Перекрестки. Демон маршрутизации - Алексей Верт

Иначе, не имея смысловых привязок, ты просто затеряешься в пространстве.

Кроме того, есть еще причина, по которой не стоит сжигать мосты, – сила действия равна силе противодействия, и если ты оставил позади то, что любишь, то существует вероятность, что не ты вернешься, а оно отправится за тобой.

Или она.

Я сворачиваю с лесной тропы чуть в сторону. Касаюсь шершавого ствола сосны и чувствую, как глубоко внутри дерево живет собственной жизнью. Как разросшиеся корни подпитывают ствол, как сок разносится от основания до верхушки и разбегается по веткам.

Если не смотреть на вещи пристально, а рассредоточить взгляд, попытавшись обхватить разом все и ничего сверх, можно увидеть истинную суть.

Паутину тончайших проводов, сходящихся к одной точке. Множество сигналов, разбегающихся по линиям электричества. Какие-то из них коротки и обрывисты, как линия смерти на моей руке. Какие-то продолжают бег в бесконечность, как линия жизни, которая постепенно размывается, хотя ее контур всегда виден.

Убираю ладонь и вижу отпечаток, оставшийся на коре – грубый, почерневший, словно от копоти. Усмехаюсь было, но тут же становлюсь серьезным и удовлетворенно киваю.

Вытираю пот со лба – в лесу не жарко, но очень влажно, – и возвращаюсь на дорогу. Мокрая земля не хочет отпускать и разочарованно чавкает, когда ей не удается задержать меня.

Выхожу назад на тропу и продолжаю путь. Но перед этим, не удержавшись, оборачиваюсь и вижу отпечатки сапог. Как и рисунок ладони на дереве, это еще один след для той, которая должна меня найти.

Порой мне хочется, чтобы эта дорога закончилась. Навсегда. Разом. Так, чтобы я успел увидеть призрак того, что ожидает меня в конце пути, и никогда до него не добрался.

Никогда.

В этом видится противоречие, но я из тех, кто получает удовольствие от процесса, а самое страшное, что может со мной случиться, это то, что я когда-нибудь дойду до конца. Отыщу то, что искал, и пойму, что все закончилось.

И надо снова искать пути, продумывать вероятности, переступать через самого себя и убеждать внутреннее «я» в том, что существует еще много того, что ему надо. Что достигнутый результат – это не результат вовсе. Что непознанное гораздо приятней и сладостней изученного вдоль и поперек.

Такое чувство посещает меня, когда я вижу вдалеке человека. Поначалу я принимаю его за ту, которая идет по моим следам, и испытываю громадное разочарование, оттого что наша встреча произошла так скоро.

Но стоит подойти чуть ближе, как разочарование исчезает. Нет, это не она.

Это – он. Стоит в мешковатой шляпе с большими полями и высокими колпаком и ухмыляется. Я уже встречал его раньше, а потому не жду от этой улыбки ничего хорошего. Впрочем, дело даже не в этом. Так вышло, что все хорошее на своем пути я оставляю за спиной.

– Здравствуй, – говорит он. – И снова свиделись.

– Здравствуй, Меняла, – киваю я настороженно.

Он протягивает мне руку, и я, помедлив, отдаю маленький стеклянный шарик. Зеленоватый, слегка сколотый, но гладкий на ощупь.

Меняла ловко крутит пальцами, и шарик исчезает где-то в недрах его необъятного костюма.

– А теперь – выбирай, – говорит он и протягивает сжатые в кулак обе руки.

Я не раздумываю, тыкаю в левую.

– Ты уверен? – спрашивает.

Мне остается лишь пожать плечами и грустно улыбнуться. Когда вам встречается Меняла, то совсем не важно, какую судьбу вы изберете. В любом случае она вам не понравится, как не нравится то, что навязано извне.

На раскрытой левой ладони лежит красный шарик, в котором вспыхивают черные сполохи.

– Испытание, – хихикает Меняла. – Теперь оно твое.

Я киваю, но, прежде чем уйти, прошу:

– За мной следует девушка. Расскажи ей, куда я направился.

– Хорошо, – он пожимает плечами и застывает пластиковым истуканом. Один глаз горит красным, а второй – зеленым. Когда оба они станут цвета травы, дверь захлопнется, и никто больше не найдет этот лес. Я лишь надеюсь, что моя преследовательница успеет раньше других.

Отвернувшись от Менялы, я вижу, что тропа обрывается прямо у моих ног.

Что ж, в новой судьбе мне придется самому прокладывать дорогу. Для себя и для той, которая идет следом…

Полоса света колеблется перед глазами, как длинная белесая водоросль. Ее движение одновременно и завораживает, и вызывает дурноту, поэтому Герда опускает веки и пытается отступить назад, в тень. Шаг, другой. Свет двигается следом, касаясь ресниц. Тогда она поднимает ладонь, чтобы закрыть глаза… и обнаруживает, перед лицом не луч, а – и вправду – водоросль, мягкую и склизкую.

От неожиданности Герда вскрикивает – крик вырывается изо рта мелкими пузырьками воздуха и рвется вверх. Ноздри наполнились холодной водой, от которой нёбо колет, будто мелкими иглами.

Паника. Перед глазами красные круги.

Герда бьет руками, пытаясь всплыть на поверхность, вслед за своим криком.

Виски ноют, в них будто стучат десятки мелких молоточков. Сердце, не сумев вырваться из груди, часто-часто трепыхается и пробивается наружу через горло.

Герда хватается за водоросли, рывком опускается к самому дну, понадежнее упирается в ил и что было сил распрямляет ноги. Подпрыгнуть, нет, не подпрыгнуть, а взлететь… Вырваться из этого подводного леса, где деревья – белые, а тьма – жемчужно-зеленая.

Грязно-зеленая, как пыльные стены коридора. Где это было? И когда? Вечность назад? Или минуту? Она бежала, задыхаясь, – поворот, еще поворот, длинный лестничный пролет, и там, впереди – спина в знакомом свитере. Догнать, прижаться щекой. Погладить…

Ее хватали за протянутые вперед ладони, толкали плечами, дергали за локоть. Краем глаза она замечала, что по боковым коридорам так же быстро, как и она, проносятся люди. Или не люди? Лица с пустыми глазами, со зрачками, будто провалившимися внутрь себя, засасывающими свет и чужие взгляды… Не смотреть, нет; бежать, бежать, то и дело вырывая свои запястья из чужих пальцев, длинных, липких, холодных, будто водоросли.

Над головой блестит искра – яркий, черно-красный светодиод. Он в мгновение разгорается, разгоняя по углам памяти бетонный пол и ровно выкрашенные стены, размечает путь к поверхности – совсем недалеко, метра три, а она-то боялась! Герда выныривает – волосы прилипли к лицу, и уже не разглядеть, где светится маркер. И уж схватить его – тем более не выйдет, особенно если ты не успеваешь отдышаться толком и отплеваться от мутной душной воды… а тебя уже бьют по затылку. Тяжелым гладким веслом.

Сознание возвращается урывками. Отдельными картинками.

Вот ее затягивают в лодку.

Та плывет по извилистой быстрой реке.

До маленького причала из резного дерева.

От которого идет вверх по холму тропинка, аккуратно выложенная цветными камнями.

Ажурная садовая ограда.

И домик, утонувший в зарослях розовых кустов.

Герда просыпается на кровати, усыпанной лепестками роз. Рядом, на маленьком столике, дымится кофейник. Пахнет корицей, свежей выпечкой и цветами.

– Проснулась, девочка моя, – у изголовья, как по мановению волшебной палочки, возникает старушка. Тысяча добрых морщинок – лучиками солнца от уголков глаз. Кружевной чепец и накрахмаленный фартук. Женщина заботливо поправляет подушку и заглядывает Герде в лицо.

– П-проснулась…

– Тебя, вишь, вынесло волной на причал к домику моему. Неужто такая молоденькая… и топиться вздумала?

Герда, прежде чем ответить, тянется к затылку. После удара веслом ей показалось на мгновение, что голова раскололась, как орех в челюстях… – как его звали, уродца этого? не вспомнить… – и шишка, шишка должна была остаться! Как доказательство – старушка врет. Но голова совсем не болит. Странно.

– Я не топилась. Я искала…

– Ну, ничего-ничего, – старушка откидывает полотенце с подноса рядом с кофейником. Под ним плюшки с корицей, обсыпанные сахарной пудрой, и толстобокие пирожки. Гладит Герду по волосам. – Поешь, выпьешь кофейку, потом я причешу тебя, научу обращаться с розами, и печали забудутся, будто и не было их. А в дорогу отправишься завтра, на свежую голову. Правильно я говорю?…

Сколько Герда помнит себя, она следит за цветами в маленьком палисаднике рядом с рекой. Поливает колючие кусты с карамельно-блестящими зелеными листьями, равняет молодые побеги и ждет, когда же розовый бутон решит открыться. Дождавшись, смыкает ладони вокруг него и забывает обо всем на свете.

Между пальцами разворачивается крошечный смерч. Раскручиваются красные, терракотовые, желтые, молочные ленты света, заплетались в нежный узор – каждый раз новый. Свет плачет бриллиантовой росой, которая падает на землю и прожигает ее до самого сердца, до мягкой багровой магмы. Та вспухает и тянется вверх, к своему новому детищу. Между ладоней теплеет – и тут нужно быстро развести руки, чтобы, как крылья, взметнулись снопы искр и заворочался огонь в сердце.