Обещаю быть твоей - Адалин Черно

Ромка замечательный ребенок. Спокойный, игривый и почти не капризный. Все здесь воспринимают меня его мамой, а я не спешу опровергать их догадки. Мне неожиданно хорошо вместе с ним. Мы играем, я тщательно слежу за его температурой и ежечасно отзваниваюсь Богдану с отчетами. В последний наш разговор он сказал, что наберет меня сам, потому что будет занят. С тех пор прошло три часа, и я начинаю волноваться, хотя у нас с Ромой все прекрасно.

После обеда я укладываю его спать. Получается не сразу, с трудом, но Ромка все же засыпает, а я позволяю себе выдохнуть. Температура все еще поднимается, но теперь легко регулируется сиропами и в уколах нет никакой необходимости. Правда, их все же делают. Антибиотики приходится колоть, чтобы подействовали быстрее. Радует одно — лечение назначили верное и он идет на поправку.

Каждый раз, когда к нам в палату приходит медсестра, чтобы поставить уколы, мое сердце сжимается. Роме больно, он плачет и выкручивается в моих руках, а я ничего не могу с этим сделать и никак не в состоянии облегчить его боль. Антибиотики помогут ему скорее пойти на поправку.

И пусть медсестра придет только вечером, нервничать я начинаю уже сейчас. Как иначе, ведь Рома снова будет плакать, а мне придется его удерживать, чтобы укол был менее болезненным и чтобы медсестра попала туда, куда нужно.

К вечеру звонит Богдан. Говорит, что задержится еще на несколько часов. Будет к восьми. Я убеждаю его, что все в порядке, что он может решать свои вопросы, а я побуду с его сыном без проблем.

— Как у вас дела? — спрашивает уставшим голосом. 

— Хорошо.  Ромка уже проснулся, поел, сейчас играет. Температура поднималась еще днем, пока действует лекарство.

— Уколы переносит так же трудно?

Вчера вечером Богдан не попал на уколы, зато застал их утром. Я видела, как скривилось его лицо в гримасе боли, и как он дернулся к медсестре, но вовремя себя одернул. Не представляю, насколько ему трудно, ведь Ромка его родной сын. Мне и то сложно, я так сильно привыкла к нему за это короткое время, что даже боль малыша воспринимаю почти как свою.

— Все будет в порядке, Богдан. Это ведь главное. Он сильный, как его папа, справится.

От собственных слов на глаза почему-то наворачиваются слезы. Мне ведь тоже безумно жаль малыша, вот только моему собеседнику это знать не обязательно. Ему сегодня еще работать, пускай он немного отдохнет от забот о сыне и не переживает.

— Я наберу тебя позже, ладно? Как все закончу.

— Конечно.

Я отключаюсь и еще некоторое время улыбаюсь сама себе. Голос Богдана меня успокаивает. Так я чувствую, что осталась не одна, и это радует. Ближе к шести звонит помощница, отчитывается, что у них все хорошо, девочки работают, она за ними присматривает. Спрашивает, буду ли я завтра, на что я отвечаю неопределенно и прошу ее быть готовой. Конечно, она соглашается, ведь в дни такой работы я плачу ей вдвое больше. Нагрузка в салоне, как-никак, нешуточная.

На самом деле я совсем не уверена, что останусь здесь еще и завтра. Скорее всего, Богдан уже отыщет свою бывшую жену и она займет свое законное место рядом с сыном. От этого представления мурашки покрывают все тело. Становится не по себе от одной мысли, что мне придется уйти, но я тут же себя одергиваю. Я ведь знала, на что иду.

Ближе к восьми удается успокоиться и стойко выдержать очередные процедуры. Успокоив Ромку, понимаю, что Богдан все еще не звонит, значит, снова задерживается и эту ночь я скорее всего снова проведу в больнице. Я и сама не против, но мне не помешает съездить домой за свежей одеждой и чтобы принять душ.

Когда минут через десять дверь в палату открывается, я радостно встаю, приготовившись увидеть Богдана, но на его месте стоит высокая блондинка. Я почти сразу догадываюсь, кто передо мной и сильно удивляюсь, что Богдан не предупредил о приезде матери Ромы. Может, сам не знал?

— Ромочка, — женщина бросается к сыну, совсем не обращая на меня внимания.

Берет его на руки, гладит по спинке, целует, как мне кажется, слишком усердно. Рома кривится и отталкивает ее ручкой, а потом начинает хныкать. На этом этапе я позволяю себе вмешаться, хотя понимаю, что она имеет право. Все же узнать для матери, что ее сын болен, трудно, и сейчас она просто не может сдерживать себя в руках.

— Вы делаете ему больно, — замечаю как можно аккуратнее и спокойнее. Выдавливаю улыбку.

Наконец, ее взгляд сосредотачивается на мне. Мои метр семьдесят три заметно проигрывают перед ней. Я никогда не считала себя низкорослой, но сейчас, без десятисантиметровых шпилек и в одежде, которую не меняла со вчера, чувствую себя неуверенной. Некрасивой божьей коровкой рядом с прекрасной распустившейся бабочкой.

— В ваших услугах мы больше не нуждаемся, — бросает она, мазнув по мне взглядом. — Расчет получите на карту от мужа.

Я теряю дар речи не только от того, что она назвала Богдана мужем, но и от того, каким холодным и безжизненным звучит ее голос. А еще от понимания, что я для нее никто. Так, мелкая сошка, которую она восприняла за девушку из агентства. По ее мнению, они выглядят именно так? Возможно, со вчера я не столь ухожена и волосы уложены небрежно, но это не дает ей право…

— Чего застыла? — продолжает удивлять своей бесцеремонностью. — Тебя муж нанимал, а не я. Деньги получишь от него.