают моих бизонов, и, когда я вижу это, мое сердце готово разорваться; я скорблю. Или белый человек уподобился безрассудному ребенку, ибо он убивает и не ест? Когда люди с красной кожей убивают дичь, они делают это, чтобы жить и не умереть с голоду.

Мой народ никогда первым не брался за лук, никогда первым не стрелял из ружья в белых. На границе меж нами случались неприятности, и тогда мои юноши собирались на пляску войны. Но мы не были зачинщиками. Это вы послали первого солдата, наш воин был вторым. Два года назад я подошел к этой дороге, следуя за бизонами, чтобы у моих жен и детей щеки были округлы, а тела теплы. Но солдаты стали в нас стрелять, и с той поры не прекращается шум, подобный шуму грозы, и мы не знаем, куда нам идти. Так было на реке Канейдиан. Но не единожды нам суждено было плакать. Солдаты в синей одежде и юты являлись среди ночи из тьмы и покоя и вместо лагерных костров зажигали наши вигвамы. Вместо того чтобы охотиться на дичь, они убивали моих юношей, и воины племени коротко обрезали свои волосы в память о мертвых. Так было в Техасе. Солдаты принесли скорбь на наши стоянки, и мы вступили в бой, подобно бизонам, защищающим своих коров. Где бы нам ни попадались солдаты, мы убивали их, и их скальпы висели в наших вигвамах. Команчи не слабы и не слепы, как щенки семи дней от роду. Они сильны и дальнозорки, как взрослые кони. Мы вышли на дорогу белых и пошли по ней. Белые женщины плакали, а наши женщины смеялись. Но кое-что из того, что вы сказали, мне не по душе. Ваши слова вовсе не сладки, как сахар, они горьки, как тыква. Вы сказали, что вы хотите разместить нас на землях резерваций, построить нам дома и сделать для нас лечебные вигвамы. Мне не надо этого. Я родился в прерии, где ветру вольно и ничто не застит солнечного света. Я родился там, где нет изгородей и где всё и вся дышит вольно. Я хочу умереть на просторе, а не среди стен. Я знаю каждый ручей и каждый перелесок между реками Рио-Гранде и Арканзас. Я жил и охотился на всей этой земле. Я жил, подобно моим отцам, жившим до меня, и, подобно им, я был счастлив. Когда я был в Вашингтоне, Великий Белый Отец сказал мне, что все земли команчей принадлежат нам и что никто не помешает нам жить на них. Так почему же вы просите нас оставить наши реки, и наше солнце, и наш ветер и хотите, чтобы мы поселились в домах? Не просите нас променять бизонов на овец. Юноши, слышавшие об этом, опечалились и разгневались. Не говорите больше об этом… Если жители Техаса будут держаться вдали от моей страны, возможно, будет мир. Но та земля, на которой вы уговариваете нас жить, слишком мала для нас. Техасцы отняли у нас те земли, где трава растет гуще всего и где лес — самый лучший. Если бы эти земли сохранились за нами, мы могли бы поступить по вашему совету. Но теперь слишком поздно. Землей, которую мы любили, владеет белый человек, и наше единственное желание — брести по прерии, пока мы не умрем.

После битвы на реке Уошито в декабре 1868 г. генерал Шеридан приказал всем шайенам, арапахам, кайовам и команчам явиться в форт Кобб и сдаться; в противном случае им грозит истребление, так как его «синие мундиры» будут их преследовать и убивать (см. главу VII). Короткая Рубаха, ставший вождем шайенов после смерти Черного Котла, привел их в форт. Желтый Медведь привел арапахов. Несколько предводителей из команчей — в частности, Тосави, которому Шеридан сказал, что хороший индеец — только мертвый индеец, также привели своих людей сдаваться. Однако гордые и свободные индейцы кайова не выказали никакого желания иметь дело с Шериданом, и он приказал Крепкому Заду Кастеру либо заставить их сдаться, либо уничтожить их.

Индейцы кайова никак не могли понять, зачем им надо идти в форт Кобб сдавать оружие и жить на подачки белых людей. По договору, подписанному вождями в Медисин-Лодж в 1867 г., индейцы кайова получили территорию, где они могли жить, и право охотиться на любой земле к югу от реки Арканзас, «пока бизоны будут водиться там в количестве, достаточном для охоты». Между рекой Арканзас и западными притоками Ред-Ривер равнины были черными от тысяч бизонов, вытесненных сюда с севера вследствие распространения цивилизации белого человека. У индейцев кайова было много быстроногих коней, а когда не хватало охотничьего снаряжения, они и с помощью стрел могли убить достаточное количество животных, чтобы обеспечить себе пропитание, одежду и кров.

И тем не менее длинная колонна верховых солдат в синих мундирах приблизилась к зимнему лагерю кайовов на реке Рейни-Маунтин-Крик. Не желая сражаться, Сатанта и Одинокий Волк в сопровождении эскорта воинов выехали на переговоры с Кастером. Сатанта был большим и сильным мужчиной с черными как смоль волосами, ниспадавшими на его огромные плечи. У него были мощные мускулистые руки и ноги, и на его открытом лице выражалась полная уверенность в своей силе. Его лицо и тело были покрыты блестящей красной краской, а к его копью были прикреплены красные вымпелы. Он любил отчаянную скачку и отчаянный бой. Он любил поесть и выпить со вкусом и посмеяться от души. Ему доставлял наслаждение даже вид его врагов. Подъезжая к великому Кастеру, он сиял от удовольствия. Он протянул Кастеру руку, но Тот погнушался коснуться ее.

Сатанта достаточно часто бывал в фортах Канзаса и знал о предрассудках белых людей, потому он сдержал свой гнев. Он не хотел, чтобы его народ был уничтожен, подобно народу Черного Котла. Переговоры начались сдержанно. Два переводчика едва поспевали за обменом репликами. Поняв, что переводчики знают меньше слов на языке кайовов, чем сам он английских, Сатанта подозвал одного из своих воинов по имени Шагающая Птица, который знал много английских слов, научившись им у белых погонщиков скота. Шагающая Птица надменно обратился к Кастеру, но солдатский вождь отрицательно покачал головой — он не понимал выговора этого кайова. Шагающая Птица хотел, чтобы его поняли, он подошел к Кастеру и, поглаживая его руку, подобно тому как солдаты при нем поглаживали своих жеребцов, стал приговаривать: