Измена. Серебряная Принцесса - Стеффи Ли

— Сейчас она принесёт нам зачарованный компот, мы с тобой его вежливо выпьем и заснем, а старушка радостно зажарит нас потом в своей печи. Может, и Даньке что-то достанется. Если, конечно, он тоже не призрак.

— Это ужасная шутка. — шепчу я, боясь, как бы эта милая женщина не услышала Илью.

— А кто сказал, что я шучу? — невозмутимо интересуется он.

Через пару минут мы уже сидим с кисленьким вишневым компотом и тарелкой до верху наполненной блинами.

— Дрова колоть умеешь? — строго обращается женщина к Илье.

Тот молча кивает.

— Тогда сделай доброе дело, помоги старенькой бабушке, у меня вооон там они бесхозно валяются, да все ждут сильного богатыря, — морщинистой рукой она уверенно указывает в дальний угол сада, где брошены поленья. — Топор там же найдешь. Иди.

Однако уходить Кузнецов не спешит. Лишь переводит взгляд на меня.

— Ишь какой верный, гляньте-ка на него, на подругу свою поглядывает. Иди-иди, не съем я её. Мы о жизни чутка потолкуем. А ты как закончишь, еще вкусных блинов получишь.

Стараюсь незаметно кивнуть Илье. Он ловит мой сигнал, и только после этого встает и движется в другой конец сада.

— Хороший мальчишка, — улыбается ему вслед старушка, — Но сердце твое не ему отдано, да, Севушка? Удивлена? А я знаю. — и шепотом хитро добавляет, — Женишок твой покрасивше будет. Да не красней ты так. Так зачем же вы ко мне пожаловали? Журналистка тебя надоумила? Сказала, будто правду о матери своей узнаешь?

— Да.

— А знаешь, что правда порой может и боль причинить? Горькую правду готова будешь принять? Не пожалеешь?

— Готова. Не пожалею.

— Что ж. Тогда я тебе все расскажу. Все как было, так и выложу. А мамка твоя если рассердится, то и поделом ей. Давно пора было ребенку, признаться. Чего молчит, будто воды в рот набрала. — старушка наливает в свой стакан компота из графина и залпом его осушив, продолжает, — История наша начинается давным-давно. Я тогда еще молодой девкой была. Жизни не знавшей. Дура дурой, аж смешно, как вспомню те денечки.

Было нас трое подруг. Я, Зинка, да Любка. Мы с малых лет росли вместе и были не разлей вода. А когда нам шестнадцать стукнуло в наш поселок переехала семья Ромки Серебрейского. Ромка был видный малый. У нас все девки в деревне в него втюхались, кроме меня поди. Я уже тогда со своим Колькой вечерами гуляла и мне другого жениха не надо было. А Зинка с Любой вздыхали. Но Зинка слово с Любы взяла, что та на Ромку больше не позариться и отдаст его ей.

Зинка всегда среди нас самой шустрой была, а Любка больно сердобольной. И Зина так плакала, что Люба, дурная голова, согласилась. А Ромка возьми да влюбись в Любку!

Ох, что тут началось! Ромка на зависть всем стал за Любой ухаживать, цветы дарить, а Зина обиду в душе пригрела и припоминала подруге, что та ей обещала Рому не трогать. Люба краснела, аки мак, и так своего кавалера сторонились, и эдак. Но природа взяла свое и Любка на сносях осталась. А потом и Зинка понесла. Опоила она Рому, и замуж за него пошла.

— Но ведь Люба тоже была беременна от этого Романа. И любил он, по вашим словам, именно её? Тогда почему он вдруг женился на Зине? — непонимающе уточняю я.

— Зинкина семья была побогаче Любкиной и Рома оказался слаб духом, не пошел против воли своих родителей. Люба со дня их свадьбы из дому не выходила. Стыдилась своего положения. Я каждый день ходила её навещать, но для нее будто белый свет погас. Она намеревалась родить и отдать ребёночка в приют, а сама в монастырь уйти хотела. Ох, как у меня душа за подругу болела. Я сказала, что сама воспитаю её ребеночка, если она согласится. Колька у меня был хорошим, он не противился, только рад был.

Но Любка умерла во время родов, а Ромка, узнав, что возлюбленная его на тот свет ушла, вдруг взбрыкнул. Взбеленился, из дому ушел, да и отказался в семью свою возвращаться. Зина плакала, уговаривала. А он возьми, да условие поставь. Сказал, обратно пойдет, если Зинка его ребеночка от Любки примет.

А Зинка, хитрая, сразу согласилась. А вскоре и сама родила. И так у них появилось две девочки. Хорошенькие обе, и обе в отца своего. Светленькие, голубоглазенькие. Выросли бы дружными сестрами, если б Зина свой яд на детей не перекинула.

Девочки в детстве дружили, вся деревня не могла нарадоваться, глядя на них, но Зинке их дружба была ох как не по душе. Ромка с тех пор, как Любка умерла, запил. Он уже не следил ни за хозяйством, ни за тем, что в их доме творилось. Вот Зинка и начала потихоньку вымещать свою злость на ребенке, и свою дочь против Любкиной дочери настраивать. — баба Глаша тяжело вздыхает. — Ох и настрадалась, моя девочка. У меня сердце кровью обливалось. Я ее не раз забрать пыталась. Мне Зинкины угрозы были побоку, но девочка говорила, что не может оставить сестру и отца и сама возвращалась обратно в этот жуткий дом. А сестра её постепенно переняла все уроки матери, и стала Люблина дочь с утра и до вечера, словно каторжная, заниматься хозяйством. Она вырвалась только когда в университет в городе поступила. А потом приехала с женихом, — старушка недовольно скрещивает руки на груди и сплевывает на землю, — Лучше бы не приезжала. Такая же наивная душа, как её мать.

Она неожиданно замолкает, а я наблюдаю за ней и настороженно жду. Жду, что скоро грянет гром. И все мои убеждения промокнут и растворятся под проливным дождем…

— Ты погляди, как красиво руками работает, — забыв всякую злобу, мечтательно проговаривает старушка, поглядывая в сторону Кузнецова. — Так и не скажешь, что городской.

— Да, вы правы. — быстро соглашаюсь, чтобы нетерпеливо задать волнующий вопрос, — А что было дальше?

— А дальше увели у моей девочки жениха. Собственная сестра буквально из-под носа утащила. Гадина мелкая. И бесстыжая на свадьбу свою пригласила. Она только тогда ко мне переехала. Ох, как я молила её не ходить. Она ж исхудала и вся бледная,