Когда я был настоящим - Том Маккарти

— Это было, когда я стоял перед вокзалом Виктория — искал контору своего брокера — и просил у прохожих мелочь.

Коротышка-советник улыбнулся — улыбка подобного сорта подразумевала, что он знал, каков будет мой ответ, еще до того, как прозвучали мои слова.

— Требовать денег, которые ему абсолютно не нужны, — сказал он. — Вот что заставило его почувствовать себя наиболее настоящим.

— Да, требовать денег; но было еще и чувство…

— Какое?

— Словно я — по ту сторону чего-то. Завесы, ширмы, закона — не знаю…

Мой голос стих. Коротышка-советник довольно долго смотрел на меня, потом сказал:

— Требовать денег, перейдя на ту сторону, говорит он. Возникает вопрос: что дальше?

Что дальше? Еще один уместный вопрос. Надо устроить что-нибудь вроде тогдашней сцены у Виктории. Может быть, просто реконструировать именно это: снять площадь, персонал сделать текущими мимо пассажирами, а самому стоять лицом к ним, вытянув руки, и просить у них мелочь. Я представил себе эту картину, но она, по правде говоря, не захватила мое воображение. Реконструировать ее будет мало — тут будет чего-то не хватать, недоставать чего-то главного.

Я закрыл глаза, и передо мной тут же возник образ: образ ружья, затем — нескольких пистолетов, целая выставка, все разложены, как на диаграммах доктора Джаухари, начищены до блеска, выгнутые приклады, толстые затворы. Образ разросся: теперь все мы, я и мой персонал, стояли, выстроившись, прямо как в моем сне — фаланга в форме самолета. Мы находились на размеченной поверхности, на площадке внутри помещения, разбитой на участки, разрезанной ширмами, проходя через которые, мы оказывались по ту их сторону. Мы стояли фалангой и требовали денег, стояли по ту сторону чего-то с пистолетами в руках — вся эта сцена была глубокой, прекрасной и настоящей.

Мяч, ударивший по клетке ворот на асфальтовом поле, выбил меня обратно в реальность. Я повернулся к коротышке-советнику и сказал:

— Что дальше? Дальше я хотел бы реконструировать налет на банк.

14

Неделю спустя мы с Назом снова оказались в «Проект-кафе». Мы пришли туда на встречу с человеком по имени Эдвард Сэмюэлс. В свое время Сэмюэлс был знаменит как организатор вооруженных ограблений; по многочисленности и смелости дел равных ему в Британии было немного. Помимо бессчетных налетов на банки, за ним числились и другие кражи. Он воровал предметы искусства, одежду, табачные изделия, телевизоры — и все это целыми партиями. Воровал он всегда по-крупному. Угонял грузовики и обчищал склады. Большие вещи запросто исчезали в его руках. За это он получил в преступном мире прозвище «Слонокрад»; близким знакомым якобы разрешалось сокращать эту кличку и звать его просто Слоном.

Криминальная карьера Сэмюэлса не была абсолютно безоблачной. Он дважды попадал в тюрьму, во второй раз получил одиннадцать лет, из которых отсидел семь. В тюрьме он начал учиться. Прошел несколько школьных курсов, потом сдал несколько экзаменов по общеобразовательным предметам, потом стал изучать криминальную психологию. Написал автобиографию, «Слон», которую ему удалось опубликовать незадолго до выхода из тюрьмы. Это-то и позволило Назу выйти на Сэмюэлса и устроить нашу встречу — прочитав книгу, он связался с его агентом.

Всю эту историю Наз рассказал мне, пока мы ехали на такси в ресторан. Пока он рассказывал, я представлял себе Сэмюэлса. Представлял я его себе высоким, довольно спортивным. Вышло более или менее правильно. Я узнал Сэмюэлса сразу, как только мы вошли. Это был крупный мужчина лет пятидесяти, с прямыми белыми волосами. Высокие скулы, по-своему красив. Он принес с собой экземпляр своей книги — точнее, так я решил поначалу: книга, которую я принял за его, лежала на столе прямо перед ним, но, когда я сел и взглянул на нее, оказалось, что называется она «Психопатология преступления».

— Все еще учитесь? — спросил я его.

— В университете, уже половину отучился.

Голос у Сэмюэлса был хрипловатый, простонародный, однако в нем слышалась уверенность, свойственная скорее представителю среднего класса.

— Заразился я. В тюрьме с ума сойдешь, если голову чем-нибудь не занять. Убийцам и психам всяким качалки хватает, но у кого есть хоть немного мозгов, тому лучше это время на самообразование потратить.

— А почему криминальная психология? — спросил я.

— В тюрьме были психологи, изучали нас, — Сэмюэлс крутил в руках хлебную палочку. — Ну, я и попросил одного дать мне какие-нибудь книжки почитать. Сначала он мне дал то, что предназначено для пациентов: как управлять эмоциями, как справиться с одним, с другим. Недели не прошло, как я его попросил показать те, что он сам читает. Книги для психологов.

— Вроде учебников?

— Именно. Когда их читаешь, тебе как будто неожиданно дают ключ к твоему же прошлому. Чтобы ты его осознал. Если не хочешь повторять события, их надо осознать.

Подумав хорошенько над словами Сэмюэлса, я сказал ему:

— Но я же хочу повторять события.

— Назрул мне так и сообщил. Он говорит…

— А осознавать их не хочу. Это…

Мой голос затих. Появился официант. Мы с Назом заказали рыбный суп, кеджери и газированную минералку; Сэмюэлс заказал купаты из оленины и красное вино.

— Вы нас тут раньше не обслуживали? — спросил я официанта.

Он отступил на шаг и посмотрел на меня.

— Возможно, сэр. Теперь я вас запомню.

Когда он ушел, я сказал Назу:

— Разузнайте все про него, когда будем уходить. Он мне может понадобиться для чего-нибудь в будущем.

— Обязательно, — Наз безошибочно понял, что я имел в виду.

Я снова повернулся к Сэмюэлсу.

— Ну что ж. Наз проинформировал вас насчет того, что нам нужно?

— А как же. Вы хотите заплатить мне огромную сумму за советы насчет того, как инсценировать ограбление банка.

— Реконструировать, — сказал я, — да. Как, сможете вы нам помочь?

— Наверняка. Я недавно выступал в качестве консультанта в криминальном фильме. Но вы ведь не фильм снимаете?

— Нет, — сказал я. — Однозначно. Камер не будет — только реконструкторы, в действии.

— Но принцип-то такой же? Вы хотите инсценировать…

— Реконструировать, — поправил я его.

— Реконструировать, — продолжал он, — ограбление банка.

— Да, — сказал я, — верно. Но вплоть до мельчайших подробностей, таких, которые вам бы и в голову не пришло вставить в фильм. В кино есть только то, что попадает в камеру — только фасад, столько, сколько надо, чтобы снаружи все выглядело правильно. Я хочу, чтобы все было правильно на самом деле. Досконально правильно, внутри.