Экономическая наука в тяжелые времена. Продуманные решения самых важных проблем современности - Эстер Дюфло

как именно это она слышала на протяжении многих лет из уст многих выдающихся экономистов предыдущей эпохи. В те дни в распоряжении экономистов было не так много данных и нормальным было рассуждать с позиции «базовых принципов», основанных на интуиции. Повторение этой мантры поколениями серьезных ученых придало ей умиротворяющий эффект колыбельной песни. Мы до сих пор слышим ее от множества бизнес экспертов, которые даже сегодня не стеснены имеющимися данными. Теперь об этом говорят с позиций «здравого смысла». Когда в нашем исследовании мы задали респондентам аналогичной панели IGM Booth вопрос, согласны ли они с тем, что снижение налогов увеличит темпы роста в течение пяти лет, 42 % респондентов ответили положительно или полностью положительно (из которых только один был экономистом). 20 % наших респондентов были не согласны, либо совершенно не согласны с этим утверждением.

Не помогло и то, что девять консервативных академических экономистов, большинство с солидной репутацией, но также относящихся к старому поколению, написали письмо с поддержкой администрации, утверждая, что темпы роста возрастут и «долгосрочный выигрыш для ВВП составит более 3 %, или по 0,3 % в год, в последующие десять лет»[348]. Незамедлительно было отмечено, что это письмо в очередной раз основывается на базовых принципах и очень избирательной выборке эмпирической литературы[349]. Однако оно настолько хорошо соотносилось с ожиданиями публики и прессы от экономистов, что звучало абсолютно справедливо.

Это обстоятельство еще раз подчеркивает настоятельную необходимость отложить в сторону идеологию и отстаивать то, с чем согласны большинство экономистов, основываясь на последних научных исследованиях. Если мы не вмешаемся в мир политики, где в основном отказались от разума, то рискуем оказаться вне игры, поэтому давайте выскажемся как можно более ясно. Снижение налогов для богатых не приводит к экономическому росту.

НЕЗАМЕТНАЯ ДЕФОРМАЦИЯ

Кроме изменений налоговой системы, происходящих хотя бы на глазах у общественности, есть еще одно очень важное изменение экономики Соединенных Штатов, которое может оказать непосредственное влияние на рост – это растущая концентрация экономической активности. Драйверами долгосрочного роста в моделях Солоу и Ромера являются технологические инновации. TFP растет потому, что люди постоянно инвестируют в новые продукты или лучшие технологии производства, а вместе с TFP растет и экономика. Тем не менее, как нам напоминают Агийон и Хоуитт, инновации не возникают из ниоткуда, кому-то необходимы финансовые стимулы, чтобы инвестировать во что-то новое.

Инновационным компаниям необходим доступ к рынкам, чтобы продавать свою продукцию. Однако есть некоторые свидетельства того, что новичкам становится все сложнее и сложнее приобретать такой доступ. На национальном уровне в большинстве секторов (включая сектор высоких технологий, но не только) все сильнее доминируют несколько компаний. В отчете Совета экономических консультантов за 2016 год, например, указывается, что доля 50 крупнейших корпораций в национальном доходе в период с 1997 по 2012 год в большинстве секторов, где они представлены, возросла[350]. Данная концентрация в значительной степени объясняется растущей долей «суперзвезд», частично в результате достаточно либерального отношения к слияниям в Соединенных Штатах[351]. Например, доля в секторальных доходах четырех крупнейших компаний возросла в каждом секторе. В сфере производства четыре крупнейших компании получали 38 % доходов в 1980 году, а в 2012 – 43 %. В секторе розничной торговли эта доля выросла более чем вдвое, с 14 до 30 %[352].

Нельзя сказать с уверенностью, что повышение концентрации негативно сказалось на потребителях. В зависимости от источника данных и методов вычислений одни экономисты находят огромное увеличение наценок[353] (разница между ценой и издержками фирмы), однако другие такого увеличения не видят. Потребителей защитило то, что в секторе розничной торговли происходило повышение концентрации на национальном уровне, но не на местном. Когда Walmart или другой супермаркет приходят в город, они вытесняют некоторые семейные магазинчики. Однако это не приводит к снижению конкуренции на рынке для конечных потребителей, так как супермаркеты предлагают большее разнообразие товаров, зачастую по более низким ценам[354]. Amazon на самом деле обострил конкуренцию между производителями за право продавать на своей платформе[355].

Тем не менее проблема растущей концентрации на национальном уровне состоит в том, что, поскольку она отражает снижение конкуренции для компаний-гигантов, концентрация фактически может приводить к уменьшению количества инноваций, так как создает более высокие барьеры для входа новых компаний в отрасль. Согласно логике Агийона и Хоуитта перспектива получения (временной) монопольной власти через систему патентов стимулирует инновации, а эти инновации, в свою очередь, проводят к появлению новых, доступных в конечном итоге для всех, технологий. Именно это приводит к росту. Однако, если монопольное положение гарантировано навеки, инновации и рост могут замедлиться. Монополист может сидеть сложа руки и никогда больше не изобретать ничего нового. Есть свидетельства, что что-то подобное происходит в настоящее время. В частности исследование выявило, что, когда в отрасли по какой-либо непредсказуемой причине срываются крупные запланированные слияния и поглощения (рассматривавший антимонопольное дело судья был недостаточно снисходителен или сделка провалилась), данная отрасль становится более конкурентной на несколько лет вперед. В отраслях с такими «промахами» наблюдается приток новых фирм, увеличение инвестиций и большее количество инноваций. Этот результат позволяет предположить, что относительно низкий рост TFP частично может быть объяснен возрастающей концентрацией[356].

ВЫХОД НА ГЛОБАЛЬНЫЙ УРОВЕНЬ

Даже если рост отраслевой концентрации частично объясняет замедления темпов роста в Соединенных Штатах, было бы неразумно делать вывод, что разрушение монополий само по себе восстановит быстрый рост. В конце концов, рост в Европе также был низким, а европейские регуляторы гораздо более агрессивны по отношению к монополиям. Это снова иллюстрирует то единственное, что мы безошибочно можем сказать про последние десятилетия. Мы не очень хорошо понимаем, за счет чего можно достичь постоянно высоких темпов роста. Они просто есть (или их просто нет).

Однако, если взрывного роста в богатых странах не ожидается, что они (а достаточно скоро и страны со средним уровнем доходов, такие как Китай или Чили) будут делать со своим все большим количеством изобильного капитала? Деловое сообщество, которое иногда достаточно умно, чтобы не покупаться на предназначенные для других людей идеологические призывы, некоторое время назад сосредоточилось на поиске иных способов вложения избыточного капитала. Мы заметили это около 20 лет назад, когда абсолютно неожиданно деловые люди, возможно чувствуя, что не могут рассчитывать на серьезный экономический рост на Западе, начали интересоваться теми странами, о которых мы знаем больше всего, то есть развивающимся миром. Ранее мы привыкли к тому несколько недоуменному выражению на лицах большинства деловых людей, которое появлялось, когда они узнавали, чем мы занимаемся, – изучением беднейших стран. Они явно хотели найти кого-то другого, кто знал бы что-то более полезное для них, и пытались понять, как побыстрее избавиться от нас, не вызвав обиды. Однако неожиданно пару десятилетий назад бедные страны стали интересны.

Они стали интересны, так как некоторые из этих стран быстро росли, а любое быстрорастущее место нуждается