Перекрестки. Демон маршрутизации - Алексей Верт

Последней расцветает самая темная, красно-бархатная, почти черная. Герда наклоняется над розой, вдыхая аромат… и видит под ногами его. Шарик из зеленого стекла. Похож на сердцевину цветка. Она тянет к нему пальцы – в глаза будто плеснуло водой.

Река. Водоросли. Ты тонула. Ты плыла следом. Ты искала. Тебя остановили.

Она прикладывает ладонь к затылку и нащупывает в волосах крошечный гребешок. Выпутав его, подносит к глазам. Зубцы переплелись, складываясь в слова: «Старушка врет. Ты чуть не поменяла путь на цветы. Нравится?»

Герда оглядывается. Розы кивают ей, будто живые. Будто мертвые детские лица на проволочных стеблях. Лаборатория с ровными рядами ящиков. Сверху – лампы дневного света, снизу – земля и ростки. Под подошвами – заляпанный удобрениями пол.

Герда бросает гребешок на землю, прибивает его каблуком, крутится вокруг себя на одной ноге. Под ботинком хрустит.

Не оглядываясь, она лезет через ограду.

В этом лесу корни-провода так и норовят поставить подножку. Они вертятся под ногами, цепляют, заставляют оступаться и каждый раз при прикосновении даруют образ недостижимого места, в которое ты никогда не попадешь.

Еще здесь всегда ночь и луны, которые светят так, что ты отбрасываешь две тени. Одна вечно страдает, ведь ты на нее наступаешь, а вторая тянет назад, задерживает, цепляясь и вереща о том, что она никогда и ни за что не сдвинется с места.

А потом ты встречаешь Филина.

Обычную растрепанную птицу, сидящую на ветке и наблюдающую за тем, как ты медленно подходишь ближе.

– Привет, – говоришь ты несмело.

Филин медленно переводит взгляд на тебя. Так же медленно могут смещаться тектонические плиты. Сотни веков проходят, прежде чем огромные и ничего не выражающие глаза застывают на твоем лице.

Птица моргает. Раз, другой, третий.

Затем меланхолично «угукает» и замечает вскользь:

– Чайлд Роланд к темной башне пришел.

– Простите? – спрашиваешь ты.

– Простят, – отвечает Филин. – Ибо прощение даруется тому, кто просит, но не требует.

– Кажется, я вас не понимаю, – удрученно говоришь ты и оглядываешься по сторонам, пытаясь найти дорогу.

Разговор с птицей кажется тебе бесперспективным, но куда бы ты ни бросил взгляд – везде лишь чащоба. Вглядываясь во тьму, видишь пятна света, которые перетекают одно в другое. Одинаковые, бессмысленные, бесполезные.

– Ага! – внезапно вскрикивает Филин, и ты вздрагиваешь.

Пытаешься найти его взглядом, но птица уже куда-то делась. Кажется, ты замечаешь, как мелькнуло крыло чуть впереди. Поскольку выбора нет, бросаешься следом.

Бежишь, стараясь не замечать кусты, выползающие под ноги. Перепрыгиваешь бревна, на которых разеваются пасти с сотней зубов. Уворачиваешься от деревьев, с криком «поберегись!» летящих тебе навстречу.

И выбегаешь к домику.

Такой должен стоять где-нибудь на окраине города. Чтобы встречать и провожать путников уютом, теплом и сиянием изнутри. Но… резное крыльцо отсырело, из трубы валит черный дым, а провалы окон подобны тьме беззубого провала рта. Шамкают и причмокивают.

Рядом с крыльцом растет пара подсолнухов, покачивающихся в дивном танце. Рядом с ними развалился Черный Кот. Завидев тебя, он вскакивает.

– Однако же, – мурлычет животное. – Ну и ну, у нас гости, милости просим.

Ты собираешь что-то сказать, но в этот момент с подсолнуха слетает маленькое солнышко. Кот бросается к нему, одним махом слизывает языком, проглатывает, удовлетворенно урчит и потягивается, забыв о тебе.

– Здравствуйте, – говоришь ты.

– Что? А! Да! Добро пожаловать, добро пожаловать! Проходите. Или я это уже говорил?

Сделав несколько шагов, ты оказываешься рядом с Котом.

– Поиграем? – спрашивает он. – Ты будешь мышкой, а я кошкой.

– Вы же вроде и так, – недоумеваешь ты.

– Нет-нет-нет. Решительно протестую. Я – Кот, а буду кошкой. Это чрезвычайно важное различие.

– Но я в любом случае не могу быть мышкой.

– И вправду, – Кот огорчается. – Но и кошкой ведь ты быть не можешь?

Ты качаешь головой, Черный Кот мурлычет что-то себе под нос и отходит. Ты пожимаешь плечами, поднимаешься по крыльцу и распахиваешь дверь. Поневоле делаешь это так резко, что ручка остается у тебя в руках. Огорченный собственным поступком, ты пытаешься приладить ручку обратно, но она крошится у тебя в руках.

И тогда приходит осознание, что это пряник. Ты пробуешь на вкус – божественно. Самый лучший из всех, которые ты ел. Единственная проблема – так сладко, что хочется пить.

– Воды бы, – говоришь ты вслух.

– Нет ничего проще, – замечает Кот. Он прыгает, бьет лапой по водостоку, и оттуда начинает стекать вода.

Подставив ладони, ты напиваешься чистой ледяной водой, от которой сводит зубы. Пытаешься поблагодарить Кота, но замечаешь, что он вновь потерял к тебе интерес и что-то рассказывает подсолнухам.

Заходишь внутрь дома, в надежде, что сможешь узнать дорогу дальше и как-то решить вопрос со съеденной ручкой.

Внутри дом уже не так страшен, и ты понимаешь почему – он напоминает рисунок ребенка. Яркий, аляповатый, с нарушенными пропорциями и странными формами. Но тебе тепло и уютно. Хочется остаться здесь навсегда.

Ты отрываешь кусок от стены, жуешь превосходное шоколадное печенье и задумчиво ковыряешь пальцем кладку печки, сделанную, кажется, из безе.

И тогда снаружи раздаются шаги. Ты бросаешься к окну, видишь женскую фигуру, на секунду в сердце вспыхивает надежда, что это та, которую ты ждал.

Но стоит ей сделать пару шагов, как разочарование настигает тебя.

Эта женщина – воплощение прошлого. Но не твоего, а целого мира. Ее шаги основательны, ее лицо будто из камня вырублено, ее глаза сверкают.

И ты понимаешь, что она постарается тебя задержать. А еще лучше – остановить навсегда. Она не может угнаться за изменяющимся миром, а значит, не должен и ты.

Кот бегает у ее ног и кричит:

– Будем бить, будем рвать! – он выпускает когти и грозит тебе лапой.

Руки сжимаются и продавливают шоколад подоконников.

Но вот воинственный настрой Кота пропадает, и он убегает вдаль, погнавшись за бабочкой, с каждым взмахом крыла которой меняется мир.

Ты не меняешься. И женщина, что стоит снаружи и смотрит на тебя и на дом, не меняется тоже. Ваши неизменности полярны, как правда и кривда, как явь и навь, как завтра и вчера.

И ты понимаешь, что бой неизбежен…

– Бери, ешь, – маленькая разбойница швыряет Герде обгорелый кусок мяса. Хотя – как тут наешься? Обломок толстой трубчатой кости, на нем – жесткие волокна, часть из них уже превратилась в уголь.

– Охотники добыли? – Герда спрашивает, чтобы хоть что-то сказать. Ее уже ловили, привечали, обманывали, били, грабили… Потом угрожали ножом – с длинным узким лезвием, которое ловит огоньки звезд, но в нем не разглядишь своего отражения. Теперь можно и поговорить – для разнообразия.

– Не-а, – тянет разбойница. – Избушку немного покромсали. Ну, и того.

Герда не понимает.

– Дурочка, – ласково говорит дочь атаманши и водит острием ножа по животу собеседницы. – Курьи ножки – что еще с ними делать, кроме шашлыка?

Герду тошнит. Она зажимает рот двумя руками и пытается выбраться из-под вороха теплых шкур. От них пахнет псиной. Чердачные балки скрипят и ноют, из маленького окна тянет холодом.

В окно заглядывает месяц – тонкий серп, разбитый матово-белый плафон. Во дворе жгут костер – молча. Ни разговоров, ни песен, только жадное потрескивание пламени. Если кому-то и нравится на вкус избушка – так это огню.

У ворот переминаются двое. У одного в руках кол, у другого – ружье. Избушка стоит на холме. За забором леса – до самого горизонта. Тихо. Даже птицы не кричат.

– От кого мы прячемся?

– Ты прячешься. Мы – защищаемся. Если ты ее не видишь, это не значит, что ее нет. Она приглядывается звездами, выбирает удобный момент для нападения.

– Почему здесь? Не во дворце?

Неделю назад чумазая разбойница кружилась в танце по паркету. Платье с длинным шлейфом, десяток фрейлин, мать – вдовствующая королева, муж – лучший сказочник во всем королевстве. Герда сначала думала, что ее сказочник. Оказалось – чужой. Платье и сейчас тут – лежит в углу скомканной тряпкой. Разбойница подносит нож к лицу и долго пытается рассмотреть отражение.

– Лучше много малых побед, чем одна большая. Легче переписать потом. Передумать. Переделать.

– Угу, – Герда не находится, что на это можно ответить. Пробирается в сторону лестницы.

– Покрывало возьми, – маленькая разбойница швыряет ей вслед одеяло, сшитое из десятков кошачьих шкурок. Все полосатые, как на подбор. – Тебя когда-нибудь превращали в ледяную статую?

– Н-н-нет, – зубы стучат, как от озноба.

– Вот и меня – не превращали. Как стошнит – возвращайся.

Герда осторожно ступает по лестнице. Шаг. Еще шаг. Хочется бежать, сломя голову, но не хочется ее и вправду сломать.