Те, которые - Андрей Жвалевский

У нас своей памяти очень мало. Мы можем передавать друг другу слова, но не свою память. Иногда удается «показать» своим какую-нибудь картинку, но для этого нужно много старших, каждый из которых «рисует» свою деталь картинки… В общем, сложно это.

Зато в чужих снах мы воруем память людей большого мира. Мы чувствуем все то, что и они. Мне очень понравилось чувствовать запах. Я специально стала рыскать по пузырям, чтобы что-нибудь понюхать. Это оказалось не так просто. Красивых снов вообще очень мало. Почти никто не видит цветных снов, у многих во сне – ватная тишина, а уж запахи… их чувствует один на тысячу. Наверное, поэтому я и увлеклась охотой за ароматами.

Мне нравятся любые запахи, даже резкие и грубые. Натали, с которой мы теперь болтаем на равных, посмеивается надо мной, но вообще-то одобряет.

«Правильно, – говорит она, – ищи редкие сны. А то быстро все это надоест».

Сама она когда-то развлекалась тем, что выискивала сны с музыкой. Это тоже нечасто встречается, так что она продержалась довольно долго. Когда надоело, пошла в воспитатели. Теперь она тоже иногда ныряет в чужой сон, чтобы послушать модные мелодии, но не часто – жалуется, что теперь не музыка, а какой-то перестук.

Я научилась различать запахи, даже если они другим кажутся одинаковыми. Например, однажды я затащила Натали в сон одного дегустатора духов.

Натали шла за мной, пока я ей показывала всякие ароматы. Она честно принюхивалась, но так и не поняла, чем отличаются запахи свежей гвоздики от гвоздики, которая немного присохла. Или коричной палочки от молотой корицы.

Я чувствовала себя очень довольной. Приятно знать, что ты особенная!

Натали это немного раззадорило, и она пригласила меня послушать музыку. Долго перебирала сны, пока не нашла подходящий. Сон принадлежал дирижеру. Вернее, не сон, а кошмар. Дирижер видел себя скрипачом, а на его месте размахивал руками какой-то неприятный тип, почему-то весь голый. Тип дирижировал бестолково, и дирижер все никак не мог вступить. А когда вступал, тут же бросал играть и принимался подкручивать струны на своей скрипке.

«Понимаешь, – спросила Натали, – почему он не может играть?»

«Наверное, что-то со скрипкой. Но я не успеваю понять, он слишком быстро бросает».

«Маэстро, – обратилась Натали к дирижеру, – будьте любезны, сыграйте хотя бы пяток тактов!»

Дирижер совсем не удивился, он в очередной раз попытался вступить и сыграл короткую музыкальную фразу. Это доставило ему прямо-таки физическую боль – рот скривила гримаса отвращения, а по вискам потекли струйки пота. Дирижер выдернул скрипку из-под головы, как будто собирался ее зашвырнуть подальше – но не зашвырнул, а принялся остервенело настраивать. Голый человек захохотал и издевательски захлопал в ладоши.

«Теперь поняла?» – спросила Натали.

«Нет».

«У него скрипка фальшивит, – торжествующе объявила она. – Верно, маэстро?»

«Четверть тона! – с ненавистью произнес дирижер. – На четверть тона ниже!»

Голый захохотал еще больше.

После этого случая я поняла, что с людьми большого мира можно разговаривать в их снах.

Я гонялась за запахами, но, если честно, больше всего мне хотелось наткнуться на маму.

Много раз я представляла, как вхожу в ее сон. Там должно быть темно и тепло. Я собиралась превратить этот сон в мучительный кошмар. Я хотела доставить мамочке как можно больше боли. Она должна была понять, какую большую ошибку совершила, не дав мне родиться. Пусть бы я сразу умерла – но у меня было право на рождение, а потом и на смерть!

И однажды я ее все-таки отыскала.

Это вышло неожиданно и совсем не так, как я представляла. Никакой кромешной тьмы и уютного тепла. Но это была точно она. Я ее узнала. И она меня узнала. Мы стояли посреди поля серой пшеницы (сон оказался не цветной). Мама казалась молодой и красивой, хотя я знала, что на самом деле ей много лет и выглядит она не очень.

Мы всегда знаем все про того, в чьем сне оказались. Потом, когда выныриваем в свой мир, многое сразу же забывается, но пока мы там, вся память человека в нашем распоряжении.

Поэтому я сразу все поняла про маму. Как она жила, как потеряла меня, как папа ее поддерживал… Я впервые узнала, что и папа у меня есть!

– Здравствуй, дочка! – сказала мама. – Ты такая красивая!

Во сне я была не такая уж и красивая – вздернутый нос, слишком большой лоб, тонкие губы. Обычная пятилетняя девочка. Но мама считала меня красивой совершенно честно.

И я не стала ее мучить. Не стала кричать, что ненавижу ее. Вместо этого обхватила маму руками и вжалась в нее курносым носом. Сейчас мне хотелось одного – чтобы появился запах. Он сразу же появился. Мама пахла теплым и сытным. И усталостью. И немного духами. И жареными котлетами. И папиным одеколоном.

Мама погладила меня по голове, ее запах немедленно впитался в мои русые волосы.

– Пойдем со мной, Машенька, – попросила мама. – Папа так хотел покатать тебя на коленках.

– Я не могу, мамочка. Прости.

Она задумалась. Теперь она выглядела так же, как в реальности: худое лицо с рассыпанными по нему морщинками, желтоватая кожа, руки, покрытые синими жилками и темными пятнышками. И очень усталые глаза.

– Я заберу тебя отсюда, – сказала мама. – Обещаю.

– Не получится, мамочка, – я зарылась в ее кофту, чтобы как можно сильнее запомнить этот запах. – Мы тут навсегда.

– Это у других не получится, – мамин голос звучал странно, – а мы с тобой особенные.

Я оторвалась от мамы и посмотрела в ее глаза. Она улыбалась, но так, как будто вот-вот расплачется. Я поняла, что она задумала. Мне стало страшно. Если у нее не получится, я буду всегда помнить о том, что могла вырваться из своего мира – и не вырвалась.

– А папа?

– Папа поймет. И потом… папа у нас тоже непростой, – мама подмигнула.

С ее ресницы сорвалась слезинка. В сон ворвался требовательный писк будильника. Мама заторопилась.

– Я обязательно тебя заберу! Верь мне…

Натали я ничего не рассказала, как она меня ни пытала. Вместо этого направилась к мечтателям. Я помнила предупреждение своей бывшей воспитательницы – они могли дать ненужную надежду, которая заставит страдать. Но надежда и без того во мне появилась, а вдруг мечтатели что-нибудь подскажут?

Но и им я не рассказала правды. Соврала, что хочу вырваться, но не знаю как. Они набросились на свежего слушателя, как пираньи на неосторожного теленка.

У них были сотни способов спасения. И уже количество способов указывало на то, что ни один из них никуда не годится.

Некоторые мечтатели думали, что мы в аду. Нужно искупить грехи своих родителей – тогда и они, и мы будем прощены. Другие говорили, что над нами проводят эксперимент. Нужно только понять, чего хотят экспериментаторы, и выполнить поставленное условие. Мечтатели-практики предлагали подойти к проблеме практически. Мол, к чему плодить теории? Лучше пытаться что-то сделать. Причем это «что-то» должно быть нелогичным, неожиданным. Например, всем вместе подумать о… и дальше целый список: родных и близких, светящемся туннеле, белой обезьяне…