Измена. Серебряная Принцесса - Стеффи Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И что она сделала? Пошла и сказала своему бывшему жениху? — спрашиваю, понимая, что сама бы так не поступила.
Баба Глаша качает головой.
— Гордая она. Любка все же мягче была. А эта нет. Да и уехали молодожены в город. И Зинка переехала в другой поселок, побогаче. А девочка моя, хоть и страдала, но она вся в ребеночка ушла. Когда дочка её родилась она будто снова счастье обрела. Мы с ней порой еле-еле сводили концы с концами, но на жизнь не жаловались. А потом Зинка неожиданно нагрянула в село. Видать, не все свои пожитки забрала. И увидела мать с ребеночком.
Баба Глаша снова замолкает, а я нетерпеливо потираю ладони о скамеечку.
— Ну и что? Ну и что что увидела? Ей какое дело?
— Как это какое? Ее дочь ребеночка своего потеряла на раннем сроке. И больше детей иметь не могла. Вот и уговорили они её…
— Они уговорили ее отдать ребенка? — глухо спрашиваю старушку.
— Уговорили.
— Как она могла! Как она могла отдать своего ребенка! — сама не замечаю, как вскрикиваю и вскакиваю со скамейки. — Это из-за денег? Она продала им своего ребенка?! Отказалась?!
— А ну сядь на место! — строго велит баба Глаша, а меня аж потряхивает. — Чего людей от работы отвлекаешь? Аж богатыря нашего напугала. — и громче добавляет. — Продолжай, Илюшенка, чего ж ты остановился? Подруга твоя в добром здравии. Переволновалась чуток, так это не страшно для молодых.
— Илья, все хорошо. — кричу Кузнецову, и он снова возвращается к дровам.
Баба Глаша притягивает меня за руку к себе, заставляет сесть рядом и твердит:
— Она своим счастьем ради дочери пожертвовала. Хотела, чтобы та в достатке росла. Ты думаешь, она так сразу согласилась? Ха.мДа Зинка с её молодой змеюкой дочерью много раз к нам ездили. Эти две гадюки старались приехать, когда меня дома не оказывалось. Сначала деньги предлагали, а потом и запугивать стали. К нам даже какие-то бандиты захаживали, дом пытались отобрать. Да и всякие мерзкие угрозы кидали, тьфу, — она снова хмуро сплевывает. — А Зинкина дочь аж соловьем пела. Обещала для ребеночка лучшую жизнь, да и рядом с отцом. В полном достатке. И девочка моя согласилась. Но почти сразу передумала, как бумагу подписала. Только адвокатишка вертлявый попался, выхватил бумагу, когда она ее порвать попыталась. А другие бугаи тут же схватили её и меня за руки. Ох, как она плакала…
Старушка поворачивается ко мне, смотрит по-доброму, притягивает к себе и, обняв говорит:
— Вот и дочка её, узнав правду, плачет. Ну-ну, не плачь, Севушка. И не сердись на мать свою. Она и так столько всего вынесла.
Понимаю, что не обязана верить словам этой старушки. Но все же — верю. И меня ужасает от открывшейся правды. Потрясает. Мой мир полностью разрушен. Я выброшена куда-то на обочину боли и непонимания. И мне сложно осознать, как отсюда выбраться. Слезы застилают глаза. Тело бьет дрожь. Странно, что сознание не покидает и мне каким-то чудом удается трезво рассуждать и твердо задать вопрос:
— Но почему она мне до сих пор ничего не рассказывала? Почему?
— Говорю же, дура она. Боится признаться и посмотреть тебе в глаза. Думает, возненавидишь ее. Да и Зинка ее, видать, снова настращала. Сказала, ты умом тронешься, если про такое узнаешь. А я её давно вразумить пытаюсь и талдычу, да только зря, что правда всего дороже. Разве не лучше правда, Севушка? А, скажи?
Эта правда только что меня сломила и покрошила. Раздавила. Вывернула все нутро наизнанку. Я чувствую себя потерянной и растерянной. Весь тот мир, который я знала — оказался пропитан ложью. У меня будто отобрали компас, и велели каким-то образом найти путь к дому… Только я теперь уже не знаю, где мой настоящий дом. И кто я… Но несмотря на все это, не могу не согласиться с бабушкой Глашей.
— Лучше.
— Вот, хоть одна здравомыслящая голова! Тогда я тебе и другое кой-че расскажу. Мамка твоя — упрямая, не хочет ничего сделать. А ты послушай. У нас в соседнем селе бабка одна была, древняя, как мамонт, но дело свое знала. И я ходила к ней за советом. Так вот, она сказала, что отца твоего в свое время приворожили. Мачеха твоя хоть и умерла, но все еще держит его крепко за яйки. А чтобы раз и навсегда снять с него ложный дурман, надо найти красную маленькую подушечку, которая была спрятана под кроватью твоей мачехи. И сжечь эту подушку вместе с ее изображением.
— Изображением? Вы имеете в виду фотография?
— Ну там, чтоб лицо ее было.
— Я в такие вещи не верю.
— И это хорошо. Они тебя не тронут, пока ты в них не веришь. Но, видно, мать и отец твои верят, раз их тронуть смогли.
— Вы предлагаете найти ту подушку?
— А зачем ее искать? — баба Глаша достает маленький холощенный мешочек и кладет на стол. — Она в ней. На игольницу смахивает. Зинка в тот раз приезжала как раз за подушечкой. А Глашка уже все нашла. Я твою мать, как родную дочь люблю. Но она дура. Слишком, видите ли гордая, чтобы сжечь эту гадость. Говорит, настоящее чувство чарам неподвластно. А раз подвластно, значит, не настоящее. Тьфу. Я бы сама давно сожгла. Но так нельзя. Надо чтобы это сделал тот, кто-то связан с твоим отцом особыми узами.
— Вы хотите, чтобы я сожгла?
— Хочу. И прямо тебе вот говорю о том.
— А вдруг вы меня обманываете? — вытирая слезы, спрашиваю я. — Вдруг это все неправда? И вдруг эту штуку, о которой вы говорите, нельзя трогать?
— Молодец, девочка. Толковые вопросы задаешь. Вот, возьми-ка. — она протягивает мне пожелтевший конверт, — Здесь редкие фотографии с твоей мамой и с
