Повести и рассказы - Константин Михайлович Симонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кто идет? – тихо спросил кто-то в темноте.
– Свои, – отозвался Петя, – капитан.
Они прошли еще несколько шагов вдоль стенки.
– Сюда, – послышался тот же шепот. – Это вы, товарищ капитан?
– Я, – ответил Сабуров.
– Сюда, головой не ударьтесь.
Сабуров пригнулся и спустился на несколько ступенек вниз. Ощупью они повернули за угол и вошли в подвал.
Это была часть той самой большой котельной, из которой когда-то лейтенант Жук вылавливал спрятавшихся немцев. За два месяца времена переменились: то место, которое раньше считалось опасным, сейчас, в этом сровненном с землей городе, казалось комфортабельным помещением. Часть котельной обвалилась от прямого попадания пятисотки, но другая, меньшая часть, была цела.
В двух стенах, углом обращенных к немцам, были сделаны бойницы для четырех пулеметов. Лестничная клетка обрушилась, к отверстию в потолке был приставлен кусок притащенной откуда-то пожарной лестницы. Пролом в стене, образовавшийся от попадания бомбы, был загроможден обломками котлов, а там, где все-таки оставался проход, он был завешен двумя сшитыми вместе плащ-палатками. Именно отсюда, приподняв плащ-палатку, Сабуров вслед за провожатыми вошел в котельную.
В котельной было дымно. Прямо на цементном полу горела железная самодельная печка. Труба была выведена наружу, через стену, но вставлена она была неплотно, и из всех колен ее просачивался дым. Один боец сидел у печки на корточках, а пятеро или шестеро вповалку спали в углу на нарах, сооруженных из двух пружинных матрацев и нескольких дерматиновых сидений, снятых с разбитых машин.
Когда Сабуров вошел, сидевший у огня боец вскочил, откозырял и спросил:
– Прикажете разбудить Конюкова, товарищ капитан?
– Разбудите.
– Товарищ старшина, товарищ старшина! – стал расталкивать Конюкова красноармеец.
Конюков, оправляя на ходу ремень, подбежал к Сабурову.
– Разрешите доложить! – гаркнул он, остановившись за три шага. – Гарнизон дома номер семь по Татарской улице находится в боевой готовности. Больных нет. Раненых двое. Особых происшествий нет. Докладывает старшина Конюков.
– Здравствуй, Конюков.
– Здравия желаю, – отчеканил Конюков и, отступив на шаг, опять вытянулся.
Несмотря на всю его дисциплинированность, было во внешности Конюкова что-то новое, чуть-чуть партизанское, что появляется у людей, долго сидящих в осаде, постоянно рискующих жизнью и отрезанных от остального мира. Ремень у Конюкова был по-прежнему затянут так, что не просунешь двух пальцев, но ушанка была надета залихватски набекрень, у пояса в треугольном черном футляре висел немецкий парабеллум, а на ногах красовались немецкие летные сапога с меховыми отворотами.
И по тому, как красноармеец спросил: «Прикажете разбудить Конюкова?» – не решаясь сам произвести это действие, и вообще по царившему в гарнизоне порядку Сабуров понял, что Конюков за эти дни поставил себя здесь как положено.
– Давно не был я у тебя, Конюков. Пришел посмотреть, как живете.
– Хорошо живем, товарищ капитан.
– Скажи, пусть скамейку к печке принесут – я замерз, и садись – поговорим.
– Прикажете разбудить людей? – спросил Конюков.
– Зачем будить? Устали, наверное?
– Точно так, устали.
– Это все, что есть у тебя?
– Никак нет, не все. Половина на постах, половина спит. По очереди и воюем, если только атаки нет.
– А если атака?
– А если атака, все на постах, по расписанию. Антонов! – позвал Конюков.
– Да.
– Найди товарищу капитану скамеечку, – сказал Конюков. – Одна нога здесь, другая там.
Скамеечки не нашлось, вместо нее боец принес два автомобильных сиденья и положил их немного поодаль от печки, а сам стал ворошить дрова.
– Вольно, Конюков, – сказал Сабуров. – Садись, – и сам сел к огню.
Конюков тоже сел, наискось от него, но, даже сидя на низкой автомобильной подушке, ухитрялся сохранять подтянутый вид.
– Значит, теперь один в осаде сидишь? – спросил Сабуров.
– Так точно. За командира роты остался, как убило его.
– Сколько сейчас у тебя людей?
– Пятнадцать человек, – сказал Конюков, – считая меня.
– А было, когда принял команду?
– Семнадцать было. Двое за вчера и сегодня убыли по причине смерти. Убиты, значит, – пояснил он свое даже ему самому показавшееся витиеватым официальное выражение.
– Как же ты войско свое расставил? – спросил Сабуров.
– Разрешите доложить. Значит, так. Днем у амбразур с пулеметами четверо лежат все время. Двое в окопах по сторонам сидят, чтобы не обошли, чтобы с флангов наблюдать. Закопаны хорошо, и прямо из подвала туда ход идет, чтобы головы не снесло, когда ползти будут. Вот дыра идет, видите? Двое на первом этаже все время дежурят: глядят вперед, чтобы не подошли. Закрыты, конечно, меньше, но защита устроена. Мы туда из танка башню сволокли, кирпичами обложили. Вчера убило Максимюка. Не знали?
– Кажется, знал.
– Такой рыжий, у меня в отделении был. Ну, вчера в него попало. А так – бог милует. Все предназначено по порядку, товарищ капитан. Сами сможете убедиться.
– Посмотрю, – сказал Сабуров.
– А пока не хотите ли картошечки отведать? Как раз жарим ее. Мороженая, но она еще слаще.
– Откуда же у тебя картошка?
– Ночью вчера пробрались до того подполья, где женщина была с детьми, которых убило. Помните?
– Помню.
– Пробрались. Сам лично я пробирался. Там от взрыва разбросало. Полмешка набрал. Вы мороженую не кушаете?
– Нет, почему же? Ем, – сказал Сабуров.
– Сейчас мы все сделаем, – сказал Конюков. – Антонов, поверни еще раз картошку. Погоди, я сам.
Конюков встал и, вытащив из-за пояса широкий трофейный нож, стал поворачивать на сковороде картошку.
– У нас тут хозяйство, товарищ капитан. Я люблю, чтобы всему свое место было. Отведайте картошки, – предложил он, стаскивая с времянки сковородку и ставя ее на пол. – Вот, пожалуйста, ножичек.
Сабуров взял нож и, обжигаясь, съел несколько кружков картошки.
Конюков, у которого на боку болталась немецкая обшитая войлоком фляга, хотел спросить у капитана, выпьет ли он, но дисциплина взяла верх: начальство само знает, когда пить, когда не пить.
– А ты чего не ешь? – спросил Сабуров.
– Отведайте еще, потом и мы покушаем.
Сабуров отказался и подвинул сковородку Конюкову. Тот наскоро подцепил ножом немножко картошки и, еще не дожевав, позвал дежурного:
– Буди бойцов. Ужин готовый.
Сабуров поднялся.
– Пока будут ужинать, сходим наверх.
– Есть, товарищ капитан. Вот сюда, пожалуйста.
Они вылезли наверх по обломку пожарной лестницы. Раньше она служила для того, чтобы взбираться на шестой или седьмой этаж, под небо, а теперь они поднялись всего на семь или восемь ступенек и оказались уже под небом, хотя на самом деле это был всего лишь первый этаж, едва поднимавшийся над уровнем земли.
Ночь была темная и морозная.
– Пригнитесь, товарищ капитан, к парапету, – сказал Конюков. – Тут нет-нет да и стеганет.
Пригнувшись, они прошли шагов
