Повести и рассказы - Константин Михайлович Симонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В общем, иди в батальон и стой там, где зацепились, это главное. Не огорчайся, – Проценко похлопал по плечу упорно молчавшего Сабурова, – важнее, что вся дивизия опять вместе – это подороже, чем твой дом. Да, кстати, старые мы сослуживцы с тобой, а не знал, что ты такой скрытный.
– Почему скрытный? – удивился Сабуров.
– Конечно, скрытный. Я у тебя в батальоне был. Мне там все рассказали.
– Что рассказали? – все еще продолжая не понимать, спросил Сабуров.
– Женился, говорят.
– А, вот что. – Сабуров только теперь сообразил, что имел в виду Проценко, так далеко от этого были сейчас его мысли. – Да, женился.
– Говорят, даже свадьбу хотел устроить. Так бы и устроил, а меня не пригласил?
– Не устроил бы, – сказал Сабуров. – Просто разговоры были. Хотелось, чтобы так было.
– А почему этого не может быть? Я эту девушку знаю. Даже орден ей выдавал. У тебя фельдшер в батальоне есть?
– Последнее время нет. Убили, пока я в медсанбате был.
– Могу ее фельдшером к тебе в батальон. Раз по штату положено.
– Мне даже врач по штату положен, – сказал Сабуров.
– Мало ли что кому положено. Тебе в батальоне положено восемьсот штыков иметь, а где они у тебя? А фельдшера могу дать, только с условием…
– С каким?
– Меня на свадьбу позвать. И еще одно. Для тебя она жена, а для батальона фельдшер и никакого касательства к батальонным делам, кроме как по санитарной части, иметь не вправе. А то жены иногда советы подавать начинают… Так вот этого на войне быть не может.
– По-моему, тоже, – сказал Сабуров. – Если сомневаетесь, пусть остается там, где сейчас.
– Я не сомневаюсь, – сказал Проценко. – Просто подумал и сказал. Иди к себе. Тебя там уже заждался Масленников твой.
– А кто же вам все-таки рассказал о моих личных делах, товарищ генерал?
– Кому по штату положено, тот и рассказал. Ванин рассказал. – Проценко протянул Сабурову руку. – Думаю, немцы завтра повторят. Но если сегодня у них не вышло, завтра тем более не выйдет. Однако учти – если Волга еще два дня не станет, снаряды и мины на этом берегу кончатся. Экономь. И паек экономь!
XXI
Ночь была темная. Вдали шлепались случайные мины, и именно потому, что разрывы были редки и неожиданны, Сабуров несколько раз вздрогнул. Добравшись до своего батальона, он встретил бойца, который узнал его.
– Здравствуйте, товарищ капитан.
– Здравствуйте, – сказал Сабуров. – Проводите меня на командный пункт. Где он теперь, знаете?
– А где был, там и есть, – ответил боец.
Когда Сабуров подошел к блиндажу и увидел в окопе знакомую фигуру Пети, ему показалось, что он пришел домой.
– Товарищ капитан! – обрадовался Петя. – А мы-то уж вас ждали…
– Вы бы меньше ждали, да лучше воевали, – сказал Сабуров, стараясь скрыть свою растроганность. – Дом отдали.
– Это верно, – согласился Петя. – Очень уж навалились, а то бы не отдали. Сил не было. Сорок человек генерал от нас забрал.
– Не только у вас забирали.
– Так и других потеснили, – обиженно сказал Петя. – Не было человеческой возможности… А уж комиссар и Масленников вас ждали, ждали.
– Где они?
– Товарищ Ванин здесь.
– А Масленников?
– А Масленников, как темнеть стало, пошел в дом. Туда теперь днем не пройдешь.
– А до немцев отсюда сколько теперь?
– Слева далеко, как были, а с этой стороны, – Петя кивнул направо, – шестидесяти метров не будет. Все слышно.
– Много народу потеряли? – спросил Сабуров.
– Одиннадцать убитых, тридцать два раненых. И Марью Ивановну убило.
– А дети?
– И детей. Всех вместе. Прямо в их подвал бомба. Одна воронка – и кругом ничего.
– Когда это?
– Вчера.
Сабуров вспомнил, как эта женщина давно, теперь казалось, целую вечность назад, сказала ему равнодушным голосом: «А если бомба, так пусть – один конец всем, вместе с детьми».
И вот ее пророчество исполнилось.
– Да, много ты мне всего наговорил, – сказал Сабуров. – Лучше бы меньше, – и, подняв плащ-палатку, вошел в блиндаж.
Ванин дремал за столом. Он писал политдонесение и так и заснул, уронив голову на бумагу и разбросав по столу руки. «Отрицательных случаев морально-политического поведения нет» – была последняя фраза, которую успел дописать Ванин, засыпая.
– Ванин, – позвал Сабуров, постояв над ним. – Ванин!
Тот вскочил.
– Ванин, – повторил Сабуров, – это я.
Ванин долго тряс ему руку, глядя на него, как на выходца с того света.
– А мы уже за тебя тревожились, – сказал он.
– У вас тут, кажется, некогда было тревожиться.
– Представь себе, нашли время. Черт тебя знает, что-то такое в тебе есть, что скучно без тебя. Будто из комнаты печку вынесли.
– Спасибо за сравнение, – улыбнулся Сабуров.
– Между прочим, дело к холодам, так что напрасно обижаешься: печка – теперь самая необходимая техника, чтоб согревать живую силу.
– Тем более, когда эта техника топится.
Сабуров сел на койку, стащил сапоги и портянки и протянул ноги к огню.
– Хорошо, – сказал он. – Очень хорошо. Нажаловался на меня генералу?
Ванин рассмеялся:
– Нажаловался. Я же комиссар. Увидел, что у тебя душа не на месте, и нажаловался.
– У всех душа не на месте, – сказал Сабуров, – и раньше, чем война не кончится, она на место не встанет… Что Масленников, вперед ушел?
– Да.
– К утру вернется?
– Должен. Если к утру не вернется, значит, до следующего вечера. Туда и оттуда днем не пройдешь.
– Кто ж там остался в доме?
– Человек пятнадцать. И Конюков за коменданта. Потапов-то убит.
– Ну?
– Убит. Конюкова я в критическую минуту своей властью командиром роты назначил. Больше некого было. Когда нас вышибли, он с тем, что от роты осталось, засел в доме.
– Неужели пятнадцать человек всего во второй роте?
– Нет, – сказал Ванин, – еще человек десять здесь есть. Они с двух сторон отошли, а он в доме остался. Если точно – двадцать шесть человек во второй роте.
– А в остальных?
– В остальных немножко больше. На, смотри.
На листочке бумаги было расписано наличие людей по всем ротам.
– Да, много потеряли. А где передний край теперь проходит?
– Вот, пожалуйста. – Ванин вынул план.
На плане было нанесено расположение батальона. Батальон уже не выдавался уступом вперед, как это было раньше, а после потери Г-образного дома стоял на одной линии с остальными батальонами, вдоль правой стороны разрушенной улицы, и только один дом, номер 7, обведенный на плане пунктиром, языком выходил вперед.
– В сущности, дом в окружении, – сказал Ванин. – Немцы днем не пускают. Ползаем ночью.
– Когда всю улицу обратно
