Наследник Епископа - Кэтрин Куртц

Барабаны глухо зарокотали, когда в дверях на противоположном конце двора появился окруженный стражниками осужденный, который шел босыми ногами по снегу, щурясь от света. Холодный декабрьский ветер теребил его волосы и прижимал тонкую рубаху к телу. Руки его были связаны за спиной. Когда конвой повел его к эшафоту, он на мгновенье замешкался.

Когда он шел к ожидавшей его участи, он казался бледным, но спокойным. Он был ошеломлен жестокостью приговора, вынесенного ему, но он не был удивлен им, поскольку знал, что из себя представлял Лорис. Он и не надеялся покинуть Ратаркин живым. Он помнил то краткое, разрывающее душу, отчаяние, которое он испытал, узнав, что его лишили сана, поскольку он надеялся, что ему оставят хотя бы это утешение, а последовавшее за этим отлучение от церкви только укрепило его в мысли о том, что претензии Лориса на статус епископа совершенно безосновательны. Вне зависимости от того, что Лорис может сказать или сделать, Генри Истелин навсегда останется священником и епископом. Те, кто схватил его, могут убить его тело, но его душа принадлежит только Богу.

Он был слегка обеспокоен тем, что в эти последние предрассветные часы ему не будет дозволено поговорить с другим священником, чтобы в последний раз исповедаться и причаститься. Это была нормальная реакция любого набожного человека, стоящего перед смертью. Но он сурово напомнил себе, что это только внешние формы тех церковных таинств, которых они пытались лишить его. Перед самой зарей он, вспоминая свои поступки и каясь, он встал на колени и поцеловал земляной пол своей темницы в память о Теле Господнем и выпил растопленный снег в память о Его Святой Крови. После этого он спокойно сел, наблюдая за светлеющим небом и смиренно ожидая конца своей земной жизни.

Он был спокоен, когда за ним пришли стражники, четыре крепких солдата и один из его бывших капитанов, не смевшие смотреть ему в глаза. Когда они связали ему руки, он перенес их грубое обращение без протестов и возражений, только вздрогнув, когда кто-то из них задел повязку на его правой руке, там, где он когда-то носил епископский аметистовый перстень. Лестница, ведшая наружу от его темницы, была скользкой от подтаявшего снега и грязи, но, когда он поскользнулся и чуть было не упал, его стража удержала его. Выйдя на двор, он почти не чувствовал ни снега под ногами, ни холодного ветра, пронизывающего его рубище. На эшафот и палачей, с их поблескивающими орудиями, он обратил только мимолетное внимание.

На Лориса он обратил внимание, встретив холодный взгляд архиепископа с безмятежностью и даже состраданием, которое заставило Лориса сначала отвести глаза, а затем подать отрывистый знак страже. Кайтрина и Сикард тоже избегали его взгляда, а Ител выглядел смущенным, когда Истелин улыбнулся ему и покачал головой.

Ступеньки эшафота были влажными и скользкими. Поднимаясь, он зашиб палец. Извинения, которые он пробормотал, смутили его стражников, и они поспешили удалиться как только поставили его в центре эшафота. Палач в маске, подошедший к нему, чтобы надеть петлю на шею, тоже старался не встречаться с ним глазами, и сам попросил прощения, осторожно затянув узел позади шеи пленника.

– Делайте то что должны, сын мой, – тихо сказал Истелин, мягко улыбнувшись. – Я прощаю Вас.

Человек отступил в замешательстве, снова оставив Истелина одного в центре эшафота. Пока читали приговор, Истелин спокойно глядел в зимнее небо, едва ли замечая веревки, стягивающие его руки или петлю, затянутую на шее.

– Генри Истелин, бывший прежде епископом и священником, – зачитал герольд, когда барабаны еще раз глухо пророкотали, – поскольку ты был признан изменником, Корона постановила повесить тебя за шею, вынуть из петли до наступления смерти, отсечь конечности, вынуть из тебя внутренности и сжечь перед твоим телом, затем разорвать тело лошадями и послать голову и куски твоего тела для выставления напоказ в местах, которые определит королева. Все должны знать о той участи, которая ждет тех, кто изменит Меаре!

Не было сказано ни слова о спасении Господом души осужденного, поскольку отлученные от церкви считались недостойными этого. Истелин и не рассчитывал на это. Когда барабаны зарокотали вновь, стало ясно, что ему не будет дозволено никаких последних слов, да он и не рассчитывал на это. Он продолжал пристально смотреть в небеса, пока с него срывали одежду и проверяли надежно ли затянута петля у него на шее, и только сдавленный вздох сорвался с его губ, когда его ноги оторвались от земли, и мир начал темнеть.

Он молился сколько мог. Смутно он еще почувствовал удар, когда перерезали веревку и распростерли его на снегу. Холод и шок милостиво сделали его недосягаемым для его мучителей, и он никогда не узнал ни о их ножах и огне, ни о храпящих, взбесившихся от запаха его крови лошадях, которые разорвали на куски его тело. Улыбка, оставшаяся на его губах даже когда от того, что осталось от его тела, отрезали голову, заставила содрогнуться сердца многих из тех, кто наблюдал за этим убийством по приговору.

Глава 35

Всю следующую неделю в Ремут прибывали вассалы Келсона, чтобы, как обычно, отпраздновать Рождество с королем, никто в Ремуте еще не знал о судьбе Истелина. Келсон каждый день устраивал приемы для вновь прибывших, а Морган, Найджел и прочие старшие придворные тем временем продолжали планировать и готовить весеннюю кампанию. У епископов были свои дела, требующие их внимания, но каждый вечер, после ужина, они обменивались с королем и его главными советниками мнениями о том, что уже сделано и что еще надо сделать. По мере приближения Рождества напряжение росло, поскольку будущее всех их зависело от ответа Меары.

Буркард Вариан, ставший два года назад, после окончания войны с Торентом графом Истмарчским, прибыл в середине недели в сопровождении генералов Глоддрута, Реми и Эласа, и с полудюжиной баронов и мелких дворян. Спустя еще несколько дней, прибыл граф Данокским, вместе с которым приехали еще два генерала армии Келсона – Годвин и Перрис, а также молодой граф Дженасский, отец которого пал вместе с Джаредом Мак-Лейном в битве у Кандор Ри. Но никто не ожидал прибытия человека, который ждал Моргана возле его жилища, когда тот возвращался с мессы в сочельник.

– Что за… кто там? – требовательно спросил Морган, осторожно протягивая руку к рукоятке своего меча.

Шон лорд Дерри, молодой дворянин, который был когда-то помощником Моргана, а теперь замещал его в Корвине, отошел от стены, к которой он прислонился в ожидании Моргана, и, вытянув руки и робко улыбаясь, склонил голову в знак приветствия.

– С Рождеством, Ваша Светлость. Я надеюсь, Вы не обиделись, что мы не присоединились к Вам перед мессой, но мы приехали только в полночь.

В его голубых глазах мелькнуло веселье от удивления Моргана, но, в то же время было видно, что он чего-то опасается. Когда Морган схватил его за плечи, чтобы рассмотреть его, он вздрогнул, но не отвел глаз.

– Шон, что ты здесь делаешь? – пробормотал Морган, начиная догадываться, что тот здесь делает. – И что ты имел в виду, говоря «мы»? Боже правый, ты что, привез Риченду?

Дерри, явно подражая своему бывшему господину, поднял брови – Ваша жена решила, что хочет провести Рождество со своим мужем, Ваша Светлость. Боюсь, что если бы я не привез ее, то она отправилась бы сюда сама.

– О да, это она может, – еле слышно пробормотал Морган. – Жаль, что тебе не удалось ее отговорить.

– Вы думаете, я не пробовал? – возмущенно спросил Дерри. – Я прекрасно знаю ваши распоряжения. Правда, не могу сказать, что был полностью с ними согласен. Думаю, что ей просто надоело в Короте.

Морган вздохнул, вспоминая о проблеме, о которой он несколько недель не задумывался, находясь так далеко от своего дома. При том, что он был полностью доволен их браком с Ричендой, в их отношениях оставалось еще немало неурегулированных вопросов. Главным из них был вопрос о том, какой властью должна обладать его жена во время его слишком частых отсутствий, и это решение Морган не мог принять сам, несмотря на то, что он был герцогом Корвинским.

При обычном ходе вещей, в первый же год после их свадьбы жена Моргана должна была стать хозяйкой Корота и править Корвином, когда он отсутствовал. Но Морган не позволил Риченде этого. Причиной этому было то, что многие из его людей не доверяли ей, и не потому, что она была Дерини, о чем никто в Короте даже не подозревал, и что все равно никого бы не взволновало, поскольку герцог Корвинский сам был Дерини, а потому, что ее первый муж предал короля.

Они думали, что в ней тоже может таиться предательство, а, может быть, даже планы мести за смерть ее первого мужа. Будучи Вдовой графиней Морлийской, она, вместе со своим новым мужем, была опекуном молодого Брендана и фактически управляла землями и деньгами шестилетнего графа по своему усмотрению. Если бы что-то случилось с Морганом, Ее Светлость Вдовая герцогиня Корвина и Вдовая графиня Морлийская имела бы доступ и к богатой казне Корвина до тех пор, пока герцогиня Бриони не достигнет совершеннолетия. Ради такой власти и положения чего не сделает бывшая жена знаменитого предателя?