(Не) настоящий ангел - Амалия Март

— Ладно, я пойду собираться, Заюш, — наконец, встает из-за стола дрыщ. Наклоняется, оставляет смачный поцелуй на рыжей макушке подруги и вальяжной походочкой направляется в их комнату.

Боже, кажется, я официально признала нас шведской семьей.

— Я помню, вы съезжаетесь, — бурчу, отламывая вилкой кусок сырника. — Но не кажется ли тебе, что накануне можно немного пожить отдельно для остроты ощущений?

— Мы тебя бесим, да? — участливо склонив голову, спрашивает Ида.

— Не то, чтобы бесите, просто глядя на ваши обнимашки вздернуться тянет.

Подруга одаривает меня классическим прищуренным взглядом и выносит вердикт:

— Что-то случилось, да?

— Да как сказать… — запихиваю в рот завтрак, чтобы дать себе возможность собраться и ограничиться сухими фактами, а не выдать эмоциональную тираду о мужиках и их прямой связи с дерьмом.

Ида терпеливо меня ждет.

— Сломала нос Державину, освободила Вилли-Арсеньева(отсылка к фильму «Освободите Вилли — прим. автора). Заключила неплохую сделку на работе, — равнодушно пожимаю плечами.

Подруга хлопает глазами, переваривая. Открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же его захлопывает. Встает, открывает холодильник, достает оттуда банку варенья и какой-то сверток и кладет на стол.

Я тут же залезаю ложкой в банку и щедро поливаю сырники малиновым вареньем. Ида, как хорошая подруга, точно знает, сколько сахара нужно, чтобы меня разговорить.

— А это что? — спрашиваю, тыча в сверток.

— Колбаса. На всякий случай, если тебя снова перемкнет.

— Из бобра?

— Тебе лучше не знать, — она кладет руку на это изуверское изделие мясной продукции и меня невольно передергивает. Нет, я не до такой степени в отчаянии, чтобы лопать зверушек.

Видя мое перекошенное лицо, Ида сверточек отодвигает подальше, а сама наклоняется поближе.

— Я ждала чего-то подобного, — говорит, наконец.

— Чего? Моих карьерных подвигов? — усмехаюсь.

— Травм. За что получил волкодав?

— Державин? — я и забыла, что когда-то сравнивала его с этим животным. Оказалась не права, он скорее шакал. — За вольные фантазии на тему мозолей у меня между ног и прямой зависимости от этого успехов в работе.

Вижу растерянный взгляд подруги и поясняю.

— Шалавой назвал, добивающейся всего через рогатку свою.

— Надеюсь, крови было много? — сухо интересуется Ида.

— Были бы еще и отбитые яйца, но меня прервали.

— А что там за история с млекопитающим соседом?

— Длинная, — выдыхаю я, отодвигая пустую тарелку.

Вместо чая надо было накапать пустырника. При одном лишь упоминании Антона тело начинает трястись. Отходняк от него, как от жесткой наркоты.

— Заюш, — гремит из коридора, отчего я даже подпрыгиваю. Я и забыла, что демон еще тут.

— Сейчас, я провожу его, — подруга успокаивающим жестом кладет ладонь поверх моей и встает.

В коридоре слышится возня, перешептывания и влажные звуки мерзких засосов.

Боже, какой отстой этому завидовать.

— И что же теперь? — спустя две чашки чая и три тысячи слов, спрашивает Ида.

— Ничего. Буду работать. Не всем же суждено в семью, любовь и вот это вот все прилагающееся. Кто-то строит карьеру и добивается успехов на этом поприще. Значит, я из таких.

— Ты из таких, — сведя брови, уверенно кивает подруга. — Безусловно.

И замолкает.

И почему от ее активной поддержки на душе все поганее? Дерёт и дерёт.

— Но знаешь что? — заговаривает наконец. — Ты и из тех, кто в любовь, семью и все прилагающееся. Что за глупость, что можно выбрать только одно?

Я кидаю на нее скептический взгляд, нервно постукивая ногтями по пустой керамической кружке в руках.

— Тебе еще раз поведать о фантастических тварях и месте их обитания?

— Гель, — очередной сочувствующий наклон головы. — Ну ты ж сама им никаких шансов не даешь. Мужики видят в тебе равную, так и относятся.

— Ты же знаешь, что роль блеющей овечки — не для меня, — лицо от такой мысли даже искривляется.

— Кстати, овец несправедливо считают тупыми животными, — берется за любимую тему Ида. — А на самом деле они хорошо запоминают информацию, обучаемы и способны испытывать огромный спектр эмоций: злость, грусть, радость. Просто они очень позитивные и игривые, поэтому людям кажется, что они глупые.

— То есть ты предлагаешь мне быть позитивной и игривой, и мужики сами ко мне потянутся? — подытоживаю этот краткий экскурс в деревенскую жизнь.

— Да!

— Нет, спасибо, — встаю из-за стола, подхожу к раковине и ополаскиваю кружку. — У меня есть чувство собственного достоинства.

— А что, достоинство и мягкость как-то друг с другом спорят?

Я оборачиваюсь, прислоняюсь бедром к столешнице и смотрю на подругу. Мягкость? Нет ее во мне. Да и откуда взяться, если вся жизнь — борьба, и чтобы тебе не сделали больно приходится наносить удары первой?

— Быть женщиной — отстой, — резюмирую я. — Я родилась не в том теле.

Теперь скептическим взглядом меня одаривает Ида.

— О, да, настоящее мучение жить в таком… теле, — она подчеркивает слова движением руки, как бы очерчивая мой силуэт. — Какое… испытание! — уже откровенно смеется.

И я впервые за последние дебильные сутки улыбаюсь. Блин, мне это было нужно.

— Зря ты думаешь, что длинные ноги — залог успеха, — насмешливо говорю я. — Вон, для некоторых это лишь повод повесить ярлык путаны.

— Да как ты не поймешь, что этот… волкодав твой, от уязвленной гордости все это ляпнул. Не потому, что реально так считает, а чтоб тебя позлить. Ты по его эго своими длинными ногами прошлась, вот он и нашел единственный способ выразить свои