Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

Саймон устало опустился на пол, и сухие ветки под ним затрещали.

— А как насчет норнов и прочей нечисти? — Если говорить честно, ему в этот момент было все равно. Если он им так нужен — пусть приходят и забирают. Все его тело болезненно пульсировало.

— Питаю сомнение, что они будут отыскивать это место, и питаю еще большее сомнение, что они будут производить долгие искания. — Тролль начал складывать дрова в круге из камней, который он сделал прошлой ночью. — Норны имели важное дело и питали необходимость в вас только для крови. Предполагаю, что оставшиеся смертные предоставят им достаточно крови, чтобы они могли заканчивать свое дело.

— Чего они хотели, Бинабик? — Глаза Мириамели лихорадочно горели. — Что они говорили о Третьем Доме? И кто было это… существо?

— Это весьма устрашающее существо было одним из Красной Руки, — ответил Бинабик спокойно, но лицо его было встревоженным. — Я не видывал своими глазами ничего напоминающего, хотя Саймон рассказывал мне. — Он покачал головой, потом достал кремень, чтобы поджечь дрова. — Не знаю, что он имел в качестве цели, но предполагаю, что, с безусловностью, это было выполнение приказа Короля Бурь. Я буду еще иметь размышления об этом. — Огонь разгорелся, и тролль принялся рыться в своей сумке. — Теперь прошу вашего позволения на лечение ваших ранок.

Саймон сидел тихо, пока тролль протирал многочисленные порезы и ссадины Мириамели влажной тряпкой и смазывал их какой-то мазью из маленького горшочка. К тому моменту, когда наконец настала его очередь, глаза Саймона уже совсем закрывались. Он зевнул.

— Но как ты тут оказался, Бинабик? — спросил Саймон и вздрогнул, когда тролль коснулся болезненного места.

Бинабик засмеялся.

— Скоро мы будем иметь в достаточности времени для рассказывания всего. Но сначала вы имеете необходимость в еде и сне. — Он испытующе посмотрел на них. — Может быть, сперва сон, потом еда? — Тролль поднялся и вытер руки о штаны. — Здесь я имею нечто, что будет приятно для ваших глаз. — Он показал на темную кучу, лежавшую в углу, где Домой и лошадь Мириамели пили из пруда.

— Что? — Саймон был поражен. — Наши седельные сумки?

— И аналогично постели. Большая удача для меня, что огненные танцоры не отвязывали их. Я оставлял все это в пещере, когда пошел за вами наверх. Это было рискованием, но я не знал, что из вашего багажа не подлежит утере. Кроме того, я не имел желания, чтобы вы ехали в темноте на погруженных лошадях.

Саймон уже вытаскивал скатанную постель и проверял седельные сумки.

— Мой меч! — обрадованно воскликнул Саймон. Потом лицо его помрачнело. — Мне пришлось разбить зеркало Джирики, Бинабик.

Тролль кивнул:

— Это я видел. Но питаю сомнение, что я мог бы оказывать воспомоществование вашему побегу, если бы вы не освобождали руки. Печальная, но разумная жертва, друг Саймон.

— И моя Белая стрела, — продолжал сокрушаться Саймон, — я оставил ее на Сесуадре. — Он кинул Мириамели ее постель и нашел относительно ровное место, чтобы расстелить свою. — Не очень-то хорошо я заботился о подарках ситхи.

Бинабик еле заметно улыбнулся.

— Ты слишком много суетишься. Теперь спите немного, а я разбужу вас с какой-нибудь горячей едой. — Он повернулся к костру, отблески пламени играли на его круглом лице.

Саймон посмотрел на Мириамель, которая уже свернулась калачиком и закрыла глаза. Судя по всему, она не была ранена, хотя, как и он, совершенно обессилела. Итак, они все-таки уцелели. Он не нарушил свой обет.

Он вздрогнул и сел:

— Лошади! Я должен их расседлать.

— Я буду делать все, — заверил его Бинабик. — Сейчас время для твоего отдыха.

Саймон снова лег и стал смотреть на игру теней на потолке пещеры. Через несколько мгновений он уже крепко спал.

2

РАНА МИРОЗДАНИЯ

Саймон проснулся под тихое журчание текущей воды. Ему снилось, что он стоит в огненном кольце и оно сужается с каждым мгновением. Откуда-то издалека Рейчел Дракон звала его, чтобы он пришел и выполнил свою работу. Он пытался крикнуть ей, что попал в ловушку, но дым и пепел забили ему рот.

Шум падающей воды был так же прекрасен, как утренняя песня в часовне Хейхолта. Саймон пополз по шуршащему, выстланному листьями полу и окунул руки в пруд. Потом некоторое время он разглядывал свои ладони, не в силах разобрать при свете низкого огня, выглядит ли вода достаточно безопасной. Он понюхал ее, осторожно лизнул, потом начал пить. Вода была холодной и вкусной. Если она и ядовита, он согласен так умереть.

Раззява. Лошади пили отсюда, и Бинабик промывал этой водой наши раны.

Кроме того, яд все-таки был бы лучше той гибели, которая чуть не настигла их прошлой ночью.

От холодной воды раны на его руках и запястьях защипало. Мышцы болели, суставы ныли. И все-таки он чувствовал себя совсем не так ужасно, как можно было ожидать. Впрочем, может быть, он и проспал гораздо больше, чем несколько часов, — в темной пещере нельзя было понять, какой это час дня или ночи. Саймон огляделся, надеясь обнаружить хоть какую-нибудь подсказку. Сколько времени он спал? Лошади все так же спокойно стояли рядом. С другой стороны у костра спала принцесса, ее золотистые волосы выбились из-под плаща.

— А, друг Саймон!

Он обернулся. По туннелю быстро шел Бинабик, держа перед собой сложенные ковшиком руки.

— Привет, — сказал Саймон, — и доброе утро — если это в самом деле утро.

Тролль улыбнулся.

— Это действительно такое время, хотя середина дня скоро будет приходить. Я только что бывал в холодном, очень мокром лесу и следил за самой ловкой добычей. — Он показал руки. — Грибы. — Тролль подошел к огню, высыпал свои сокровища на плоский камень и принялся разбирать их: — Вот серая шапка. А это кроличий нос — он имеет гораздо больше вкуса, чем очень настоящий кроличий нос. Кроме того, его очень проще готовить. — Бинабик хихикнул. — Это будет приготовлено, и мы получим трапезу, полную великого наслаждения.

Саймон расплылся в улыбке.

— Ужасно рад видеть тебя, Бинабик. Даже если бы ты нас не спас, это все равно было бы здорово.

Тролль поднял брови.

— Вы оба много делали для своего спасения, Саймон, — и в этом большая удача, ибо вы все время стремились к странным неприятностям. Ты говаривал однажды, что твои родители были очень обычными людьми, однако имею предположение, что по крайней мере один из них совсем не был человеком, а был мотыльком. — Он криво усмехнулся и показал пальцем на костер: — Ты всегда летаешь в ближайшее пламя.

— Похоже, что так. — Саймон уселся на каменном выступе, немного поерзав в поисках наименее болезненного положения. — А что мы теперь будем делать? И как ты нас нашел?

— Относительно того, что теперь делать, — Бинабик наморщил лоб, разрезая ножом гриб, — мое отвечание будет: питаться. Я предполагал, что окажу вам больше доброты, если не буду будить вас. Полагаю, сейчас вы имеете должность чувствовать огромное голодание.

— Огромное голодание, — подтвердил Саймон.

— Относительно всего остального — будем ожидать просыпания Мириамели. Я питаю большую любовь к длительному говорению, но всякая любовь имеет пределы. Не испытываю желания повторять изложение дважды.

— Если вы и вправду хотите, чтобы я проснулась, — сердито заметила Мириамель, — могли бы разговаривать еще громче.

Бинабик был невозмутим.

— Мы вели себя весьма любезно, — сказал он, — потому что вскорости я буду иметь горячую еду для вас обоих. Мы имеем свежую воду для мойки, а если ты хочешь выйти — я оглядывался с внимательностью, — в окружении никого нет.

— О, — простонала Мириамель, — у меня все болит. — Она поднялась с постели, завернулась в плащ и, пошатываясь, вышла из пещеры.

— Не очень-то она веселая сегодня, — заметил Саймон с некоторым удовлетворением. — Небось не привыкла так рано вставать. — Сам он тоже не особенно любил спозаранку вылезать из постели, но судомоям не положено рассуждать о том, когда им вставать и когда начинать работу, а Рейчел всегда ясно давала ему понять, что лень — мерзейший из человеческих пороков.